Кроссовки - Стивен Кинг

Дженнингс посмотрел на него и фыркнул. Через пару секунд они оба хохотали, а еще через пять занялись работой.

Микширование — если это можно так назвать — закончилось через неделю. Телл попросил, чтобы Дженнингс дал ему рекомендацию и магнитофонную запись.

— Хорошо, но ты ведь знаешь, что не имеешь права давать кому-то прослушивать ленту до тех пор, пока не выйдет альбом, — предупреждал Дженнингс.

— Знаю.

— Кроме того, я просто не могу понять, зачем тебе эта запись. По сравнению с этой группой вонючие «Серферы» прямо-таки «Битлз».

— Брось, Пол, все не так уж плохо. И даже если бы все было так плохо, как ты говоришь, работа закончена.

— В этом ты прав, — улыбнулся Дженнингс. — Ладно, если мне понадобится твоя помощь, я тебе позвоню.

— Буду очень благодарен.

Они обменялись рукопожатием. Телл вышел из здания, которое когда-то было известно как «Мьюзик-сити». Вспомнить о кроссовках под дверью кабинки номер один в мужском туалете на третьем этаже даже не пришло ему в голову.

Дженнингс, уже двадцать пять лет живший записью музыки, однажды сказал ему, что, когда занимаешься микшированием бопа (он никогда не говорил «рок-н-ролл», только «боп»), то чувствуешь себя или дерьмом, или суперменом. На протяжении двух месяцев после микширования записей «Мертвых ритмов» Джон Телл чувствовал себя дерьмом. У него не было работы. Он начал беспокоиться о том, как будет платить за квартиру. Два раза он едва не позвонил Дженнингсу, но что-то говорило ему, что это было бы ошибкой.

Затем ответственный за микширование музыкального оформления в фильме «Бойня мастеров карате» умер от коронарной недостаточности. Телл шесть недель работал в Брилл-билдинге (во времена расцвета Бродвея и биг-бендов он был известен как «Аллея консервных банок»), заканчивая микширование. Большей частью это были музыкальные отрывки плюс несколько звенящих ситар, но гонорара хватило, чтобы заплатить за квартиру. А на следующий день Телл едва успел войти домой, как зазвонил телефон. Это был Пол Дженнингс, интересующийся, заглядывал ли он последнее время в раздел поп-музыки газеты «Биллборд». Телл ответил, что не заглядывал.

Он появился под номером семьдесят четыре, — в голосе Дженнингса звучало одновременно потрясение, изумление и отвращение. — Так неожиданно.

— Что именно? — спросил Телл, но он знал ответ на свой вопрос, как только задал его.

— «Ныряю в грязь».

Это было название отрывка из выходящего альбома «Бей до самой смерти» группы «Мертвые ритмы», единственного, который казался Теллу и Дженнингсу отдаленно подходящим для пластинки.

— Черт побери!

— Я с тобой полностью согласен, но у меня появилась безумная мысль, что эта пластинка может попасть в «Топ-тен» — десятку лучших. Ты не видел видеозапись?

— Нет.

— Ты будешь потрясен. Это главным образом заслуга Джинджер — этой цыпочки, кувыркающейся в каком-то болотном ручье с парнем, похожим на Доналда Трампа в комбинезоне. Из этого отрывка исходит то, что мои интеллектуальные друзья любят называть «смешанным эмоциональным воздействием». — И Дженнингс рассмеялся так громко, что Теллу пришлось отвести трубку от уха.

Когда Дженнингс сумел справиться с собой, он сказал:

— Как бы то ни было, это, возможно, означает, что весь альбом тоже попадет в десятку лучших. Собачье дерьмо в платиновой оправе все равно остается собачьим дерьмом, но о нем упоминают как о платиновом отныне и вовеки. Ты согласен со мной, Бвана?

— Полностью, — ответил Телл, выдвигая ящик стола чтобы убедиться, что кассета с записью «Мертвых ритмов» так и не прослушанная с тех пор как Дженнингс дал ему ее в последний день микширования, все еще здесь.

— Ну и чем ты сейчас занимаешься? — спросил его Дженнингс.

— Ищу работу.

— Хочешь снова поработать со мной? Я составляю новый альбом Роджера Дэлтри. Начинаем через две недели.

— Господи, конечно!

Плата будет хорошей, но главное не в этом: после работы над «Мертвыми ритмами» и шести недель микширования «Бойни мастеров карате» запись бывшего ведущего певца группы «Ху» все равно что теплое местечко после холодной ночи. Каковы бы ни были личные качества Дэлтри, он по крайней мере умел петь. Да и приятно будет снова поработать с Дженнингсом.

— Где?

— Старая добрая студия «Табори» в «Мьюзик-сити».

— Я буду там.

Роджер Дэлтри оказался не только отличным певцом, но и вполне приличным парнем. Телл полагал, что предстоящие три или четыре недели он будет работать с удовольствием. И вообще наступало хорошее время: у него была работа, его имя упоминалось на обложке альбома, казавшегося в списке лучших записей «Биллборда» на сорок первом месте (а одиночная запись поднялась до семнадцатого и продолжала подниматься). Наконец он способен платить за квартиру — впервые с того самого момента, как четыре года назад приехал в Нью-Йорк из Пенсильвании.

На улице был июнь, деревья распустились, девушки снова носили короткие юбки, и мир казался весьма приятным местом. Такие чувства испытывал Телл, занимаясь микшированием, в первый день работы с Дженнингсом. Примерно без четверти два он почувствовал непреодолимое желание, вошел в туалет на третьем этаже, увидел когда-то белые кроссовки под дверью кабины номер один, и его хорошее настроение рассеялось, словно дым.

Нет, это не те кроссовки. Они не могут быть теми же.

Однако это были те же самые кроссовки. Лучше всего это доказывало отсутствие шнурка в пустой дырочке на левой кроссовке, но и все остальное было таким же. Совершенно таким же, включая их положение. Разница заключалась лишь в одном: мертвых мух вокруг валялось гораздо больше.

Телл медленно прошел в третью, «свою», кабинку, расстегнул ремень, спустил брюки и сел. Его ничуть не удивило то, что желание, заставившее подняться в туалет, совершенно исчезло. Тем не менее Телл посидел здесь некоторое время, прислушиваясь. Шуршание газеты, чей-то кашель, хоть бы какой-то еще звук, черт побери.

Полная тишина.

Это потому, что я здесь совсем один, подумал Телл. За исключением мертвеца в первой кабине.

Входная дверь туалета со стуком отворилась. Телл едва удержался от крика. Кто-то, напевая себе что-то под нос, приблизился к писсуарам. Только когда там потекла вода, в голову Телла пришло объяснение, и он успокоился. Объяснение оказалось простым до абсурда… и, несомненно, верным. Он взглянул на часы и увидел, что сейчас 1.47 пополудни.

Отец всегда говорил ему, что человек, у которого все естественные отправления происходят регулярно, — счастливый человек. Отец Телла был молчаливым человеком, и это выражение (вместе с советом «мой руки перед тем, как садишься за тарелку») было одним из его немногочисленных афоризмов. Если регулярность действительно означает счастье, то Телл мог считать себя счастливым человеком. Нужда в посещении возникала у него ежедневно в одно и то же время, и он полагал, что то же самое относится и к его приятелю в кроссовках, которому нравилась кабина номер один, тогда как сам Телл предпочитал третью.