Федаренко Морок - Неизвестно

и не научилась. Нужды не было. Все казалось — ат, это у других бывает, не

у меня. Вот и кусай теперь локти, сохни, чахни, спи в фуфайке…

Знала, что стригут шерсть, то ли у собаки, то ли у овцы, запихивают под крышу… Еще след как-то иголкою берут… Рожь завязывают в узел… А какие слова при этом говорить? Как стричь, как завязывать, как запихивать? Все это уметь надо!

Вспомнила Антоля, слышала как-то, что живет в городе бабка не бабка, а молодица, которая голову лечит и мороки снимает. Но опять же — у своих не спросишь, где ту молодуху искать. Начни интересоваться, вмиг раскусят, разнесут, что «морочная» она, раз к знахарке хочет…

Думала Антоля день и ночь — и вот что надумала. Тайком уедет в город, там ее никто не знает. Покрутится на вокзале, на базаре, подгадает минутку и спросит: так, мол, и так, скажет, сестра заболела, или золовка, может, вы, люди добрые, тут живете, знаете адрес…

Как надумалась, так и повеселела. Нагрела воды, вымылась в лохани, причесалась, новый платок достала, собрала в сумку грибов белых сухих, лука вязанку, кусок сала, взяла пенсию неизрасходованную за три месяца.

Когда выходила, уже рассвело, увидела — забор упал, завалился во двор, сгнил-таки столб. Все одно к одному, ладно, не до забора, когда самой спасаться надо.

Приехала в город, вышла из автобуса на вокзале — у кого спросить,

к кому подступиться? Не подойдешь ведь, не бухнешься в лоб: «Дайте мне адрес знахарки», — надо издалека начать, осмотреться, поговорить, а уже потом, как бы невзначай, будто и нужды большой нет, а так, просто вспомнилось вдруг: «Может, знаете или знаете, кто б подсказал…»

Никто на Антолю смотреть не хочет. Никому до нее дела нет. Подалась туда, сюда, к остановке подошла. Стоит рядом мужчина, в пальто, в шапке, с перевитой шпагатом зеленой новогодней елочкой у ног.

— Скажите, как мне проехать…— и смутилась Антоля, никак не может разговор завязать.

— Куда проехать?

— В… поликлинику! — вырвалось вдруг само собою.

— А тут ехать не надо, — охотно стал объяснять мужчина. — Идите этой улочкой вниз, вниз…

Разве же Антоля своей районной поликлиники не знает? Но спросила, так надо идти. Пошла Антоля, оглянется — стоит мужчина, смотрит ей вслед. Так, оглядываясь, и дошла до поликлиники, маленькой, деревянной. Вошла внутрь. На коридоре мало людей, перед регистратурой совсем никого нет. Антоля прильнула к батарее.

— А вы к кому? — окликнула ее девушка из окошка регистратуры.

— Я так зашла, — растерялась Антоля.

— Записывайтесь, тетка, пока людей мало, — посоветовала девушка. — Что у вас больше всего болит?

— Ох, моя дочка, все болит, и голова, и спать не могу…

— Вот видите. Я вас к терапевту запишу, у него сейчас нет никого. Только разденьтесь.

Записала, талончик, карточку подала. И так растрогало Антолю это внимание, что даже терпкий комок поднялся в груди и слезы к глазам подступили:

— Дай же тебе Бог, доченька… — и не договорила, побоялась, что заплачет сейчас.

Сдала пальто в гардероб, сумку с собой взяла. Нашла кабинет. Постучала, просунулась в дверь.

Сидит за столом молодой мужчина, в белом халате, в очках. Пишет. Поднял голову:

— Садитесь, — показал на стул. — Ну, что с нами такое?

— Голова у меня очень сильно болит, может, какое давление… Не сплю, не ем, — начала Антоля, а терпкий комок не проходит, давит и давит в груди. Слезами просится прорваться…

— Закасайте рукав.

Обкрутил руку трескучей материей, пожмякал грушей:

— Давление у вас нормальное. Я вам, тетка, выпишу снотворное, а от головы — цитрамон.

— Ох, мой голубок, хоть что-нибудь выпишите, хоть отравы, чтобы уже выпить; может, кто обмоет и закопает, чтобы эта голова дурная не болела! — и не сдержалась, всхлипнула. И еще раз, еще — и вот уже плачет, даже плечи трясутся.

Доктор отложил ручку, посмотрел на нее внимательно.

— У вас есть кто-нибудь из родни? — тихо, еще более мягким голосом спросил.

А Антоля рыдает, слова сказать не может, — ручьем плывет! Доктор подхватился, налил из графина воды в стакан, подал:

— А ну перестаньте, что это еще за новости!

