Происшествие в Боэн Биконе - Гилберт Честертон

Тщедушный священник вздрогнул от суеверного ужаса.

- Не совсем понимаю, - сказал он.

- Мистер Боэн, - вполголоса сказал доктор, - извините за такое сравнение, но череп попросту раскололся, как яичная скорлупа. И осколки врезались в тело и в землю, словно шрапнель. Это удар исполина.

Он чуть помолчал, выразительно поглядел сквозь очки и добавил:

- Хотя бы лишних подозрений быть не может. Обвинять в этом преступлении меня или вас, вообще любого заурядного человека - все равно, что думать, будто ребенок утащил мраморную колонну.

- А я что говорю? - поддакнул сапожник. - Я и говорю, что кто пристукнул, тот и пристукнул. А где кузнец Симеон Барнс?

- Но он же в Гринфорде, - выдавил священник.

- Если не во Франции, - буркнул сапожник.

- Нет, он и не в Гринфорде и не во Франции, - раздался нудный голосок, и коротышка патер подошел к ним. - Собственно говоря, вон он идет сюда.

На толстенького патера, на его невзрачную физиономию и темно-русые, дурно обстриженные волосы и так-то особенно глядеть было незачем, но тут уж никто бы на него не поглядел, будь он хоть прекрасней Аполлона. Все как один повернулись и уставились на дорогу, которая вилась через поле по склону и по которой в самом деле вышагивал кузнец Симеон с молотом на плече. Был он высоченный, ширококостный, темная борода клином, темный взгляд исподлобья. Он неспешно беседовал с двумя своими спутниками; веселым его вообще не видели, и сейчас он был не мрачнее обычного.

- Господи! - вырвалось у неверующего сапожника. - И с тем самым молотом!

- Нет, - вдруг промолвил инспектор, рыжеусый человек смышленого вида, тот самый - вон там, у стены собора. Лежит, как лежал, мы не трогали ни труп, ни молоток.

Все обернулись к собору, а низенький патер сделал несколько шагов и, склонившись, молча оглядел орудие убийства. Это был совсем неприметный железный молоточек, только на окровавленной насадке желтел налипший клок волос.

Потом патер заговорил, и тусклый голосок его словно бы немного оживился:

- Мистер Гиббс, пожалуй, зря думает, что здесь все понятно. Вот, например, как же это такой великан схватился за этакий молоточек?

- Было бы о чем говорить, - нетерпеливо отмахнулся Гиббс.

- Чего зря стоим, вон Симеон Барнс!

- Вот и подождем, - сказал патер. - Он как раз сюда идет. Спутников его я знаю, они из Гринфорда, люди хорошие, пришли по своим пресвитерианским делам.

В это самое время рослый кузнец обогнул собор и оказался у себя на дворе. Тут он встал как вкопанный и обронил молот. Инспектор, сохраняя должную непроницаемость, сразу шагнул к нему.

- Не спрашиваю вас, мистер Барнс, - сказал он, - известно ли вам, что здесь произошло. Вы не обязаны отвечать. Надеюсь, что неизвестно и что вы сможете это доказать. А пока что я должен, как положено, арестовать вас именем короля по обвинению в убийстве полковника Нормана Боэна.

- Не обязан ты им ничего отвечать! - в восторге подхватил сапожник. Это они обязаны доказывать. А как они докажут, что это полковник Боэн, когда у него вместо головы невесть что?

- Ну, это уж слишком, - заметил доктор патеру. - Это уж для детективного рассказа. Я лечил полковника и знал его тело вдоль и поперек лучше, чем он сам.

У него были очень изящные и весьма странные руки. Указательный и средний пальцы одинаковой длины. Да нет, конечно же, это полковник.

Он посмотрел на труп с размозженным черепом; тяжелый взгляд неподвижного кузнеца обратился туда же.

- Полковник Боэн умер, - спокойно сказал он. - Стало быть, он в аду.

- Ты, главное дело, молчи! Пусть они говорят! - выкрикивал сапожник, приплясывая от восхищения перед английской законностью. Никто так не ценит закон, как завзятый безбожник.

Кузнец бросил ему через плечо с высокомерием фанатика:

- Это вам, нечестивцам, надо юлить по-лисьи, ибо ваш есть закон в мире сем.

Господь сам хранит и сберегает верных своих, да узрите нынче воочию.

И, указав на мертвеца, добавил:

- Когда этот пес умер во грехах своих?

- Выбирайте выражения, - сказал доктор.

- Я их выбираю из библии. Когда он умер?

- Сегодня в шесть утра он был еще жив, - запинаясь, выговорил Уилфрид Боэн.

- Велика благость Господня, - сказал кузнец. - Давайте, инспектор, забирайте меня на свою же голову. Мне-то что, меня по суду наверняка оправдают, а вот вас за такую службу наверняка не похвалят.

Степенный инспектор поглядел на кузнеца слегка озадаченно, как и все прочие, кроме чудака патера, который все разглядывал смертоносный молоток.

