Обелиск - Владимир Сорокин

Галина Тимофеевна вытерла дрожащими пальцами слезы и посмотрела на дочь. Та, немного помедлив, опустила сумку на гравий, сцепила руки на животе, склонила быстро покрасневшее лицо и стала говорить неуверенным, запинающимся голосом:

- Я... я каждый месяц делаю отжатие из говн сока. Папаничка, родненький, я каждый месяц беру бидон твой, бидон, который ты заповедал. И во второе число месяца я его обтираю рукавицею твоей. И потом мы, потом каждый раз, когда мамочка моя родная оправляться хочет, я... я ей жопу над тазом обмою и потом сосу из жопы по-честному, сосу и в бидон пускаю...

- А и сосет-то она, Колюшка, по-честному, из жопы-то моей сосет по-честному и в бидон пускает, как учил ты ее шестилетней! - перебила Галина Тимофеевна, трясясь и плача. - Она мине сосет и сосала, Колюшка, и родненький ты мой, сосала и будет сосать вечно!

- Потом... потом я каждый день, потом, я когда мамочка хочет моя родная оправляться, я сосу у нее из жопы вечно, - продолжала дочь, еще ниже опуская голову и начиная вздрагивать. - Я потом когда бидон наполнится, я его тогда на твою скамейку крышную поставлю, на солнце, чтобы мухи понасели и чтобы червие завелось...

- А и чтобы червие, червие белое-то завелося! Чтобы червие завелося, как надобно, как ты наставил, Колюшка! - причитала старушка.

- Потом я дождусь пока червие заведется и обвяжу бидон рубашкою твоей нательной, а потом в углу твоем постоит он и с червием...

- А и с червием, червием белым-то постоит, чтоб хорошо все, как ты заповедал, Колюшка!

- Постоит, папаничка, постоит, чтобы червие плодилось хорошо...

- А и чтобы плодилося-то червие ладно, чтобы плодилося-то, чтоб поупрело все ладно, Колюшка ты мой!

- После, папаничка, мой родненький, постоит бидон семь дней и дух пойдет, - вздрагивала плечами и всхлипывала дочь, глядя себе под ноги. - И тогда мы откроем со родной мамочкой бидон и там все полным, потому как наелись...

- А и наелися-то, наелися, червие-то наелося говнами моими, Колюшка! А и наелися они и как ты заповедал, все мы исделали как надо!

- Потом родная моя мамочка марлицу мне поручает, я эту марлицу-то обвяжу вкруг бидона, а потом переверну его и над другим твоим бидоном поставлю. И так вот делаю отжатие из говн сока у родной мамочки моей...

- А и делает отжатие говн моих, Колюшка, делает все как надобно, родименький ты мой!

- После, родной мой папочка, когда сок говн отойдет к вечеру, я раздеваюся, становлюся на колени перед фотографией твоей и из кружки твоей заповедной пью сок говн мамочки моей родной, а мамочка бьет меня по спине палкою твоей...

- А и бью ее палкою твоей, Колюшка, бью со всей моченьки, а она сок говн моих пьет во имя твое, Колюшка, золотенький ты мой!

- И так я каждый третий день пью сок говн мамочки моей родной, пью во имя твое, родной мой папаничка...

- А и пьет она кажный третий день все как надобно, все пьет по-честному, Колюшка ты мой!

- Дорогой папаничка, я пила, пью и буду пить, как ты велел, как ты велел, родной мой...

- А и пила она, Колюшка, пила и будет пить по-честному, родненький ты мой! Во имя твое светлое будет пить сок говн моих, я тебе крест святой кладу.

Старушка перекрестилась и поклонилась. Перекрестилась и дочь.

Некоторое время они молча тряслись и всхлипывали, вытирая слезы мокрыми от дождя руками. Потом дочь, опустив голову, забормотала:

- Спасибо тебе, папаничка, за то, что научил меня завету твоему.

- А и спасибо табе, Колюшка, а и что научил-то ее завету твоему! подхватила старушка.

- Спасибо тебе, папаничка, за то, что шестилетней кормил меня по третьим дням говнами твоими.

- А и спасибо табе, Колюшка, что и кормил-то ее говнами твоими, кормил!

- Спасибо тебе, папаничка, за то, что поил меня шестилетней соком говн твоих.

- А и спасибо, спасибо, Колюшка, то что поил ты ее соком-то говн своих, что напоил ее!

- Спасибо тебе, папаничка, за то, что бил меня палкою твоей заветной!

