Беседы за чаем в семье Погребенниковых - Евгений Дубровин

– Видишь, он даже не помнит! Для него это мимолетный эпизод! А этот столик пятьдесят рублей стоит! Да ты отец или нет? Возмутись, наконец!

Энтомолог сердито засопел и дернул сына за ухо. Тот криво усмехнулся.

– Дожили. Физическая расправа.

– Да! – закричал энтомолог. – Физическая расправа! Только физическая расправа! Куплю кнут и буду драть кнутом! Сразу шелковым станешь!

– Интересно, где ты достанешь кнут? – поинтересовался младший Погребенников. – Может, возьмешь в музее на прокат? Так за порчу казенного имущества, имеющего историческую ценность…

– Понес, понес! Дерни его за второе ухо, мерзавца, – приказала инспектор охраны природы мужу. – Мне теперь в химчистку шторы тащить, терять полдня! А у меня на шее две убитые косули!

Глава семьи тяжело приподнялся и дернул сына за второе ухо. Его Королевское Величество потер покрасневшее ухо и опять скривил губы в усмешке.

– Непедагогично, – сказал он укоризненно. – Очень непедагогично. В литературе антигуманные методы осуждаются. Вот напишу в «Учительскую газету», приедет корреспондент, будете знать.

– Это зверь, а не ребенок! – воскликнула Ира Ивановна и выбежала из кухни.

– Драть! Только драть! – глава семьи поднялся со стула и двинулся на сына.

– Вика! – закричала жена из комнаты. – Иди немедленно сюда!

– Одну минуточку. Только сейчас тресну по шее… этого демагога… Распустился дальше некуда, негодяй…

– На, бей! – подставил шею младший Погребенников. – Бей, только посильнее, чтобы медицинская экспертиза могла установить факт нанесения увечий.

– И ударю! Пусть увечным будешь, зато человеком!

– Вика! – крик Иры Ивановны стал тревожным. – Иди сюда немедленно! Брось все!

Глава семьи торопливо вышел из кухни:

– Что случилось?

– Закрой дверь.

Виктор Степанович торопливо закрыл дверь и с тревогой посмотрел на жену. Вид у нее был возбужденный, щеки горели, и вообще сейчас Ира Ивановна помолодела лет на десять. Виктор Степанович даже вздохнул: так явственно вспомнил, как он ухаживал за юной наивной девочкой с юридического факультета.

– «Смирновское дело», – прошептала мать, оглядываясь на дверь.

– «Смирновское дело»? Что ты этим хочешь сказать? Я знаю про «уотергейтское дело». Но при чем здесь…

– Вспомни, когда к нам пришли в гости Смирновы…

Виктор Степанович вспомнил и похолодел. Несколько месяцев назад к ним зашли старые знакомые Смирновы. Как водится в таких случаях, Виктор Степанович сбегал в магазин, и пошли воспоминания. В самом начале застолья в комнату вошел младший Погребенников и сказал:

– Завтра у меня контрольная по английскому. Шли бы вы лучше в кафе. И дешевле, и модно, и посуду мыть потом не надо.

Смирновы сразу закричали: дескать, смотрите, какой умный мальчик, современный, раскрепощенный – но папе Погребенникову слова сына не понравились. Что это за нахальство – входить при посторонних людях в комнату и делать замечания отцу? Попробуй он раньше, когда был маленький, сделать замечание своему родителю, немедленно бы получил по одному месту.

Виктор Степанович стал вспоминать, как помогал отцу ковать лемех. Надо было надувать мех, а мех был огромный. Сам же Виктор Степанович в то время представлял собою щуплое голодное послевоенное создание, больше похожее на тех жучков, против которых он сейчас борется, чем на мальчишку. И поэтому приходилось виснуть на рукоятке меха всем телом, трепыхаться на ней, чтобы сдвинуть эту проклятую рукоятку с места.

Однако он, Виктор Степанович, чувствовал на себе взгляд отца: грозный, требовательный, но в то же время просящий, и поэтому трепыхался, трепыхался до тех пор, пока не начинало рябить в глазах…

Ира Ивановна тоже стала рассказывать, как она под руководством матери шила на продажу платья из парашютного шелка, скорее похожие на мешки, чем на платья.

– Ну, то были другие времена, – вздохнула Смирнова. – Мы не пожили, так пусть хоть наши дети поживут. Мы сейчас уйдем, сынок.

– Я же не заставляю его ковать лемех, – сердито сказал ученый. – Я говорю об элементарной вежливости и уважении ко взрослым. Мог бы хоть постучать, прежде чем войти.

Славик даже рот раскрыл от удивления:

– Постучать?

– Да! Постучать!

– Может быть, еще сделать книксен?

– Может быть.

