Эхо иллюзорных надежд - Алексей Брайдербик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысленно я бываю во множестве разных мест и везде я путешественник, залетная птица. Я постигаю их законы, нравы и обычаи, а затем ухожу куда глаза глядят. Я меняю много домов и много мест, и о каждом могу сказать и хорошее, и плохое.
По сравнению с громадой мира всё кажется мне ничтожно малым. Я всё чаще и чаще прислушиваюсь к тишине пустошей мира. Она царит везде и занимает мои мысли.
Что я делаю в такие минуты?
Просто устало ложусь на траву и, закрыв глаза, глубоко вдыхаю и шумно выдыхаю. Страшно существовать в мире, состоящем из бесконечного неба и не менее бесконечной земли.
Пребывать посреди пустошей мира – не мое призвание и не моя задача. Чтобы не испугаться пустошей мира, не чувствовать себя одиноким – всего-то и нужно представить, что рядом присутствует кто-то еще. Вообразить ничтожность своего положения на земле и неизбежность быть проигнорированным вселенскими процессами – неприятно и удручающе. Сколько ни пытайся бороться с пустошами мира и как ни старайся заполнить их собой – всё равно ничего не получится. Протоптать путь по ним и разгрести руками землю – еще полдела, сохранить результат – вот задача так задача.
Сколько слов было мной произнесено, а сколько мыслей высказано! Меня так обычно увлекает это занятие, что я практически не замечаю однообразия пустошей мира вокруг. Я смотрю на людей и вижу себя в них, можно было бы подумать, что они – мое отражение. Возможно всё, недаром говорят, что у каждого человека на земле есть своя вторая половинка, человек родной по душе, чувствам. Однако не всем дано встретится с ним.
В последнее время я чувствую себя таким вымотанным. Может, тому виной погода?
Корень моего одиночества – пустоши мира.
Миниатюра, сочиненная днем
К храму ночи приводит нас наша усталость. В обители из света дня мы лепим из глины статую собственных достижений – по ней мы определяем размеры наших умений, возможностей и сил.
От рождения и всю жизнь вплоть до старости и смерти доводим эту статую до совершенства – сглаживаем, добавляем одни детали либо убираем другие. Но всё равно излишняя угловатость, недопустимые диспропорции и неистребимая неуклюжесть наших движений не позволяют добиться идеального результата. Того самого, о котором можно было бы сказать: «Да, пожалуй, теперь меньше всего заметны несовершенства моих долгих и упорных трудов».
На прошлой неделе я был на музыкальном шоу. Там было несколько десятков зрителей. Шоу длилось долго. Оно отличалось особой, какой-то мучительной неторопливостью, вялым музыкальным сопровождением, тягучими, раздражающими монотонностью песнями. Это сильно утомило меня. Я ожидал нечто такое, что не заставляло бы меня постоянно думать о скуке и о том, что мне все труднее и труднее оставаться в кресле.
– Мне надоело здесь сидеть, – как оказалось, вслух, хотя и негромко, произнес я.
– Так встань и уйди, зачем сидеть, – отозвался парень, сидевший рядом со мной.
Я посмотрел на него.
– А вдруг остальные обидятся? – возразил я.
– Кто именно? – уточнил мой сосед. – Люди, которых ты никогда прежде не видел и встретился с ними только сейчас?
– Хотя бы они, – сказал я. – А подумают участники шоу? Как я им объясню свой уход? А они обязательно спросит, они, как нарочно, не проигнорирует: хотя они не смотрят на меня постоянно, это не значит, что мои движения останутся незамеченными.
– Тогда наберись терпения и дожидайся окончания.
– Не могу, ей-богу не могу!
– И что же делать?
– Не знаю.
– Тогда незаметно поерзай либо пару раз привстань и снова сядь. Вот и о скуке забудешь.
Вдруг парень громко чихнул, а я решил больше не ходить на шоу, которые тянутся так долго и вдобавок ко всему заставляют опасаться последствий ухода.
Версии
Я вышел из аптеки, завернул за угол, и вдруг передо мной возникли три мои версии, три точные копии моей человеческой внешности – те три формы, которые я обычно принимаю, когда чего-то не понимаю и удивляюсь, возмущаюсь, но соглашаюсь, и тело выдает мое отношение к происходящему.
Моя первая версия улыбнулась мне, вторая кивнула в знак приветствия, а третья ничего не сделала, она просто стояла и смотрела на меня.
– Я всегда говорю «Почему же? Разве?», даже когда это не требуется, – сказала первая версия.
