Тайник теней - Мария Грипе

И мои имена для меня тоже, но в моем случае это не доставляет мне страданий. Сага и Каролина никогда не отказываются друг от друга, а Лидия и Ида – отказываются. Сага и Каролина в глубине души уважают друг друга. Лидия и Ида вряд ли на это способны. Но все, что касается мамы, вообще так сложно и запутанно, что я не стану останавливаться на этом сейчас. Я вернусь к маме несколько позже. А сейчас, в самом начале, буду говорить лишь о себе.

У Саги, стало быть, свой мир, у Каролины – свой. Их воли устремлены в разные стороны, их мысли редко согласуются. Они прячутся друг от друга, и иногда я, словно ослик, разрываюсь между двумя охапками сена и не знаю, кто я – Сага или Каролина, Сага и Каролина или вообще ни та ни другая. Вот почему хорошо играть в театре, примеряя на себя другие роли. Но между тем я прекрасно понимаю, что не стану настоящей актрисой до тех пор, пока не научусь разделять эти два мира.

Как человеку познать самого себя?

Моя сводная сестра Берта – цельная натура – никогда не стала бы задаваться подобным вопросом. Она принадлежит к той категории людей, которые без всяких сомнений употребляют первое лицо, когда пишут о себе. Им незачем преуменьшать или преувеличивать свое «я» перед другими людьми. Ее «я» абсолютно, целостно и неделимо. Точно так же, как и ее душа. Короче говоря, Берта знает о себе все.

Моя же несчастная душа больше напоминает собой одну из электрических искр, вспыхивающих при сварке, искру, которая возомнила о себе слишком много. Или:

… искру из светящихся сфер, которая, блуждая в ночи жизни, все дальше и дальше удаляется от своего божественного начала, пока, заблудившись, не гаснет совсем.

Так говорит Берта. Это ее описание моего душевного состояния. Величественное и трагичное. Откуда она взяла эту цитату, я не знаю. Но Берта вообще очень начитанна. При случае я непременно спрошу ее об этом.

Стокгольм, август 1914 года

К. Я.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Начну с письма Каролины к Саге, написанного в минуту беспросветного отчаяния.

«Дорогая Сага!

В последнее время мы с тобой мало общались, а строго говоря, совсем не общались. Я понимаю, ты уже вряд ли считаешься со мной. В таком случае тебе не мешает узнать, что я каждый день думаю о тебе. Я тебя не забыла. Ты мне очень нужна. В детстве мы с тобой всегда были неразлучны, просто-напросто неразделимы. Но, к сожалению, с годами мы отошли друг от друга, и иногда мне кажется, что ты мне становишься все более чужой, как, наверное, и я тебе.

Возможно, в этом есть моя вина.

Время от времени мне приходится слышать твое имя, как и тебе, наверное, мое – кстати, мое ты наверняка слышишь чаще. Какие чувства ты испытываешь при этом?

Лично меня охватывает тоска, когда кто-то называет меня Сагой. Теперь это случается не так уж часто, лишь иногда в письмах Хедда так обращается ко мне. Разумеется, с определенной целью. Она не хочет, чтобы я пренебрегала той частью моей души, которая принадлежит тебе. Очень важной частью. И я этого тоже не хочу.

Дело в том, что твое имя напоминает мне о чем-то, что я, к сожалению, постепенно начинаю утрачивать. Я точно не знаю, что это, но как раз теперь пытаюсь для себя выяснить. Потому что эта утрата становится для меня все более и более ощутимой.

Как ты думаешь, Сага, происходит ли это по той простой причине, что ты представляешь во мне ту часть моего «я», от которой мне со временем придется отказаться?

Как же в таком случае мы могли это допустить?

Или же это произошло потому, что ты не желаешь больше знаться со мной?

Я отказываюсь в это верить.

Мы с тобой, безусловно, очень разные, и на самом деле трудно понять, как мы вообще уживаемся в одной голове, но мы неразрывно связаны друг с другом. Кажется, между нами даже не происходило никаких серьезных разногласий? И это несмотря на то, что у меня, по выражению Берты, такой «бурный» темперамент. Ты намного спокойнее, серьезнее меня, или, как говорится, глубже. У тебя больше общего с Бертой, нашей сводной сестрой, поэтому мне так не хватает тебя, особенно когда я общаюсь с Бертой. Ты и представить себе не можешь, как часто я желала целиком и полностью быть такой, как ты.

Я даже пыталась оживить в себе твой кроткий образ, но тщетно.

Я есть та, кто я есть, и такою останусь.

На сцене, напротив, я могла бы отлично изобразить кроткую и смиренную натуру, как ты. Одно дело играть роль, другое переделать свой характер вне сцены – все мое существо восстает против этого. Я бы только озлобилась и отчаялась.

