Шаманы гаражных массивов (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   Уши уловили странное бормотание. Тогда казалось что это голоса в голове - те самые, противоречивые. Один голос говорит: "Ну же, не трусь, мальчик". Другой: "Давай, делай ноги; влезешь в это - неприятностей потом не оберёшься; лучше посиди дома, почитай книжку". Эти голоса пытаются разобраться между собой и решить, что мне посоветовать. Но я ошибался: "вдовья свеча" дрогнула, пустив бродить по округе целые вереницы теней, и бормотание вдруг стихло. Зато заговорили глаза: наперебой они спешили донести странную картину.

   Там, в круге света, стоял ворон человеческого роста. На нём - балахон с капюшоном, вроде тех, что любят носить дворовые мальчишки, из штанин торчат тощие лапы о четырёх пальцах, обтянутые грубой кожей. Крылья вскинуты над головой, как будто ворон был учёный и плясал под какую-то популярную мелодию.

   Я икнул... всё это довольно нелепо, но попробуй-ка ты совладать со своей диафрагмой, когда перед глазами такое! Икнул - и ворон подскочил на месте. Капюшон свалился, открыв взгляду плешивую голову с ярко-красными прожилками. Перья там топорщились; кажется, о них можно было порезать палец.

   Птица неуклюже обернулась, облезлый клюв раскрылся... и вдруг стал раззявленным в крике ртом, принадлежащим вполне человеческого вида существу. Я грохнулся на землю на все четыре конечности, пополз прочь, будто паук, пытающийся выскользнуть из тени огромного тапка.

   - Что ты тут делаешь? - воскликнул ворон мальчишеским голосом.- Шпионишь?

   Каким-то образом мой рот оказался полон листвы, мокрых семян и земли. Я не мог ответить. Они как будто пустили корни в глотку. Я узнал Витьку (Витьку-бандюка, как называла его мама), но теперь в голове вихрем носилась добрая сотня сомнений: точно ли это он? Откуда эта чернота на щеках и шее, как будто туда, под кожу, впрыснули чернила? И голос... Мальчишка кричал, но крик этот получался не громче, чем если бы кто-то вопил голосом садового гнома.

   - Отвечай, когда с тобой разговаривают, - шипел Витька, и я вцепился в землю, но это не помогло - она всё равно ушла у меня из-под рук, оставшись только под ногтями. Меня вздёрнули за шиворот, будто кутёнка близорукий старик!

   - Я... прости, - залепетал я. - Я не хотел шпионить. Хотел только посмотреть. Я видел свет, и...

   Скосив глаза на источник света, я увидел старинный фонарь с отворяющейся дверцей, хотя светила там натуральная электрическая лампочка. Этот фонарь венчал трухлявый пень, как вечер тёплого телевизора венчает трудовой день - например, папин. Витька схватил его (фонарь, конечно же, не пень) поднёс к моему лицу, придирчиво его разглядывая. Меня будто бы ударило током: зубы клацнули друг об друга.

   - Ты с третьего подъезда, - наконец проворчал он. - Я тебя запомнил!

   - А ты-ы что, маньяк? - спросил я.

   Пелену, что застилала Витькины глаза, вдруг разметало каким-то внутренним ветром. Увеличенные его зрачки медленно обретали нормальные размеры.

   - Ты видел здесь маньяков?

   - Сейчас вижу, - сказал я, бешено замотав головой. Потом мне в голову пришла не менее пугающая идея, которую я поспешил озвучить. - А может, ты вампир?

   - Книжек начитался? - грубо спросил Витька, разжимая свою огромную лапищу. - Как тебя зовут-то?

   - А ты не помнишь? - пискнул я, торопясь принять вертикальное положение и отряхивая коленки. - Иван меня зовут.

   - С чего я тебя помнить-то должен?

   Не отрывая глаз от Витьки, боковым зрением я как мог изучал местность. Помимо фонаря здесь было множество занятных вещей. Игральные кости, например. Множество перьев и какие-то странные ленточки на ветвях маленькой стройной ёлочки. Витькин рюкзак валялся прямо на земле, как большая голодная жаба, задумавшая всё это сожрать. Будто не в лес попал, а на открытие экспозиции в музее.

   Потеряв бдительность, я с таким суеверным ужасом уставился на птичьи перья, что выражение лица мальчишки поменялось. Он взглянул на меня более пристально, а потом спросил:

   - Ты видел, да?

   - Нет, - соврал я.

   - Ви-идел, - протянул Витька, ухмыляясь и потирая руки.

   - За мной мама должна прийти, - снова соврал я.

   - А она знает, что ты в лесу? - насторожился Витька.

   - Нет. Но она увидит свет и придёт.

   - Ну уж нет! Чтобы взрослые пошли на этот свет? Они же не идиоты, не чокнутые как ты! Скорее всего, твоя мать ничего не увидит. Это свет не для всех. Только для тех, кто готов за ним следовать. Я тебе даже больше скажу - когда я в первый раз сюда пришёл, света здесь никакого не было. Было просто тепло. Тепло, которое чувствуешь внутренностями. Печенью, селезёнкой, и так далее. Я пришёл за ним как на запах хороших сигарет.

   Я пялился на Витьку как на кота, который вдруг заговорил по-немецки. Челюсть его отвисла, глаза широко открыты и, кажется, вот-вот вывалятся из кожаных карманов и упадут на землю. Мне внезапно стало интересно. Страх прошёл, зато пришло ощущение нереальности происходящего. Витька, гроза дворов и вечное бельмо на глазу всех матерей и бабушек у подъезда, стал куском пластмассы, отдалённо напоминающим человека. Я подавил желание протянуть руку и потрогать его лицо только из опасения проделать в нём дыру.

   - Смотри, - сказал Витька, указав на фонарь. - Как думаешь, почему он горит?

   - Электричество?

   - Какое, к чёрту, электричество в лесу? Видишь это?

   Он откуда-то достал и покрутил перед моим носом проводом с вилкой. Фонарь зачах, как цветок, под корнями которого устроили гнездо мыши-полёвки.

   - Ты втыкаешь его в землю? - не понял я, загородив ладонью лицо. Витька, наклонившись, что-то сделал, и к нашему единственному здесь источнику света вернулась воля к жизни.