Садисты, лихие девяностые (СИ) - Рыбалкин Валерий

Дебаты на выборах директора предприятия, где работал Володя, продолжались несколько дней. В арендованном зале ДК дым стоял коромыслом. Делегаты от каждого подразделения старались протолкнуть своего кандидата, и в общем гвалте, в борьбе эмоций терялся смысл происходящего. Выборщики думали не о будущем завода, а о своих амбициях, об узковедомственных интересах – о чём угодно, только не о конечном результате. Тем более их знания, их квалификация и опыт работы – всё это оставляло желать лучшего.

Расходились, как правило, за полночь. Поэтому как-то сама собой родилась байка о том, что самую горластую активистку ревнивый супруг не пустил домой в два часа ночи: иди, мол, на своё собрание, оно тебе дороже семьи, детей и родного дома…

С большим трудом, но выбрали тогда человека делового, коммуникабельного, но не специалиста и главное – без нужных связей в Москве. Бывший директор, пожав плечами, занял должность начальника отдела. А новый… порулил немного, не справился с управлением, выехал на встречную полосу и… Через год, окончательно убедившись в своей профнепригодности, раздосадованный неудачник ушёл руководителем в местные органы власти, оставив после себя ворох нерешённых проблем. Долго потом повторяли местные острословы, что не царское это дело – работать у нас директором. Да и то сказать: командовать коллективом знающих спецов, находить рынки сбыта – это вам не чаи с подчинёнными в офисе распивать!..

Во вновь организованном садовом обществе тоже выбрали председателя. Разделили на участки бывшее колхозное поле, собрали деньги на обустройство, и наступили для новоявленных земледельцев суровые трудовые будни. С приходом весны каждое утро толпы горожан непрерывным потоком двигались к железнодорожной платформе с тем, чтобы, преодолев все трудности переезда, вложить свои силы и средства в небольшие клочки земли за городом, с некоторых пор ставшие их личной собственностью.

Людям казалось, что эти наделы, спущенные им от барских щедрот с самого верха, спасут их семьи от голода, от нужды, от надвигавшегося лихолетья. А в это время где-то в далёких столицах зарвавшиеся властители делили между собой наследие Великой Державы, которое по праву принадлежало таким вот простым честным труженикам. Тем, кого эти проныры и выскочки в буквальном смысле бросили на произвол судьбы… Печально…

Первое мая – День международной солидарности трудящихся – новая власть весьма политкорректно переименовала в Праздник весны и труда. И теперь в этот тёплый солнечный денёк новоявленные садоводы, коих в начале девяностых стало несть числа, рядами и колоннами шли не в центр города на привычную демонстрацию, а к железнодорожной платформе, дабы осчастливить своим присутствием вновь полученные шестисоточные участки.

В то достопамятное праздничное утро посадка на электричку оказалась суровой, можно даже сказать: отчаянной. Машинист с получасовым опозданием лихо затормозил перед невиданным скоплением потенциальных пассажиров. Но вагоны уже были заполнены людьми, хоть и не до отказа. Поэтому толпа, почуяв неладное, произвела на свет приглушённый возглас разочарования. Садоводы поняли, что сегодня многим из них суждено вернуться домой несолоно хлебавши. А всё потому, что некоторые шибко вумные горожане решили в это праздничное утро ехать с оборотом: вышли из дома пораньше и сели в поезд на предыдущей станции. Теперь эти гиганты мысли с чувством безусловного превосходства задумчиво взирали из окон электрички на беснующуюся озверевшую толпу.

С рюкзаками, с тележками, с лопатами и граблями, матерясь и мешая друг другу, садоводы спрессованными пачками протискивались в поезд через открывшиеся перед ними достаточно широкие двери. Толкались так, будто от этой поездки зависела вся их никчемная, никому теперь не нужная жизнь. Отчаянные бойцы-гладиаторы, ворвавшиеся в вагон первыми, тут же до упора открывали окна и буквально на руках втаскивали в салон детей, соседей, родных – тех, кто мог просочиться сквозь узкую оконную щель. Тяжеловесы, используя своё неоспоримое преимущество – высшую весовую категорию – шли напролом, пытаясь взять штурмом вожделенные двери.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

За несколько минут посадка завершилась самым естественным образом. Вагоны были набиты до отказа, а неудачники-аутсайдеры, стоя на платформе, с завистью поглядывали на не отдышавшихся ещё после бурного натиска победителей. Но завидовать здесь было нечему. Счастливчики в переполненных тамбурах, будто сельди в бочке, не в состоянии были даже пошевелиться. Кто-то стоял на одной ноге, иных притиснули к поручням, а с улицы напирала хоть и поредевшая, но всё же пока ещё толпа тех, кто не хотел сдаваться несмотря ни на что.

