Планета Вода (сборник) - Борис Акунин

Дамы испуганно попятились. Пассажирский помощник понял, что в одиночку ему не справиться и замахал рукой, подзывая старшего стюарда.

Точно такой же жест сделал господин в песочном сюртуке. Возле него возник, будто вырос из-под земли, крепкий рыжеволосый мужчина.

– Keep closer, Finch, – едва двигая краем рта, шепнул длинноусый. – He's up to something[1].

Рыжий прищурился. Под правым глазом у него был интересный шрам, похожий на звездочку – все ее лучики пришли в движение.

Но Финч не успел приблизиться к профессору.

– Какая мука! Я так больше не могу! – выкрикнул тот сорванным голосом. – Будьте вы все прокляты! Прокляты!

И вдруг – никто не успел ахнуть – с неожиданной для почтенного возраста прыткостью разбежался, подскочил, оперся в прыжке руками о перила и перемахнул за борт!

Многоголосый визг прокатился по корме. Журналист разинул рот и захлопал глазами. Пассажирский помощник схватился за сердце.

Только двое сосредоточенных людей – длинноусый и рыжий – не растерялись. Они кинулись вперед, перегнулись через борт и успели увидеть пенный всплеск в том месте, где тело ударилось о воду.

– Финч!

– Да, сэр.

Человек со звездчатым шрамом одним движением перебросил сильное тело через фальшборт, перевернулся в воздухе, вонзился в гребень волны.

В воду полетел спасательный круг, за ним другой. Крики «Человек за бортом!», «Двое за бортом!» утонули в мощном тревожном гудке.

Все радостно загомонили, когда посреди пенного следа за кормой вынырнула первая голова – рыжая.

Но второй не было. Да и рыжий смельчак, глотнув воздух широко раскрытым ртом, опять ушел под воду.

Снова он появился нескоро. Отрицательно помотал головой – жест предназначался тому, кого он давеча назвал «сэром». Пароход, хоть и застопоривший машину, успел уйти метров на триста, но длинноусый прижимал к лицу окуляры, так что увидел и понял.

Застонав, ударил кулаком по перилам.

– God damn it! God damn it! God damn it! – бормотали бледные, трясущиеся губы.

– Спасибо тебе, господи! – кричал рядом журналист. – Я всё видел! Какая удача!

Настоящая жизнь

1 сентября 1903 года. Остров Аруба

Видимость нынче была редкостная. На приличной глубине безо всякого прожектора водяная толща просматривалась метров на тридцать. Эраст Петрович Фандорин медленно вел субмарину над песчаным дном, на котором переливались бело-голубые пятна. День, как почти всегда в здешних широтах, был солнечный. Пространство над головой лучилось сиянием, по которому время от времени словно пробегали легкие облачка – так снизу выглядела океанская поверхность, слегка колеблемая бризом.

Внизу стало темнее – больше синего, белое исчезло вовсе, сменилось зеленым. Это кончилась песчаная банка. Дно пошло под откос. На первых порах оно было довольно ровное, просто покрытое водорослями. Потом начались коралловые рифы.

Фандорин включил внутреннюю связь, чтобы проверить, не уснул ли Маса. Подводные путешествия действовали на японца как снотворное. Однажды вышли в запланированный квадрат, бросили якорь. Эраст Петрович сказал в трубку: «Давай, выходи» – никакого ответа. Даже забеспокоился. Спустился из рубки в водолазный отсек – дрыхнет. В свое оправдание Маса объяснил, что под водой испытывает странное ощущение: будто он младенец в материнской утробе, на свете нет никаких проблем, да и самого света тоже нет. В тот раз пришлось произвести кесарево сечение – как следует тряхнуть соню за ворот пневмофора. Работа есть работа, а план есть план.

Но нет, Маса не спал.

– …если бы ты не был полезен для господина, – услышал Фандорин конец фразы, произнесенной по-английски с сильным японским акцентом, – я бы воткнул твою отрубленную голову на колышек, поставил на полку и любовался бы, пока не надоест. А потом скормил бы ее акулам.

– Я понял по щелчку, что вы подключились к связи, мистер Фандорин, – сказал скрипучий голос, тоже с акцентом – певучим. – Вот послушайте, как со мной разговаривает ваш клеврет. А я всего лишь сделал совершенно справедливое замечание относительно его невыносимой привычки постукивать по переборке…

Эраст Петрович поскорее отключился.

Отношения между членами экипажа субмарины «Лимон-2» были отвратительными. Инженер-механик Пит Булль и водолаз Масахиро Сибата совершенно не выносили друг друга. Что-то с этим надо было делать. Иногда ужасно хотелось выгнать к черту обоих и плавать по океанским пучинам одному. Ничего не искать, ни к чему не стремиться. Просто пошевеливать рулями да смотреть в иллюминаторы на косматые и подвижные, будто дышащие, морские холмы, на колонии пурпурных, оранжевых и желтых губок.

