Поверженные правители - Роберт Холдсток

Странник покачал головой, встретил упорный взгляд Радага своими холодными, как сталь, глазами.

— Ни тем ни другим, — сказал он. — Твои земли будут разграблены. Ты станешь побитым псом. Запуганный и в крови, с воем побежишь ты на запад в поисках скалы, чтобы забиться под нее, пещеры, чтобы заползти в нее, дупла, чтобы червем пролезть в него. И таков будет твой путь, пока ты не достигнешь другой земли.

На миг Радаг остолбенел.

— Ничего этого не будет! Ничего из сказанного тобой. Умрет ли мой отец или же останется жив, я не буду тем, что ты увидел! Ты ошибаешься. Вот! — рявкнул он. — Возьми свой нож!

Он пнул оружие в сторону сидящего мужчины. Странник склонился, поднял и отшвырнул дар себе за спину. Радаг повернулся и, как буря, понесся назад по лощине, выкрикивая бранные слова.

Версиндонду выпало быть вторым. Зажав в правой руке вышитую кайму пурпурного плаща, он встал и спросил:

— Когда я одолею соперников за право наследовать моему отцу и стану править цитаделью Ведилици, как долго продлится мир с вождями мелких племен моей страны?

Сидящий снова покачал головой.

— Первое, что ты сделаешь, воцарившись в Ведилици, — это побежишь на запад, оставив за спиной дымящиеся развалины своей крепости и таща за собой на веревках дорогие твоему сердцу мертвые тела. Тебя ждет боль. Ты будешь скорбеть, пока не достигнешь другой земли.

Версиндонд смотрел прямо перед собой, мучительно размышляя, а затем перевел взгляд на старика.

— Я так не думаю. Видение обмануло тебя. Кроме того, на мне от рождения лежит гейс: отправляться на запад только в колеснице и в сопровождении пяти рыжеволосых женщин. Иной сказал бы, что этому запрету суждено быть нарушенным! Либо так, либо меня ждет самый долгий путь: путь к смерти, дорога в Царство Теней Героев. Не говоря уже о трупах на веревках. Нет, ты ошибся. Но все равно, ешь свое жаркое. Пусть оно прояснит тебе зрение.

Он говорил совершенно спокойно, но был очень сердит. Вслед за Радагом он вышел из пещеры странника.

Кайлум взглянул на Дурандонда, чуть нахмурился и встал, держа в руках гарпун со зловеще зазубренным наконечником из слоновой кости. Минуту он разглядывал снасть, щупая пальцем ее острые зубья. Потом взглянул на странника.

— Я собирался задать не такой вопрос, как другие. Но чутье и мудрость, заложенная в меня наставниками-друидами — сколько я смог усвоить, — говорят, что ты все равно предскажешь мне путь на запад в поисках другой земли. Видно, такова уж канва узора. Потому я спрошу: что могу я сделать, чтобы остаться на востоке?

— Ничего, — отвечал странник. — Твоя судьба на западе, твоя судьба — поражение. Землю, оставшуюся у тебя за спиной, уничтожит пожар. Твоя цитадель откроет ворота перед хищниками и стервятниками.

Кайлум шагнул к нему и низко склонился, морщась от вони, исходящей от предсказателя. Он положил гарпун на колени страннику, и взгляды их встретились.

— Никогда, — тихо сказал Кайлум. — Никогда я не уйду на запад так, как тебе видится. Крепость — мое наследство, мой дом, моя родина, мое надгробие. Скорее этот гарпун для форели пронзит потроха луны, чем я покину тот холм и город. Взываю к доброй сильной руке Белиноса и к жестокосердной Ригадуне, да разовьется твое пророчество и обмотается тебе вокруг шеи.

Он резко отвернулся. Странник опасливо пощупал шею, потом усмехнулся в бороду.

Дурандонду выпало спрашивать последним, поэтому теперь поднялся Орогот, протягивая флягу южного вина. Он встряхнул ее и, улыбаясь, подал провидцу.

— Оно только затуманит тебе зрение, — сказал он, — так что, пожалуй, я не стану задавать свой вопрос. Как и мой побратим Кайлум, я уже догадываюсь, каким будет ответ. Кстати, как пройти отсюда на запад? Я вполне могу сразу пуститься в путь.

Он засмеялся, дернув себя за усы — дерзкий жест, — и пошел назад по лощине с кривой усмешкой на обожженном солнцем лице. Выходя, он подмигнул Дурандонду.

Тогда встал пятый из отважных юнцов и поднял зеленый шерстяной плащ, принесенный в качестве дара. Странник бесстрастно смотрел на него. Дурандонд спросил:

— У тебя есть имя?

— Я очень стар. Давно живу. У меня много имен.

— Тропа, что огибает мир, сказал ты. Должно быть, до конца ее долго идти.

— Долго. А я прошел по ней много раз. Местами — особенно на севере — она мучительно тяжела. Я не люблю и никогда не любил холода. Иногда я уклоняюсь в сторону, чтобы побывать в интересных местах; иногда остаюсь в этих краях на поколение или более того. Все это помогает разогнать скуку. Я пришел из мира лесов и равнин, где охота, о какой ты можешь только мечтать, и где непостижимое твоему разуму волшебство, из многослойного мира, населенного духами и теми, кого ты назвал бы богами, в странных и дивных образах. Теперь эта Тропа невидима, но сброшенные мной жизни возвращаются туда. Однажды я вернусь ее навестить. Впрочем, земли, которыми я прохожу, с каждым кругом становятся интереснее. Старые жизни должны ждать, в то время как новые выходят из кузницы.

Дурандонд вдумался в сказанное. Он, конечно, недоумевал, но и был доволен, что довелось соприкоснуться с такой тайной. Немного погодя он мотнул головой, поднял свой зеленый дар и вручил страннику. Он отступил прочь, поправив завязки плаща на левом плече, завернулся в него и заколол. Он уважительно потупился, поднял меч в ножнах и закрепил его на поясе.

Теперь настала очередь странника удивляться.

— Ни одного вопроса?

Но Дурандонд кивнул, сощурив светлые глаза. Он погладил подбородок, склонил голову набок, быть может вслушиваясь в будущее.

— У меня есть вопрос. Когда я окажусь в той, другой земле… на западе… — Он помедлил и тихо договорил: — Что сделаю я прежде всего?

Странник рассмеялся, встал с деревянного сиденья. Бросил взгляд на плащ, который держал в руках, и сказал:

— Ты отыщешь холм, такой же зеленый, как краска на этом одеянии. Ты взберешься на него. Ты объявишь его своим. И ты начнешь строить.

— Крепость?

— Больше того. Гораздо больше того.

— Гораздо больше того, — задумчиво повторил юноша, глядя вдаль. — Гораздо больше того. Мне нравится, как это звучит.

Его взгляд стал блуждающим, но лишь на миг. Он вопрошающе взглянул на меня. Ему было любопытно, его мучили сомнения и волнение, видимая глубина пророчества.

— Мы еще встретимся?

Что я мог ответить ему? Я никогда не заглядывал в будущее, чтобы увидеть там самого себя. Слишком, слишком опасно. Что я до конца его жизни останусь в его мире, сомнений не вызывало. И в мире его сыновей, и сыновей его сыновей. Без сомнения.