— Нет… голубок… никого! — всхлипывая, глотая воду и слезы, начала торопливо рассказывать Антоля — только бы доктор не сердился, дал ей выговориться. — Одна как перст! Была подруга, так замуж пошла во второй раз, ведь человек ее умер, а у того Кузьмы, за кого она пошла, жена умерла, Наста, год на Покров был…

И говорит, говорит все подряд:

— Не сплю, не ем, я уже думала, может, какой морок навели на меня…

А доктор слушает, не перебивает. Выслушал все и сказал:

— Теперь ясно. Ваша болезнь оттого, что вы себя очень жалеете, подогреваете все время эту жалость и еще больше себя растравляете.

— Ох, жалею, кто же меня еще пожалеет?.. Вы мне воды подали — и то стало легче!

Доктор взял чистый бланк для рецептов:

— Выпишу я вам не снотворное, а очень хорошие таблетки, мезапам называются, успокаивают нервы. Сначала небольшую сонливость вызывают, а потом все пройдет, повеселеете, а что спать будете, так это я вам гарантирую.

Бывают же золотые люди на свете!.. Мало того, что быстро и легко морок снял, так еще и таблетки хорошие выписать хочет… Антоля вдруг спохватилась — сумка же у ног стоит, вот ворона, так чего доброго и забыть могла,

и понесла бы все назад. Взяла сумку, бухнула прямо на стол перед доктором.

— Что это? — отшатнулся тот.

— Грибков немного, лука, сала — возьмите, прошу вас! Вы мне такое дело сделали, — Антоля, как только вылечилась, осмелела. — Грибы хоть возьмите, посмотрите какие, один в один!

— Спрячьте сейчас же, еще зайдет кто… — а увидел грибы, притих. Взвесил связку в руке, оглянулся на дверь: — Ну, раз вы решили, так положите сами, вон туда, в шкаф, на среднюю полку…

— Все класть?

— Ну, и лук еще… А вот сало заберите, категорически!

Счастливая — уговорила-таки, убедила человека, не побрезговал, — Антоля быстрей к шкафу, опорожнила сумку, хотела тихонько и сало положить, да побоялась. Надо меру знать.

Совсем другим человеком, нежели заходила, вышла из кабинета и из поликлиники. Хоть на свет белый глянуть можно, а то ведь было не дай бог…

На вокзале, пока ожидала автобус, заговорила с соседями — молодицей

с мужем. Они издалека приезжали на базар за поросятами, но опоздали, хороших разобрали, один брак остался. Антоля посочувствовала, посоветовала

в будущем, если есть у кого в городе переночевать, вечером приезжать, потому что теперь хорошего поросенка купить — проблема.

— А я ж заболела была, — поделилась она. — Но очень хороший доктор попался, вмиг вылечил, — и так просто эти слова у нее вырвались. С каждым бывает, болела и вылечилась, не надо больше людей совеститься и нечистую силу искать.

Теперь молодице с мужем Антоля нисколько не завидовала и не жалела себя. Рядом счастье — только не для нее, как кино про дона Хулио и Сильвию: и слышно, и видно, и близко — экран можно потрогать, а чужое, далекое-далекое, невозможное…

В автобусе уже вспомнила, что таблетки купить забыла, и аптека ведь на вокзале была. Ладно, может, другим разом когда.

Не заходя к себе, как только из автобуса вышла, сперва кинулась в тот конец деревни, где Кузьма жил. Нет никого, дом на замке. Антоля — в другой конец, к Евке. И вдалеке еще от своего дома увидела — идет там какая-то работа. Антоля ближе — и глазам не верит: новый забор почти готов, Кузьма столб вкопал, прибил новую жердь, теперь доски крепит, а Евка рядом стоит, гвозди подает.

Антоля сразу же — к ней:

— Моя ты голубка, а я же думала…

— Тише ты, — цыкнула Евка. Отошли во двор: — Он-то глухой, — кивнула на Кузьму, — а что надо, вмиг услышит. Я не успела тебе сказать тогда: к нему какая-то баба из Залозок, тоже вдова, сваталась, в примы хотела переманить… А если б я не перехватила и он пошел? Что б мы без него делали? Ты ведь знаешь моего зятя, только что умный, а на работу никудышный, ни пахать, ни молотить, ни коня запрячь, ни кабана заколоть… А этот будет нам мужчиной, один на двоих. Я и согласилась с таким, как говорится, прицелом…

Так и прошел у Антоли морок благодаря добрым людям. Снялся сам собою, как и не было его. Хоть под старость, а и ей счастье выпало.

Перевод с белорусского Натальи Капы.