Машинист, срываясь на мат, по громкой связи во всеуслышание уговаривал висевших гроздьями пассажиров вернуться на платформу либо втиснуться, наконец, в вагон. Он не мог, просто не имел права отправлять поезд с открытыми дверями. Но бесшабашные головы, «вошедшие» в тамбур лишь наполовину, никак не хотели отказываться от своего половинчатого «счастья». Им позарез нужно было копать, сажать, окучивать именно сегодня …

И тогда отважный покоритель стальных магистралей перешёл от уговоров к делу. Электричка несколько раз трогалась с места и тут же резко тормозила, насильно уминая зажатых в переполненных тамбурах пассажиров. Конечно, это было рискованно, но в конце концов привело к успеху. Многие упрямцы, висевшие на поручнях, благополучно отпали, оставшихся кое-как втащили в вагоны, народ дружно выдохнул, и двери, наконец, захлопнулись – все до единой, а поезд тронулся в путь!

На следующей станции попытки штурма повторились, но в основном безуспешно. Однако было одно исключение. Какой-то дед из глубины тамбура злобно обматерил напиравших с платформы подвыпивших парней. Ответ последовал незамедлительно:

– Ах, ты, так-перетак пенсию твою мать, бестолковка твоя плешивая! Счас я до тебя доберусь! Ты мне за базар ответишь!..

И парень, с размаху вклинившись в толпу, продвинулся вперёд на целых полметра. Дед струхнул маленько, схватил свой мешок в охапку и ринулся в вагон, истошно матерясь и увлекая за собой безвольных соседей. На его счастье люди в салоне стояли не так плотно, ребята с перрона слегка поднажали, и весёлая компания хоть и со скрипом, но всё же втиснулась в тамбур, тем самым внеся безусловную лепту в общий празднично-первомайский аттракцион на колёсах. Народ от души смеялся дерзости и оптимизму молодых людей. Было ли это смешно тогда? Возможно, только сегодня подобные рассказы почему-то навевают на меня грусть…

Вслед за электричкой каждое утро к платформе приходил дизель-поезд. Он шёл по железнодорожной ветке, которую обещали, да так и не электрифицировали в годы Перестройки. В тот день посадка повторилась по вышеописанному сценарию. Однако двери у этого допотопного «динозавра» открывались вручную, и машинист никоим образом не препятствовал пассажирам ехать так, как им заблагорассудится. А посему в моменты пиковых нагрузок бесстрашные первопроходцы гроздьями свисали с «дизеля», будто в старых советских фильмах о гражданской войне. На крышу, правда, не забирались, опасаясь высоковольтных проводов.

Ситуация усугублялась ещё и тем, что пригородные поезда регулярно задерживались на промежуточных станциях, пропуская вперёд нескончаемую вереницу товарных вагонов. Да и то сказать: коммерческие перевозки приносили железнодорожникам намного больше прибыли, нежели возня с толпами бомжеватых садоводов-безбилетников…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

3.

В тот день Володе не повезло, как, впрочем, и всем его попутчикам. Переполненная электричка второй час стояла без движения на промежуточной станции. Машинист лениво отвечал по внутренней связи, что «причина остановки неизвестна» и что «поедем, как только на светофоре загорится зелёный». Владимир покорно стоял в тамбуре, зажатый между штабелем мешков с семенным картофелем и весьма габаритной тёткой, которая во время посадки случайно уронила рюкзак на пол и теперь никак не могла до него дотянуться. Правая нога у начинающего садовода затекла, а левую поставить было просто некуда.