В какой-то степени меня это даже радует. Ведь это – свидетельство того, что я еще в состоянии отделить свой сценический образ от настоящего «я». Было бы гораздо хуже, если бы я вовсе не замечала, что в действительности начинаю корчить из себя неизвестно что. Но к счастью, я тут же это замечаю и начинаю тосковать по тебе.

А с тобой такого не бывает?

Да и как же может быть иначе? Ведь на самом деле ты так же остро нуждаешься во мне, как и я в тебе. Без меня ты – всего-навсего половинка. Неужели ты этого не чувствуешь, Сага? Так же как и я – всего лишь половинка без тебя. Тут уж ничего не поделаешь.

Хотя, впрочем, возможно, тебе втайне удалось сохранить связь со мной?

Может, поэтому я иногда чувствую себя какой-то необыкновенно мудрой. Не ты ли тогда проявляешь себя во мне?

Из нас двоих ты во многих отношениях сильнее меня. И это к счастью. Ведь ты – воплощение всего лучшего во мне, не так ли? Не то чтобы я хотела преуменьшить свои достоинства. Я не такой уж пустой сосуд. И не такой уж скверный человек. Просто мне очень недостает тебя, и я чувствую, что, будучи единым целым, мы могли бы стать почти что непобедимыми. Если бы только мы могли вновь соединиться.

Чем я могла бы быть в таком случае полезна? Тем, чего нет у тебя.

Своей неимоверной силой воли. Я всегда осуществляю все, что задумываю. Я бесстрашна, предприимчива, практична и живу в реальном мире.

Ты же чаще тревожишься, предаешься мечтам, у тебя богатое воображение. Твоя жизнь протекает как бы в иных сферах. В мире фантазий.

Я тоже не лишена воображения, но у меня это происходит совсем по-иному. В основном я даю волю своей фантазии на сцене, когда пытаюсь вжиться в роли, а также вне театра, когда изучаю людей. Но почти всегда я обеими ногами твердо стою на земле. У меня такое чувство, будто мое воображение более экстравертно, чем твое, твое же – больше направлено внутрь себя.

Конечно, мы очень разные, но неужели мы никогда не понимали друг друга?

Над этим стоит задуматься. Конечно, в детстве мы понимали друг друга, но тогда все было намного проще.

Можешь ли ты сказать, почему наш мир изменился?

Что же произошло?

Знаешь, как я думаю?

Не говори мне, что я пытаюсь уйти от ответственности, но мне кажется, что все началось с того дня, когда исчезла мама… После этого все как-то сломалось. Во всяком случае для меня. Это был страшный удар. Мой ум словно оцепенел. Я порвала со всеми глубокими привязанностями. Вот и на тебя у меня не хватало сил. Из нас двоих ты более глубокая и чувствительная личность. И я не могла вынести этого. Мне было слишком больно. Я чувствовала, что задыхаюсь, единственным моим желанием было вырваться из себя.

Может быть, подобные чувства испытывала и ты?

Я была слишком занята собой, озлобилась в своем горе, настолько измучила тебя своими вспышками гнева, что ты постепенно отдалилась от меня. Не так ли? Ведь наше решение порвать друг с другом было обоюдным. Не так ли? И мы пришли к этому одновременно. Но когда все это произошло, в глубине души и ты и я – то есть и Сага, и Каролина – были всего лишь одинокими, покинутыми детьми. Я до сих пор не избавилась от чувства, будто меня предали. И говорю себе, что кто-то должен ответить за то, что наша душа раскололась пополам, что ты стала тобой, а я – собой.

И мне кажется, я знаю, кто…

В этом ведь не только моя вина?

Ты можешь не отвечать, если хочешь. Я не жду твоего ответа. Мне просто захотелось написать тебе это письмо, так как я собираюсь заняться исследованием самой себя – и нас обеих.

До свидания, Сага.

Твоя Каролина».

Она еще долго сидит, кончик карандаша застыл на поставленной после имени точке. Потом принимается перечитывать написанное. После первых же двух начальных фраз качает головой, вздыхает и отбрасывает письмо в сторону.

Затем встает со стула, выходит из-за письменного стола и подходит к комоду. Наклонясь к зеркалу, она долго изучает свое лицо, но, как обычно, старается не смотреть себе в глаза. Она боится своих глаз. Они так испытующе и критически смотрят.

В комнате много зеркал. Они нужны ей, когда она разучивает свои роли и переходит от одного зеркала к другому, разглядывая себя со всех сторон. Но всегда скользит взглядом мимо собственных глаз. Сейчас же она твердо решила не отводить взгляда и отважиться заглянуть себе в глаза.