- Вон там стоят двое, - веско и ясно продолжал кузнец, - два честных мастеровых из Гринфорда, вы все их знаете. Они присягнут, что я никуда не отлучался с полуночи: у нас было собрание общины, и мы радели о спасении душ всю ночь напролет. В самом Гринфорде найдется еще человек двадцать свидетелей. Был бы я язычник, мистер инспектор, я бы и глазом не моргнул пусть вам будет хуже. Но я христианин и обязан вас пожалеть, а потому сами решайте, когда хотите слушать моих свидетелей, - сейчас или на суде.

Инспектор, видимо, озадачился всерьез и сказал:

- Разумеется, лучше бы отвести подозрения с самого начала.

Кузнец пошел со двора тем же ровным, широким шагом и привел своих друзей, и вправду всем хорошо знакомых. Много говорить им не пришлось. Через несколько слов невиновность Симеона была так же очевидна, как громада собора.

Воцарилось то особое молчание, которое нестерпимей всяких слов. Чтоб сказать хоть что-нибудь, священник бессмысленно заметил католическому патеру:

- Вас явно очень занимает этот молоточек, патер Браун.

- Да, очень, - сказал патер Браун. - Почему он такой маленький?

Доктор вдруг дернулся к нему.

- А ведь верно! - воскликнул он. - Кто возьмет такой молоток, когда кругом столько больших?

Он понизил голос и сказал на ухо Уилфриду:

- Тот, кому большой не с руки. Мужчины вовсе не тверже и не отважнее женщин. У них всего-навсего сильнее плечи. Отчаянная женщина просто пришибет таким молотком десять человек, а тяжелым молотом ей и жука не убить.

Уилфрид Боэн в ужасе уставился на него, а патер Браун внимательно прислушивался, склонив голову набок. Врач продолжал еще тише и еще настойчивее:

- Какой идиот выдумал, что любовника ненавидит именно обманутый муж? В девяти случаях из десяти его ненавидит сама обманщица-жена. Почем знать, как он ее предал, как оскорбил? Взгляните!

Он коротким кивком указал на скамью, где сидела пышноволосая рыжая женщина.

Теперь она подняла голову, и слезы высыхали на ее миловидном лице. Она не сводила взгляда с мертвеца, и в глазах ее был какой-то неистовый блеск.

Преподобный Уилфрид Боэн провел рукой перед глазами, словно заслоняясь, а патер Браун стряхнул с рукава хлопья золы, налетевшей из кузни, и занудил на свой лад.

- Вот ведь как оно выходит, - сказал он, - что у вас, что у других врачей: пока про душу - все очень складно, а как до тела дойдет, то ни в какие ворота. Спору нет, преступница всегда хочет убить сообщника, а потерпевший - не всегда. И нет спору, что женщине больше с руки молоток, чем молот. Все так. Только она никак не могла этого сделать. Ни одной женщине на свете не удастся эдак разнести череп молотком. - Он поразмыслил и продолжал: - Кое-что покамест и вообще в расчет не принято. Мертвец-то был в железном шлеме, и шлем разлетелся, как стеклышко. И это, по-вашему, сделала вон та женщина, с ее-то руками?

Они снова погрузились в молчание. Наконец доктор проворчал:

- Может, я и ошибаюсь: возражения в конце концов на все найдутся. Одно, по-моему, бесспорно: только идиот схватит молоточек, когда рядом валяется молот.

Уилфрид Боэн судорожно вскинул тощие руки ко лбу и взъерошил свои жидкие светлые волосы. Потом отдернул ладони от лица и вскрикнул:

- Слово, вы мне как раз подсказали слово!

Он продолжал, кое-как одолевая волнение:

- Вы сказали: "Только идиот схватит молоточек".

- Ну да, - сказал доктор. - А что?

- Это и был идиот, - проговорил настоятель собора. Чувствуя, что к нему прикованы все взгляды, он продолжал чуть ли не истерично: - Я священник, захлебывался он, - а священнику не пристало проливать кровь: То есть я: мы не можем, если впереди виселица. И, слава богу, я вот теперь понял, кто преступник.

Слава богу, казнь ему не грозит.

- То есть вы поняли и промолчите? - спросил доктор.

- Я не промолчу, нет; но его не повесят, - отвечал Уилфрид с какой-то блуждающей улыбкой. - Нынче утром я вошел в храм, а там молился наш дурачок, бедный Джо, он слабоумный от рождения. Бог знает, о чем он молился: у сумасшедших, у них ведь все наизнанку, и молитвы, наверно, тоже. Помолится - и пойдет убивать. Я видел, как мой брат донимал беднягу Джо, издевался над ним.

- Так-так! - заинтересовался доктор. - Вот это уже разговор. Да, но как же вы объясните:

Уилфрид Боэн прямо трепетал - наконец-то для него все разъяснилось.

- Понимаете, понимаете, - волновался он, - ведь тогда долой все странности, обе загадки разрешаются! И маленький молоток и страшный удар. Кузнец мог бы так ударить, но не этим же молотком. Жена взяла бы этот молоток, но где же ей так ударить? А если сумасшедший - то все понятно. Молоток он схватил, какой попался.