Там высоко, у райских врат... (СИ) - Юлия Рокко

Чем ближе я подходила, тем ярче ощущала чувство непонятного родства. Тревожное ликование буквально пропитало мое сознание, когда до мужчины осталось меньше метра. Он стоял, повернувшись ко мне спиной. Высокий и напряженный. Руки сами потянулись к нему.

Мужчина обернулся.

Я заплакала. Слезы полились из такой запредельной глубины, они были так горьки и удушающи, что я обессилено опустилась на колени, вцепившись озябшими пальцами в его одежду. Я не могла понять, отчего плачу, счастье и горе смешались в разъедающий нервы токсичный коктейль, растворяющий незримые вечные печати и я, наконец-то, вспомнила...

Раскаленными письменами утраченного языка Его имя было выжжено на всех оболочках моей бессмертной души. Люцифер. Архангел. Предводитель небесного воинства, однажды павший, испытав запретную сладость телесной близости со смертной. И не просто смертной, язычницей, возжигающей ритуальные костры в каменном святилище и славящей диким танцем величие своей порочной богини.

Я всегда верила в Бога. К нему тянулся каждый атом моего наивного существа, порождавшего в стенах старинных церквей слезы очищения и светлое желание петь. Мне чудилось, что, если я сумею верно сложить слова, придать им правильное звучание и ритм, Бог услышит меня. Тогда, наконец-то, я постигну ту неуловимую истину, обрету то заповедное знание, которое от рождения ускользало от меня. Если бы я могла передать, как мучительно жить, осознавая, что внутри тебя живет некая бесконечно важная тайна, а ты никак не можешь ухватиться за нее, извлечь из темных вод омута памяти.

Мне казалось, что я вижу сон, странный и завораживающий, но теперь, когда воспоминания тысячью хрупких нитей проложили мост между мной сегодняшней и той, которой я была прежде, той счастливой, но обреченной, однажды познавшей сокрушительную страсть величественного архангела, я с ужасающей ясностью осознала, что случилось нечто невозможное, и лишь потому спустя столько столетий нам дозволили встретиться вновь.

С памятью пришел гнев. На самом деле он всегда медленно тлел во мне, практически лишенный кислорода, но теперь, выпущенный на волю, расправил кожистые крылья и парил надо мной, пробуждая желать воздаяния и мести.

Я вспомнила, как они пришли за мной на закате. Не для того чтобы своими пылающими мечами прогнать подступающую к городу тьму, а чтобы ввергнуть в нее меня. Ангелы, крылатые, закованные в сияющие латы. Их было двое. Они увели меня из дома в безлунную ночь, вынудив оставить беспомощную престарелую мать, которую вскоре после моего ухода призвала стылая могила.

Так меня и не стало.

Мой ангел не спас меня.

А после пришла пустота.

Я не видела его века. Я даже не помнила о нем. Лишь ненасытный червь забытых воспоминаний безжалостно точил душу, и я никогда-никогда не знала покоя.

– Люк... – прошептала я и запрокинула голову, еще не зная, что прочту в глубине темных и блестящих, словно гудроновые кляксы, глаз.

– Никто не зовет меня так. – Ответил Люцифер, и голос его был ровен.

Я не услышала в нем сожаления. Тоска об утраченном показалась невыносимой. Я попыталась встать с колен, но ноги налились тяжестью и не слушались.

Когда-то очень давно он отрекся от меня. Не знаю, когда именно это случилось, возможно, когда его браться пришли за мной, он уже приносил покаяние своему Создателю. Возможно, вскоре после моей смерти в той другой, давно истаявшей без следа жизни, возможно, спустя столетия, бессильный что-то изменить, он с трудом, но исцелился от той болезни, что носила мое имя. Так или иначе, но роковые слова слетели с его губ. Я хотела бы сказать, что простила его. Но отголосок неуемной боли все еще сверлил сознание, не позволяя до конца принять факт свершившегося предательства.

В понимании подобных ему, поступок архангела лишь вернул все на круги своя, но жители небес никогда не мыслили, как люди и уж тем более не могли постичь надежд и чаяний смертной женщины.

– Я искупил содеянное. – Сказал мне он.

– Любовь не требует искупления. – Возразила я.

– Я не создан для любви.

Архангел протянул мне руку, словно добиваясь от меня согласия с озвученным постулатом. Я покачала головой, но не смогла преодолеть в себе желания прикоснуться к нему. Едва наши руки соединились, как невидимые токи неодолимого притяжения спаяли нас, порождая обреченную потребность никогда не разрывать рожденные из тлена несбыточных надеж узы.