Вот из расщелины высунула круглую башку мурена. В щелеобразном рте блеснули белые шипы зубов. Ну и пасть. Метра на два тварюга, не меньше. Если увидит добычу – вылетит из засады торпедой.

Прямо в стекло на Фандорина уставилась рыба-ангел, пошевелила губищами – словно посулила удачу. Тут же подоспел и праздничный фейерверк: пронеслось разноцветное облако сине-желтых снапперов, за ними красно-голубая рыба-попугай. Они улепетывали от барракуды. Обманчиво меланхоличная, очень похожая на мирного судака, она едва пошевеливала широким хвостом, но двигалась очень быстро. На субмарину и не покосилась – как всех хищников, барракуду в жизни интересовало лишь то, что можно сожрать.

Эраст Петрович положил руль на погружение – в этом месте дно опускалось на двадцать с лишним метров.

Вверху, словно парящий в небе орел, лениво покачивался грудными плавниками крапчатый скат, за ним тянулся длинный кнут хвоста, оснащенного ядовитым шипом.

Всё истинно красивое смертельно опасно, а всё смертельно опасное красиво, вспомнилась Фандорину цитата из недавно прочитанного декадентского манифеста. Чушь. Орляковый скат, конечно, красавчик, но что красивого в бацилле чумы и что опасного в закате солнца? Любовь к цветистым фразам и парадоксальным идеям когда-нибудь погубит человечество…

Однако наслаждаться подводными видами и предаваться праздным мыслям Эрасту Петровичу довелось недолго. Замигала лампочка вызова на телефоне.

– Передайте этому человеку, господин, что я с ним больше не разговариваю, – раздалось сердитое сопение. – Он мне не начальник. Если хочет что-нибудь сообщить, то только через вас.

Говорил Маса по-японски. Нарочно, чтобы позлить мистера Булля.

– Скажите вашему лакею, что он тупое и агрессивное животное, – раздалось в другой трубке, связывавшей рубку с машинным отсеком, шипение инженера. – Что он оскорбляет своим никчемным существованием мое этическое, а своей масляной рожей мое эстетическое чувство.

Характер у Пита Булля был гадкий, Эраст Петрович и сам едва терпел своего нового помощника – только за то, что абсолютный и несомненный гений.

Почти все замечательные технические усовершенствования, сделавшие работу под водой не только возможной, но и приятной, были предложены и осуществлены склочным мистером Буллем.

Гений у него был своеобразный. Этот человек не мог родить ни одной собственной идеи, но блестяще реализовывал чужие. Поставят задачу – выполнит. Не поставят – не будет знать, чем себя занять. Такие субъекты – талантливые исполнители – всегда в огромном дефиците. На свете полно людей, которые придумывают новое (чаще всего никому не нужную ерунду или что-то совершенно неосуществимое), но вечно не хватает мастеров, способных превратить теорию в нечто пригодное к употреблению. Фандорин давно мечтал о таком сотруднике – и вот год назад наконец обрел его.

Задачу всегда ставил Эраст Петрович – обыкновенно в самом общем виде. Скажем, однажды пожаловался, что в тяжелых скафандрах работать очень неудобно. Нельзя ли придумать менее громоздкий и удобный способ существования под водой? Какой-нибудь мешок с кислородом, что ли.

Через несколько дней Пит Булль показал свой пневмофор – аппарат для дыхания в водной среде. Сама концепция не была оригинальной. Инженер взял прибор Рукейроля-Денеруза, представлявший собою наспинный резервуар со сжатым воздухом и дыхательную маску на резиновой трубке, но придумал множество мелких усовершенствований. Заменил неудобный, сковывающий движения баллон металлическим поясом и приспособил конструкцию к индивидуальным особенностям ныряльщиков. И Фандорин, и его японец владели навыками медленного дыхания, когда человек может обходиться всего одним вдохом в минуту. Это позволило сделать пневмофор компактным, с запасом на сорок вдохов. Обычному человеку хватило бы только на очень короткое погружение. Японец же легко держался целых полчаса, а Эрасту Петровичу хватало воздуха минут на сорок или даже пятьдесят.

Или, допустим, проблема с духотой. При погружении вода вытесняла воздух из балластных цистерн внутрь субмарины, отчего повышалось давление. Внутри становилось очень жарко и душно. Фандорин спросил, нельзя ли сделать так, чтобы в субмарине сохранялась нормальная атмосфера. Извольте: Булль придумал выводить лишний воздух шлангами за борт. Теперь члены экипажа не обливались пóтом.