Скрипач - Герман Мелвилл

— Решительно ничего. Навряд ли они вообще встречались. К тому же юный Бетти, по всей вероятности, давным-давно умер и покоится в земле.

— Тогда с какой стати вытаскивать мертвеца из могилы за океаном — чтобы вовлечь его в наш спор?

— Это я по рассеянности. Покорнейше прошу прощения. Что ещё ты мог бы сказать о Гобое? Пожалуйста, продолжай. По-твоему, гениальностью он никогда не обладал, слишком доволен жизнью, счастлив и чересчур толст для гения, не так ли? По-твоему, он не достоин подражания? Не может служить уроком непризнанному дарованию, отвергнутому гению или тому, чья тщеславная самонадеянность была осмеяна, — а разве все эти судьбы не сходны между собой? Ты восхищаешься веселостью Гобоя и в то же время презираешь его заурядность. Бедняга Гобой! Как грустно, что даже твоя веселость рикошетом навлекает на тебя презрение!

— Я не говорю, что презираю его, — ты несправедлив. Я только хочу сказать, что для меня он — не образец.

Послышались шаги: я обернулся и увидел Гобоя. Он с довольным видом снова уселся на своё место.

— Я опоздал на свидание, — заговорил он, — и подумал, что лучше будет вернуться к вам. Однако вы тут засиделись! Пойдёмте ко мне! Это всего в пяти минутах ходьбы, не больше.

— С условием, что вы сыграете нам на скрипке, — заявил Стэндард.

«На скрипке!» — чуть не воскликнул я. Так он, оказывается, ещё и скрипач?! Что ж, стоит ли тогда удивляться тому, что гениальность не снисходит к смычку бог весть какого-то там скрипача? Хандра моя всё усиливалась.

— Готов играть для вас, пока вам не надоест, — ответил Гобой. — Пойдёмте!

Вскоре мы поднялись на шестой этаж дома, похожего на склад, в боковой улочке, примыкающей к Бродвею. Мебель в комнатах стояла такая разнородная, как будто попала сюда с нескольких аукционов по продаже старых вещей. Тем не менее обстановка подкупала опрятностью и уютом.

Побуждаемый Стэндардом, Гобой незамедлительно извлёк старую, видавшую виды скрипку и, примостившись с ней на высоком расшатанном стуле, задорно сыграл «Янки Дудл» и ещё парочку бойких, простеньких, залихватски-бесшабашных песенок. Несравненное мастерство, с каким он исполнял эти незамысловатые мелодии, ошеломило меня. Этот человек в сдвинутой набекрень порыжелой шляпе, сидевший сейчас перед нами на колченогом стуле, покачивая в такт ногой, — этот человек владел смычком чародея. Куда девались моё недовольство, раздражение, скука? Я и думать забыл о своей меланхолии и всем существом отдался волшебной власти его игры.

— Что-то в нём от Орфея, верно? — шепнул Стэндард, не без лукавства толкнув меня локтём.

— А я тогда — завороженный Бруин[5],— пробормотал я.

Скрипка умолкла. Я с удвоенным любопытством взглянул на невозмутимо благодушного Гобоя. Однако по виду его, как и прежде, ни о чём нельзя было догадаться.

Когда, попрощавшись с ним, мы вышли на улицу, я принялся умолять Стэндарда рассказать мне, ничего не утаивая, кто же на самом деле этот удивительный Гобой.

— Как, разве ты не видел его только что? И не ты ли сам так придирчиво анатомировал его за мраморным столиком у Тейлора? Чего же тебе ещё надо знать о нём? Полагаю, твоя испытанная проницательность уже подсказала тебе все необходимые выводы.

— Ты смеёшься надо мной, Стэндард! Здесь кроется какая-то тайна… Скажи мне, ради бога, этот Гобой — кто он?!

— Он гений, Хелмстоун! — заговорил Стэндард с неожиданной горячностью. — Мальчиком он уже испил чашу славы, с триумфом шествуя от столицы к столице. Мудрецы превозносили его, красавицы боготворили, толпы видели в нём своего кумира. А сегодня он идёт по Бродвею, и никто не узнает его. Как тебя или меня, его толкают локтями спешащие клерки, он едва успевает увернуться от безжалостного омнибуса. Тот, кто прежде сотни раз был увенчан лаврами, ныне носит потёртую касторовую шляпу. Некогда фортуна щедро осыпала его золотом и почестями, теперь же он ходит из дома в дом, зарабатывая на хлеб уроками игры на скрипке. Пресыщенный некогда славой, ныне он счастлив и без неё. Оставленный ею, но неразлучный с гением, он блаженнее короля. И теперь более достоин изумления, чем когда-либо.

— Назови мне его настоящее имя!

— Позволь, я шепну тебе на ухо.

— Как! Стэндард, да ведь я сам, ещё мальчиком, хлопая после концерта в ладоши, до хрипоты выкрикивал это имя…

— Я слышал, твою стихотворную трагедию встретили довольно прохладно, — заметил вдруг Стэндард, меняя тему разговора.

— Ни слова об этом, заклинаю тебя! — вскричал я. — Если Цицерон, путешествуя по Востоку[6], находил скорбное утешение в созерцании пустынных развалин некогда величественного города, то чего стоят мои ничтожные горести, когда в Гобое моим взорам предстают виноградная лоза и розовый куст, обвившиеся вкруг колонн поверженного в прах храма Славы?

Назавтра я порвал все свои рукописи, купил скрипку и стал брать уроки музыки у Гобоя.

Примечания

1

Имеется в виду эпизод из жизни прославленного афинского полководца Фокиона (397—317 до н. э.), описанный Плутархом в его «Сравнительных жизнеописаниях».

2

Иронический перифраз слов Цезаря из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь»: «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск. / Он много думает, такой опасен» (акт I, сцена 2. Пер. Мих. Зенкевича).

3

Бетти Уильям Генри Уэст (1791—1874) — английский актёр, с 12-летнего возраста и по 1824 г. с огромным успехом выступал на сценах Великобритании, в том числе в лондонском театре Друри-Лейн.

4

Кембл — семья английских актёров XVIII—XIX вв. Из 12 детей родоначальника этой артистической династии Роджера Кембла (1721—1802) наиболее известна Сара Сиддонс (1755—1802), выдающаяся исполнительница трагедийных ролей (особенно в пьесах Шекспира).

5

Бруин — прозвище медведя в фольклоре (ср. рус.: мишка, топтыгин, косолапый и т. п.).

6

Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) — римский политический деятель, писатель и знаменитый оратор. В 80—79 гг. совершил путешествие по Греции и Малой Азии.