– Ну вот что, – сказал Славик. – Хватит. Вы водку пьете, а мне надо заниматься.

– Что?! – взревел ученый. Он рванулся из-за стола, опрокинув на пол тарелку с яичницей.

– Но ребенку в самом деле надо заниматься, вот он и волнуется, – примирительно заявила Ира Ивановна.

– Пусть занимается в спальне! – заорал глава семьи.

– В спальне слышно каждое слово, – спокойно сказал молодой Погребенников. – Тут текст в двести строк надо зубрить, а вы бубните про каких-то Ваньку, Петьку да Люську. И вообще, у вас воспоминания…

– Ах ты!.. – опять рванулся энтомолог и опять свалил тарелку, теперь уже с огурцами.

– А ты накройся с головой одеялом, – не подумав, посоветовала мама Погребенникова.

– Одеялом? – Славик даже опешил. – То есть как это одеялом?

– А так! – закричал папа Погребенников. – Как мы занимались! В комнате десять человек! Один поет, другой храпит, третий на гитаре жарит. А у тебя завтра экзамен! Понял? Экзамен! Не какие-то дурацкие двести строк, а экзамен по диамату! Вот ты залезешь под одеяло, накроешься с головой, включишь фонарик и зубришь! И между прочим, сдаешь на «отлично»!

– Не те времена, – сказал молодой Погребенников. – И между прочим, не тот пример. Я делом занимаюсь, а вы водку пьете.

Наступила немая сцена.

– В-о-о-он! – не своим голосом закричал папа Погребенников и сделал попытку схватить со стола какой-нибудь увесистый, не наполненный едой предмет, но, к счастью, такой предмет не попался, и молодой Погребенников улизнул благополучно.

Смирновы засобирались на вокзал.

– Ничего особенного не произошло, – утешали они расстроенных Погребенниковых. – Современный ребенок. Акселерация. Сейчас у всех такие. У нас, наверное, тоже будет такой.

Выяснение отношений в семье Погребенниковых продолжалось далеко за полночь, однако ни к чему определенному не привело. Старшее поколение Погребенниковых считало, что уж один-то раз уроки можно было учить под одеялом, а Его Королевское Величество находил поведение родителей сегодняшним вечером «эгоистичным», «варварским» и «мальчишеским».

– Мне стыдно было за вас перед гостями, – заявил он в заключение.

В школу Славик ушел невыспавшийся, с красными глазами.

Однако на этом «смирновское дело» не кончилось. Вечером того же дня к Погребенниковым заявилась председатель родительского комитета Мария Степановна, энергичная женщина, страшно не любившая, когда ее перебивали.

– Я по поручению родительского комитета и педсовета, – сказала Мария Степановна. – Ваш сын получил по английскому двойку, и это срезало процент успеваемости класса на три сотых процента…

– Если вы наносите визиты по поводу каждой двойки… – начал папа Погребенников.

Виктор Степанович перебил Марию Степановну из самых лучших побуждений. Энтомолог хотел сказать, что ему очень жалко Марию Степановну, которая, не щадя своего времени и здоровья, обивает пороги не желающих заниматься. Ученый хотел даже заявить, что ему жалко бедную председательницу родительского комитета, которая и так засохла на своей лекторской работе, а тут еще эта нагрузка… Более того, папа Погребенников, которому Мария Степановна была симпатична, хотел даже сделать ей комплимент в завуалированной форме: у него была своя особая система говорить комплименты женщинам в присутствии жены, вроде бы и комплимент, а вроде бы и грубоватая шутка – приятно, но придраться не к чему.

Виктор Степанович перевел дыхание и собрался было уже продолжать, но тут Мария Степановна наставила на него огромные, дымящиеся синей дымкой на худощавом лице глаза (папа Погребенников именно ее глазам хотел сделать комплимент) и резко сказала:

– Не по поводу каждой двойки, а по поводу из ряда вон выходящей двойки, говорящей о ненормальной обстановке в семье.

– Как это понимать? – страшно удивился ученый. Комплимент выветрился из его головы. (Папа Погребенников хотел сравнить глаза Марии Степановны с дымящимися вулканами. Вроде бы и лестно, а вроде бы и кто его знает.)

– Согласитесь, что это не совсем прилично: самим пить водку, а ребенка заставлять учить уроки, завернувшись с головой в одеяло.

– Продал?! – ахнула мама Погребенникова. Иногда, в моменты неожиданности, у Иры Ивановны вырывались жаргонные слова – результат общения с браконьерами.

– Не продал, а рассказал все, как было, – поправил, открыв дверь, Славик. Он подслушивал из другой комнаты.

Ира Ивановна заплакала.

– Выйди отсюда! – заревел ученый и замахнулся на свое глупое чадо.