– Я постоянно отвечаю «Как же так, но впрочем…», – откликнулась вторая версия меня. – Удивляться и мириться с тем, что удивляет – это подчас сбивает с толку и раздражает какой-то своей относительностью.
– А вот я только подмигиваю и восклицаю, – с радостью заявила третья. – Вот только я не позволяю никому и никогда добиться чего-то большего.
– Вы явились, чтобы меня о чем-то предупредить? У меня ничего не получится. Пусть, я привык к неудачам. Но я надеюсь, что всё будет хорошо.
Первая версия меня сказала:
– Почему же? Разве?
Вторая добавила:
– Как же так? Но впрочем…
Третья версия ободряюще подмигнула мне и нарисовала в воздухе указательным пальцем восклицательный знак.
Мы вчетвером одновременно обняли сами себя, а я подумал: «Нам следует теперь как-то попрощаться?»
Наши ангелы
(о противоречии)
Когда ангел прилетает к человеку, то задает ему один и тот же вопрос: «Хочешь ли ты, человек, чтобы я – ангел – стал твоим защитником, верным и преданным другом?»
Человек всегда без промедления и раздумий отвечает: «Да, конечно!».
Они обнимаются, а потом ангел становится невидимым. О его присутствии напоминает легкое колыхание лепестков на цветах в безветренную погоду или солнечным блик на стекле. Если же человек попадает в беду, ангел непременно откликается на его зов.
У меня с моим ангелом было так же. Мой ангел был красивым и статным.
Я относился к нему как к брату. Мы с ним бродили по земле. Находили приют в разных городах и странах. Однако всегда возвращались в мои родные края. В ночной темноте я освещал перед ним своей любовью, дружбой и преданностью весь мир. Днем я следовал за ним – тенью его больших белоснежных крыльев. Он указывал путь к тому, что делало меня добрым и благочестивым.
Иногда случалось так, что моя душа и человеческая сущность рассыпались на части. Так всегда бывает с людьми, когда они не знают, как поступить: много вариантов – и много исходов. Мы вместе находили правильное решение, и я вновь становился целым – самим собой. К слову, мой ангел также не раз находился на распутье.
Я брал его за руку. Он обнимал меня своим крылом.
Когда я спал, он был моим сном. Когда я бодрствовал, ангел был моей явью. Я был в ответе перед ним даже в большей степени, чем он передо мной, поскольку боялся сделать что-нибудь такое, что могло бы его обидеть. Кто знает, возможно, я, не замечая того, и совершал какие-нибудь поступки, огорчавшие моего ангела, только он молчал об этом.
Мы с ангелом проводили вместе много времени и ни о какой разлуке даже не помышляли. Не страшна разлука, пока знаешь, что можешь противопоставить ей желание быть вместе. А время шло, но мы не обращали на это внимания. Мой ангел хранитель – лучший из друзей. И в танце под мерцанием далеких галактик кружилась наша с ним дружба.
Всякая трагедия – это потрясение устоев, а наше существование – лишь незначительное препятствие на пути ее неотвратимой и всегда катастрофической воли.
Трагедия вошла в мою жизнь…
…Меня и еще несколько человек пригласили на открытие новой семинарской школы. Мы находились в здании. Возможно, крыша не выдержала тяжести стоявших на ней массивных крестов – я еще в первый раз увидев их на крыше здания, спросил себя: «Разве одного креста недостаточно?». Или может, архитектор ошибся в расчетах или рабочие – при строительстве. В чем бы ни была причина, крыша школы обрушилась. Мы оказались погребены под завалом.
Мы бы умерли, если бы не наши ангелы хранители. Мой ангел был среди других, но держался позади остальных. Ангелы слышали наши мысленные мольбы о помощи. Нам не надо озвучивать собственные просьбы, достаточно, не произнося ни звука, кричать в небеса из собственных душ.
Всех спасли – и это благо. А вот меня такая удача обошла стороной. Мои травмы были серьезными, и я уже собирался распрощаться с этим миром. Тогда мой Ангел, почувствовав это, совершил удивительный поступок – он пожертвовал своим бессмертием, вечностью ради моей столь короткой и столь хрупкой жизни. Смерть отступила – тьма и забвение ушли.
Я выжил, а мой Ангел умер.
И что потом? Меня захватила и долго не отпускала злость от того, что я потерял своего Ангела, она затмила мою боль, горечь и печаль. Впрочем, мне кто-то сказал, что моя злость – это и есть оборотная сторона боли, горечи, печали. Просто не всегда и не каждый переживает их так, как это должно быть, по нашему мнению. Моя злость – это внешне искаженная боль, горечь и печаль. Мне плохо.