- А и спасибо табе, Колюшка, и то что бил ее палкою, ох и бил-то палкою твоей!

- Спасибо тебе, папаничка родной, за то, что научил меня у мамы из жопы сосать по-честному.

- А и спасибо-то спасибо, Колюшка, что научил ты ее у мине из жопы сосать!

- Спасибо тебе, папаничка родной, за то, что зашил мне навек.

- А и спасибо-то табе, Колюшка, что и зашил-то ей навек!

Дочь замолчала и, прикрыв лицо ладонями, стояла и плакала.

Галина Тимофеевна вздохнула и быстро забормотала:

- А вот и сейчас, Колюшка, доченька твоя родная и все-то скажет и какая она. Все-то скажет и расскажет про себя, что она и знает какая она тутова.

Дочь вытерла руками рот и нос и заговорила:

- Я знаю, папаничка, что я свинья ссаная.

- А и знает-то она, что она свинья ссаная! - подхватила мать.

- Я знаю, папаничка, что я гадина навозная!

- А и знает она, Колюшка, что она гадина навозная!

- Я знаю, папаничка, что я рванина блядская.

- А и знает она, Колюшка, что она рванина блядская!

- Я знаю, папаничка мой родной, что я мандавоха подлая!

- А и знает-то она, знает, что она мандавоха-то подлая!

- Я знаю, папаничка, что я потрошина гнойная.

- А и знает она, Колюшка, что она потрошина гнойная!

- Я знаю, папаничка, что я стерва засраная.

- А и знает-то она, что она стерва засраная!

- Я знаю, папаничка, родимый мой, что я жопа рваная!

- А и знает-то она, знает, что она жопа рваная!

- Я знаю, папаничка, что я проблядуха позорная.

- А и знает она, что она и проблядуха-то позорная!

- Я знаю, папаничка мой родненький, что я сволочина хуева!

- А и знает она, Колюшка, что она сволочина хуева!

- Я знаю, папаничка, что я пиздилища гнилая.

- А и знает-то она, ох и знает-то, что она пиздилища гнилая!

- Я знаю, папаничка, что я прошмандовка неебаная!

- А и знает она, Колюшенька, что она и прошмандовка неебаная!

- Я знаю, папаничка, что я сучара распиздатая.

- А и знает она, знает-то, что она сучара распиздатая!

- Я знаю, папаничка, что я хуесоска непросратая.

- А и знает она, Колюшка, что она хуесоска непросратая!

- Я знаю, папаничка, что я поеботина сопливая.

- А и знает она, Колюшка мой, что она и поеботина сопливая!

- Я знаю, папаничка мой, что я пиздопроебка конская.

- А и знает она, знает, что она пиздопроебка конская!

- Я знаю, папаничка, что я проблевотина зеленая!

- А и знает она, что она и проблевотина зеленая!

- Я знаю, папаничка, что я пиздапроушина дурная.

- А и знает она, что она и пиздапроушина дурная!

- Я знаю, папаничка, что я хуедрочка дубовая.

- А и знает она, Колюшка, что она хуедрочка дубовая!

- Я знаю, папаничка, что я залупень свиная!

- А и знает она, знает, что она залупень свиная!

- Я знаю, папаничка, что я колода.

- А и знает она, что она колода!

Дочь замолчала. Лицо ее было бледным и мокрым от слез и дождя. Она стояла неподвижно, опустив голову и сложив руки на животе.

- Оуох... - вздохнула Галина Тимофеевна, взяла два свертка и подошла к звезде.

В этот момент автобус дал гудок.

Галина Тимофеевна обернулась, посмотрела на стоящий у автостанции автобус и, пробормотав "щас, щас", стала быстро разворачивать свертки. В одном из них оказался кусок пожелтевшего сала, величиной с кулак, в другом какие-то коричневые крошки.

Быстро рассыпав крошки по клумбе, Галина Тимофеевна принялась натирать звезду салом, приговаривая:

- И все как было, и все как есть, и все как будет... и все как было, и все как есть, и все как будет... и все как было, и все как есть, и все как будет...

Автобус снова посигналил.

Старушка повернулась к дочери:

- Что ж ты стоишь, кобыла чертова! Бяги, уедет чай!

Неподвижная дочь вздрогнула, подхватила обе сумки и побежала к автобусу.

Обтерев звезду, Галина Тимофеевна положила сало на клумбу, вытерла руки о юбку и, прихрамывая, побежала к автобусу.