Древнее заклятье - Алексей Евтушенко

Именно такой и была Сашка Уварова, а попросту Шурка, именно поэтому Гошка Рябинин считал ее своим другом, а к ОБЫЧНЫМ девчонкам он относился не слишком уважительно, считая их существами взбалмошными и никчемными. «Может быть, когда они вырастают и превращаются в девушек и женщин, то становятся другими?» – часто размышлял он и, не находя ответа, переключал мысли на что-нибудь более понятное и полезное.

Итак, Гоша шел привычной дорогой, находясь в прекрасном расположении духа, ибо, во-первых, старший брат освободил его сегодня от обязанности пылесосить комнаты, взяв сей труд на себя, а во-вторых, откуда взяться плохому настроению, если вовсю светит солнце, впереди два нескончаемых выходных дня и тебе двенадцать лет?

Сокращая путь, Гошка нырнул в знакомый проходной двор, обогнул мусорные баки, вышел к детской площадке и тут, возле песочницы, заметил маленькую девочку, которая, опустив голову, тихонько плакала.

Если бы она плакала громко или рядом играли бы другие дети, то Гоша, пожалуй, прошел бы мимо – дело житейское, разберутся, но девочка стояла совсем одна возле песочницы и плакала тихо, не напоказ.

Гоша замедлил ход и остановился. Он, как уже говорилось, не очень любил девчонок, но эта была совсем еще кроха – лет пять, не больше…

Он обошел ребенка вокруг, сел перед ним на корточки и строгим голосом сказал:

– Ну, в чем дело?

Девочка подняла голову, поглядела на Гошу громадными, полными соленых слез голубыми глазами и пролепетала:

– К-котик!

– Что?

– Мой ко-тик… – и, всхлипнув, опять опустила голову.

– Эй, погоди, перестань реветь, – решительно вмешался Гоша. – Объясни ты толком, что случилось. Какой котик? Кошка, что ли?

– Да-а…

– И что с ней?

– Она убежала, – сообщила кроха и, вытирая ладошкой слезы, с надеждой спросила: – Ты ее найдешь?

– Н-не знаю, – засомневался Гоша, который уже начал жалеть, что вмешался в это дело. – Твоя, что ли, кошка?

– Моя, – девочка уже не плакала – она видела в Гоше своего спасителя. – Я вынесла ее из дома погулять, а она убежала от меня по дереву вон туда, на чердак, – и малышка показала пальцем, куда именно убежала свободолюбивая кошка.

Гоша посмотрел. Напротив детской площадки громоздился очень старый трехэтажный дом из потемневшего от времени кирпича. Дом имел явно нежилой вид – многие окна зияли пустыми глазницами, а двери подъездов и оконные проемы первого этажа были заколочены толстыми досками.

Рядом с домом росла мощная древняя липа, по стволу которой, а затем по длинной крепкой ветке, нависшей прямо над крышей, кошка, видимо, и перебралась вначале на крышу, а уже потом и на чердак.

– А в этом доме, что, никто не живет? – спросил Гоша. Дом заинтересовал его своим видом, тем более что раньше он как-то не обращал на него внимания. Ведь, согласитесь, в любом заброшенном доме живет своя тайна.

– Никто, – подтвердила девочка. – Его собираются взорвать.

– Как это? – поразился Гоша.

– Ты что, маленький? Не знаешь, как дома взрывают? Взорвут, а потом построят новый. У меня папа – строитель, он мне рассказывал.

– Поня-атно, – протянул Гоша. С каждой секундой дом притягивал его все больше. Подумать только – дом скоро снесут, и никто никогда не узнает, что на его чердаке был клад золотых монет царской чеканки, или валялись в каком-нибудь невзрачном сундуке под толстым слоем липкой пыли старинные книги в кожаных переплетах, или… да мало ли что можно найти на чердаке старого дома, если, конечно, хорошенько поискать! Опять же, девочку жалко.

– От мамы влетит, – как бы в подтверждение его мыслей, убежденно сообщила кроха. – Она мне кошку на улицу выносить запретила, потому что кошка еще маленькая, а я не послушалась.

– А где мама-то?

– В магазин пошла, – вздохнула девочка, – скоро вернется.

– Ладно, – решился Гоша, – какого она хоть цвета, кошка твоя?

– Рыжая. Ты правда ее найдешь?

– Попробую. А ты не плачь, хорошо? И жди маму.

– Хорошо, – пообещал ребенок. – Ты на дерево полезешь? Кошка по дереву на чердак убежала.

– Что ж, придется и мне по дереву, – притворно вздохнул Гоша и внимательно оглядел липу, заранее оценивая предстоящий путь наверх.

До крыши он добрался довольно быстро – редкий мальчишка не умеет лазить по деревьям, Гоша же в этом деле был большим специалистом.

Листы старого, проржавевшего кровельного железа прогибались и гремели под его кроссовками, но он легко добрался до чердачного окна и заглянул в теплый пыльный полумрак.

«Сначала сам разведаю, потом Шурку позову, если что интересное обнаружу», – подумал Гоша и ловко влез в окно.

Вы когда-нибудь бывали на чердаках больших и старых домов? Удивительные ощущения испытываешь там. Лично мне почему-то всегда казалось, что эти чердаки больше всего похожи на трюмы парусных кораблей, выброшенных морем на берег и давно оставленных своей командой. Не знаю, откуда взялось это сравнение. Может быть, оттого, что сразу за палубой начинается небо, так же, как оно начинается сразу за крышей?

Чердачный сумрак со своим, ни на что не похожим и только ему присущим запахом был насквозь пронизан узкими лучами и полосами солнечного света, в котором, искрясь, танцевали свой вечный танец мириады пылинок. Солнце попадало сюда сквозь чердачные окна южной стороны, так что на чердаке было относительно светло.

Гоша оглядел пыльный дощатый пол с многочисленными следами кошачьих и птичьих лап и громко позвал:

– Кис-кис-кис!

Никто не отозвался.

Гоша с запоздалым сожалением подумал, что зря не узнал имя злосчастной кошки, и медленно двинулся вперед.

Чердак оказался громадным и практически пустым.

Если не считать трухлявых обломков мебели, обильно загаженных голубиным пометом кип старых газет и всевозможных пыльных и грязных тряпок, то на пути не попадалось ровным счетом ничего. Кошки тоже не попадались. Никакие.

Совсем было соскучившись, Гошка собрался уже поворачивать обратно, как вдруг заметил за громадным полуразвалившимся буфетом какой-то золотистый отблеск.

Заинтересованный, он подошел ближе, обогнул стропильную стойку и увидел, что солнечный луч падает на краешек золоченой резной рамы, чуть выглядывающей из-за буфета.

«Картина! – догадался Гошка. – Большая…»

Он вцепился в раму и попытался волоком вытащить картину. Задуманное удалось только наполовину – мешали стропила. Но и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть часть изображения.

Но что это? Картина двойная!

Часть холста с грубо намалеванной копией знаменитого полотна К. Брюллова «Последний день Помпеи» оторвалась и теперь свисала, открывая за собой второй холст, покрытый свежими яркими красками.