КОЛЕН Ф. По вашему желанию. Возмездие - Фабрис Колен

— Правда? — переспросил я.

Хотя на самом деле мне было совершенно безразлично, о чем говорит весь Ньюдон.

— И какова наша котировка?

— Шестьсот шестьдесят шесть к одному, — Пруди нанесла мне удар ниже пояса.

Шестьсот шестьдесят шесть к одному!

— Черт! — выругался я. — Это уж слишком преувеличено. Все-таки эти безголовые Потрошители не боевые молнии!

— Но Огры Челси стоят в самом конце классификационной таблицы, — мягко возразила моя горничная.

— Не последние, всего лишь восьмые. Скажи спасибо, что тебе это напомнили.

Гномесса какое-то время грустно стояла на пороге комнаты, и я посмотрел в ее большие влажные глаза. Ей будет меня недоставать.

— Скажи-ка мне, Пруди…

Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня:

— Да, мсье?

— Пруди, моя маленькая Пруди, — сказал я так, словно это случайно пришло мне в голову (кажется, получилось неплохо), — в общем, не хотелось бы вам провести этот вечер в своей семье?

Она посмотрела на меня так, словно на моем лице чего-то не хватало.

— У меня нет семьи, мсье Мун.

— М-м-м. Правильно. Тогда, не знаю, с друзьями, может быть?

Служанка грустно пожала плечами.

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал я и снова повернулся к окну.

На улице с обезоруживающим упорством продолжал лить дождь. На фоне пасмурного неба поднимал купола массивный собор Гаарлема. С наступлением ночи в городе можно будет увидеть только собирающиеся в тишине небольшие группы волшебников и оживителей мертвецов.

Здесь полно шумных местечек подозрительной деятельности. А что касается хранителей мира, то те при подобных встречах натягивают вожжи своих скакунов и старательно отводят взгляд в сторону.

— Если вы, мой дорогой, хотите устроить какую-то вечеринку…

Между нами повисла неловкая тишина. Я постарался припомнить, сколько раз она обнаруживала, как мои гости взламывали мой бар или забирались с ногами на диван.

— Ну хорошо, в общем, сегодня вечером вы, Пруди, свободны. И не надо благодарить.

— Но я хотела…

— Тс, тс, — сказал я, прикладывая к губам палец, — сегодня у вас свободный вечер, вот и все. Вы вполне заработали себе право на то, чтобы немного развлечься. А мне сейчас необходим покой. Надо сосредоточиться перед матчем.

— Понимаю, — ответила маленькая гномесса и сняла полотняный передник.

— Великолепно, — одобряюще воскликнул я, в то время как на улице серия чудовищных молний расколола зигзагами черные тучи.

— Вернусь завтра утром.

— Прекрасно, Пруди. Развлекитесь немного. Сходите в бар.

— Но это запре…

— Шутка, — с усталым жестом успокоил я ее.

Она скривила физиономию и, как всегда, развернулась прямо на пороге двери.

— Счастливо провести этот вечер, — пожелала мне горничная.

— Спасибо.

Больше нам уже не выпадет случая увидеться, подумал я, когда за ней закрылась дверь и ее грустные шаги начали удаляться. Она совершенно права, говоря о том, что мы последние в списке.

Подождав, пока окончательно заглохнет эхо шагов Пруди, я уселся за письменный стол, взял перо, которое уже успело высохнуть, окунул его в чернильницу и принялся писать.

Это очень хороший день для смерти,

— начал я.

Гм… гениальной эту фразу не назовешь…

Это очень-хороший день для смерти.

Вот так, теперь гораздо симпатичнее.

Но если как следует подумать, то и это можно немного улучшить.

Этоочень хороший день для смерти.

Ага, здесь уже чувствуется порыв!

В конце концов я оставил всего лишь:

Это очень хороший день для смерти.

И, закрыв глаза, потянулся.

Что ни говори, а чувствовал я себя ну очень одиноко.

Пинки по фонарям

Карлик, именуемый Глоин Мак-Коугх, попал ногой в самый центр глубокой лужи и извергнул проклятье, в котором упоминалось кое-что из цветущего на равнинах севера: равнинах его снов. На нем были короткие штаны ядовито-зеленого цвета, которые весело контрастировали с огромной рыжей бородой. Он угрожающе поднял к небу кулак. В этот самый момент мимо с грохотом прокатил фиакр и окатил его с ног до головы. На мгновение карлику показалось, что внутри фиакра сидит Джон Мун, но этого просто не могло быть: Джон Мун обязательно бы остановился при встрече с ним. Глоин Мак-Коугх извергнул проклятье, в котором упоминалось то, что цветет на шкуре больных овец, и поглубже натянул модную промокшую шляпу.

Он остановил взгляд на огромном куполе собора святого Петра и горделивой статуе, изображающей волшебника, некогда практиковавшего в здешних местах, по которой струилась вода. Если в городе существует жизненно важный центр, подумал карлик, то он должен находиться именно здесь, под бронзовым куполом, где совершается поклонение Трем Матерям. Это место прямо излучает грандиозную торжественность. Давит стариной. Тут только недостает малюсенького кусочка зелени.

Глоин Мак-Коугх последовал дальше своей дорогой, раздумывая на ходу о растениях и о мешочке с семенами, который лежал у него в кармане. Если и на этот раз снова не удастся… Климат здесь, несомненно, очень хорош, три дня в самом Ньюдоне и его обширных окраинах без остановки льет дождь, и однако эти проклятые цветы никак не хотят расти.

Ничего не понятно.

Прибавив шагу, карлик пошел вдоль стен Блекайрона, зубчатые, потемневшие от времени, башни которого пронизывали туман и мелкую изморозь. Что за идея — возвращаться домой пешком! Ньюдон огромен, поистине огромен, и никто не может сказать, где пролегают его границы. Насколько люди могут знать, у него просто нет границ. Но ба! Люди, в общем-то, еще очень многого не могут знать. А эти маленькие зернышки тюльпанов вполне заслуживают хоть небольшой жертвы.

В тот момент, когда летящие птицы скрылись в облаках, растворившись в неясных мыслях и вздохах порождаемых городом, его мысли тоже поднялись к тучам. Может быть, именно поэтому здесь никогда и не бывает настоящего солнечного света: слишком много тяжелых снов, слишком много мыслей поднимается к вечно серому небу. Жители Ньюдона спрятались за своими окошечками, словно напуганные маленькие зверьки.

Повсюду идет бесконечный дождь, а в уютном бархате своих гнездышек парламентеры эльфы и их коллеги, карлики и люди, пуская дым толстых сигар, заблудились в собственных праздных мыслях. Несколько в стороне стоит Часовая башня, и бронзовые стрелки ее часов, смело подставив себя ледяному ветру, бодрствуют над крышами города, будто некий маяк.