Черные глаза архангела потрясенно расширились, и глубокий судорожный вдох сотряс его могучую грудь.

– Ты помнишь? Так было всегда. – Закрыв глаза, я прижалась к нему и буквально задохнулась от счастья, когда он обнял меня свободной рукой и с нежностью прижал к себе.

– Ева... – Едва слышно выдохнул он.

– Сколько у нас времени?

– Семь дней.

– А что потом?

***

Ее пальцы скрючились, сминая ткань его одежды, пока она ожидала ответа на свой вопрос. Что он мог ей сказать? Язык словно прилип к небу, губы одеревенели и не подчинялись ему.

Перед глазами плыли картины их первой встречи.

Стены святилища, сложенные из огромных плит желтоватого камня. Широкий низкий алтарь с расписными чашами для даров, пряный запах редких специй и цветочных масел, разлитый в прогретом воздухе. Яркие столпы света, падающие сквозь ромбовидные отверстия в потолке на выложенный мозаикой пол. Она стоит перед алтарем, вскинув вверх покрытие сакральными письменами руки. Темные волосы пышным облаком укрывают спину, бедра обвивает тяжелый, расшитый золотыми медальонами пояс. Тончайшая ткань светлого платья не скрывает плавные линии зрелого тела. Все в ней дышит обещанием высокой страсти. Но она девственна и чиста. Еще ни один мужчина не проникал в глубины ее жаркого лона. Ее наставники верят, что близость погубит тот удивительный дар, которым она наделена от рождения. И они правы. Совсем скоро на святилище нападут, алтарь разграбят, а прорицательницу изнасилуют и угонят в рабство.

Она молилась своей несуществующей богине. Именно из-за этой молитвы он и оказался здесь. Видения посещали прорицательницу в танце. Иногда она танцевала до кровавых мозолей на голых ступнях. Вот и в этот раз бурый след характерных пятен тянулся к тому месту, где, замерев в ритуальной позе, недвижно стояла она. Она просила пощадить город, сохранить жизнь ее бедной слепой матери и уберечь святилище. Прорицательница не просила спасения для себя. Ее учили смиренно принимать волю богини.

– Великая Мать. – Склонив голову, шептала она, – Ты всегда была ко мне добра и справедлива. Скоро видения покинут меня, и я более не смогу слышать твой мудрый голос, направляющий меня и дарующий покой. Я никогда не просила для себя от щедрот твоих, но грядущее пугает меня. Если я достойна твоей милости, прошу, смилуйся и пошли мне любовника, в обмен на чьи ласки я с радостью стану глухой и незрячей.

Он странно реагировал на просьбы этой пылкой, не изъеденной коростой смертного греха души. Они волновали его.

– Кто здесь?! – Без страха, но с удивлением воскликнула прорицательница.

Люцифер понял, что недооценил силу ее дара, девушка не видела его, но ощущала присутствие. Архангел нахмурился, не понимая, как в таком случае она столь слепа в своей ложной вере в несуществующее божество? Желая испытать ее, он подошел совсем близко, с интересом рассматривая обращенное к нему красивое гордое лицо.

Это стало ошибкой. Она очаровала его. Как заколдованный, архангел смотрел в эти дивные, полные непролитого света глаза. Мудрые, добрые, ясные. Казалось бы, обычного серого цвета, но с дымкой переменчивого голубого тумана, который манил заблудиться в своем бескрайнем, непознанном мире.

Он пришел в себя, лишь когда ее теплая ладонь легла на его грудь, а губы прошептали:

– Я так надеялась, что ты придешь.

И Люцифер забыл свое имя. Забыл, кто он и откуда. Забыл, что привело его сюда, и почему он должен уйти. Ему казалось, что она действительно ждала именно его и именно о нем молила. От ее прикосновения тело окутало доселе неизведанное тепло, а следом за теплом пришло и влечение. Мощное и неуправляемое, как поток подводного течения.

Рай стал для архангела чужим и опустевшим. Потому что в раю ей не было места.

– Как твое имя? – Спросил он, желая служить и повиноваться лишь ей одной.

– Ева. – Ответила прорицательница.

– Ева, - повторил Люцифер, мысленно присягая ей на верность.

***

 Он любил ее на алтаре. Последняя дань несуществующей богине, подарившей обреченной свой самый ценный Дар.

Он любил ее на алтаре, наполняя гибкое тело невыносимой сладостью первой близости. Первой для каждого из них.

Он любил ее на алтаре, ликуя и покоряя. Ощущая себя и захватчиком, и освободителем, властителем и рабом.