Золотая эпоха. Сборник рассказов - Марина Довгаль

И в заключении добавил «Я славно поработал, открывая миру глаза на опасности, идущие от всех неполноценных». На суде Юлиус заявлял: «Я 25 лет жизни посвятил изучению еврейского вопроса, и нет другого специалиста, который бы разбирался в нём лучше меня».

Глядя на судий, обвинителей, следователей и солдат охраны он видел в их лицах еврейские черты, которые он чувствовал сердцем и распознавал еврейскую кровь до седьмого колена. Даже негры не выпадали из этой еврейской компании.

На заседании Нюрнбергского трибунала 30 июля 1946 года советский обвинитель Р. А. Руденко в адрес Юлиуса Штрейхера сказал: «Наряду с Гиммлером, Кальтенбруннером, Полем, всеми теми, кто замышлял, конструировал и приводил в действие газовые камеры, наряду с теми, кто непосредственно осуществлял массовые акции, Штрейхер должен нести ответственность за наиболее жестокие преступления германского фашизма.

Разжигание национальной и расовой розни, воспитание извращенной жестокости и призывы к убийствам были не только долголетней партийной обязанностью, но и доходной специальностью этого человека. Без «Штюрмера» и ее хозяина германский фашизм не смог бы так быстро воспитать те массовые кадры убийц, которые непосредственно осуществляли преступные планы Гитлера и его клики: уничтожение более шести миллионов мирных евреев Европы».

Камера уже не раздражала его больше, даже как-то свыклась за проведенные в ней год с лишним. Суд закончился и осталось только ждать, когда же это произойдет. Это, что оборвет его жизнь. Все свободное время Юлиус писал завещание. Писал, рвал и снова писал листок за листком свои сумбурные мысли, почему-то лишившиеся подъема и энтузиазма. Ему хотелось оставить что-то такое возвышенное, но мысль лихорадило, и слова не ложились как надо…. Неприятный лязг повернутого в замочной скважине ключа прервал работу. Дверь открылась. Серые стены качнулись устрашающе. Вот и пришло оно, подумал он, увидев в проеме целый эскорт. Было 16 октября 1946 года около двух часов дня. Гулкий коридор, бухающий звуками шагов, заставлял вздрагивать натянутое, как струна тело. Огромная петля призывно раскачивалась над эшафотом. Страх мерзко пополз, проникая все глубже и глубже в сознание. Идти, совсем не хотелось. Но глядя в бездушные еврейские лица окруживших его палачей, он нашел в себе силы и, стараясь шагать, твердо продолжал свой путь.

Те, кто поднимались сюда до Штрейхера, вели себя по-разному: кто-то молчал, уйдя в себя, кто-то молился, просил у Бога прощения… Кейтель стоял навытяжку, когда палач надевал на его голову мешок. Кальтенбруннер ухватился обеими руками за веревку на горле и не выпускал. Розенберг попросил пастора повторить для него молитву, и тот повторил. Заукель повторял слова за пастором….

Поднимаясь к месту казни Юлиус насчитал тринадцать ступеней, встал под железный крюк, с которого свисала веревка. Пастор прочел короткую молитву. Палач – сержант армии США Джон Вуд стоял наготове с черным колпаком из плотной ткани, ожидая команды надеть его на голову приговоренного. Юлиус обвел не видящим взглядом помещение и громко выкрикнул: «Пуримфест» (еврейский праздник Пурим – торжество над врагами иудеев). А затем еще громче, два раза – «Хайль Гитлер!». Вуд позже рассказывал, что третье «Хайль» донеслось уже из мешка. После приведения приговора в исполнение тело Штрейхера вместе с телами других казненных было кремировано, а прах развеян.

Так завершил свой жизненный путь редактор немецкого издательства «Дер Штюрмер» Юлиус Штрейхер. За что же был осужден Штрейхер? Он сам не убивал, не отдавал приказов о расстрелах, отправке в газовые камеры и крематории. Его осудили за пропаганду ненависти, за антисемитскую пропаганду, за подстрекательство к геноциду, за призывы к разжиганию агрессии и шовинизм.

Прецедент Штрейхера послужил уроком и повлиял на формирование правовой позиции законодательства и судопроизводства цивилизованных стран по отношению к пропаганде межнациональной ненависти и дегуманизации в СМИ.

Семьдесят лет прошло с тех пор. Но, как, оказалось, забылись уроки истории. Снова подымает голову фашизм. Опять звучат уже в современных СМИ слова о превосходстве одной нации над другой, слышатся возгласы оправдания войне, нарушениям собственного законодательства и международных договоров. С трибуны, которую слушают миллионы людей, льется ложь, а действительность искажается до неузнаваемости. Хочется напомнить, Юлиус Штрейхер был фанатик, убежденный нацист, что нельзя сказать о журналистах современниках. Так что же ими движет? Деньги. Слава. Что? Неужели они не осознают о последствиях своих действий. На что надеются?

Золотая эпоха

Яростный звон бубенцов гремел в просыпающемся сознании громовыми раскатами. Кто только придумал такие противные звуки, зло подумал Сенька и открыл глаза. Высоченные сосны, обступившие прозрачный панцирь палатки, уходили толстыми стволами вверх, подпирая там шевелимый ветром раскидистый шатер из мохнатых разлапистых веток. Сквозь темно-зеленую толщу густым частоколом пробивались солнечные лучи, придавая пятачку, где они вчера остановились на ночлег, вид симпатичной полянки. Терпкий запах хвои, что стоял в палатке, терзал концентрацией.

Говорил уже отключить будильник и неароматить воздух. Нет, никаких реакций. Как это, м-м-м говорится то, а, как рыба об лед или нет, как об стенку горох. С удовольствием вспомнил он старинные, но интересные идиомы из пройденного курса русского языка и литературы. Сейчас устрою этому Васе взбучку. Покажу, кто здесь главный, выбираясь наружу, негодовал Сенька на робота-няньку. Тот стоял ко входу в полуоборот. Большая голова его, слегка склоненная с устремленным вдаль взглядом и руки сложенные на груди, создавали вид человека погруженного в думы. – Уж не любуетесь ли вы красотами, Карл. – Вместо обычного – доброе утро, едко заметил Семен.

Робот повернулся. Его лицо, если так можно назвать маску из полинефрона, соответственно настройкам выражало озабоченность.

– Я не любуюсь. Эта функция отключена. Я робот МА-48 новейшей модификации. Зовут Вася.

– Рад знакомству, Вася. – Съехидничал мальчик, взъерошенный со сна и страшно сердитый. – Не вам ли я уже говорил отключить эти дурацкие звуки и не душить воздух. Что это за бряканье, а? Где вы только откопали это?

– Отключить нельзя. Можно заменить. Предыдущий разговор об отключении будильника был не завершен, вы отвлеклись. Выберите другие звуки. Ароматизация отключена. В палатку нагнетается естественный воздух. Бубенцы (уменьшительная форма бубенчики) – Небольшие металлические полые шарики с маленькими кусочками металла или несколькими внутри. Древнее изобретение. Использовались как ударный музыкальный инструмент. Крепились к конской упряжи и одежде шута. – Как всегда, скрупулезно точно выдал ответ робот.

Интонация и тембр голоса, с которым изъяснялся робот, напоминали Семену его родную бабушку. Хорошо знакомые и дорогие нотки будили в нем воспоминание о ней самой и о том времени, когда ему доводилось бывать у нее в гостях: о пирогах с ватрушками, которые бабушка была мастерица испечь; о парном молоке от любимицы ее Зорьки и о песнях, что спевала она протяжно и жалобно иной раз по вечерам и разговор как-то произошедшим с ней одним из вечеров, что засел в голове и всплывал порой со странными чувствами. Ты, Сенька, русский – сказала тогда бабушка. На что мальчишка рассмеялся, но твердо ответил, нет бабуля, я землянин. А я русская – с грустью отозвалась, немного помолчав, она…. Напоминали бескрайнее раздолье, крепко пахнущее травами и еще чем-то волнующим и родным и реку широкую и полноводную с крутым покрытым лесом берегом, которая несла свои воды рядом с усадьбой, где жила бабушка и где под ее руководством трудилось 20 роботов, сея и убирая жито в полях того самого раздолья.

Поэтому наверно недавняя злость прошла и ругаться с роботом, расхотелось. – Не надо мне зубы заговаривать. – Буркнул мальчик. – Лучше объясните, почему вы остановились на столь древнем изобретении? Что вас в нем восхитило или вы, уловив ваш любимый звук металла и громкость, решили меня будить варварскими звуками.

Задал каверзный вопрос Семен. Любил он пошутить с роботом – задать большой пространный вопрос и смутить этим всезнающую машину. – Не могу знать…. Не могу знать…. Эта мелодия первая в каталоге. – Замешкавшись секунду, ответил робот. – А что там, в каталоге еще есть. – Песни, мелодии, звуки. – Что за звуки.

– Шум прибоя. Шорох листьев. Шум ветра…. – Хм, шум ветра. Покажите, будьте добры. – Продолжил мальчик сев на пластитумбу, что расплылась, обволакивая его тело, превращаясь в удобное кресло.