Последняя гроза - Елена Николаевна Ронина

мнительной и в сто пятидесятый раз перечитывать этикетки на всех баночках.

Очки меняют жизнь, ты становишься еще медленнее. А Марта с возрастом еще и стала мнительной. Откуда эта идиотская идея, что ее хотят отравить? Кого осчастливит ее смерть? Денег у нее нет, а хоть какую-то пользу усадьбе она все же приносит.

– Алексей! Прости меня, я знаю, что уже поздно, но ты видишь, что творится? Розам не пережить эти удары! Что значит «поднимутся»? А если нет?! Умоляю тебя, приезжай. Приезжай немедленно. Что я должна сделать, чтобы ты приехал? Нет, выйти за тебя я не могу, прости, внуки не позволят.

Марта улыбнулась и слегка успокоилась. Ну надо же… Неужели ее только что позвали замуж? Или это все-таки было про розы? Но как ни странно, дождь уже не казался ей таким смертельным.

* * *

Григорий Андреевич тяжело поднялся из своего вольтеровского кресла, Алена заметила, что сегодня ему опять понадобилось опереться о подлокотник, рука при этом слегка задрожала. Ей потребовалось некоторое усилие слегка притормозить себя и не броситься на помощь. Фролов тем не менее движение заметил и слегка усмехнулся. Воспитал, стало быть. За пять лет. А ведь какое-то время она видела его лежачим. Страшно вспомнить тот стыд и неловкость.

Алена чувствовала его страдания. По глазам и стиснутым зубам. Она все и всегда чувствовала. Не то женщина, не то ребенок. Как было к ней не привязаться?

Именно она поставила Фролова на ноги. Никто не верил, а она тогда одними губами прошептала: «У нас получится. Вы только доверьтесь мне. Нужно довериться», и он доверился. Через боль, через силу.

Она подарила ему еще несколько полноценных лет. Пять лет жизни, активности, а может, и любви.

Подняться с кресла получилось не с первого раза. Фролов немного постоял, голова опять закружилась, но он не имел права плюхнуться обратно. Он видел: Алена напряженно наблюдает, хотя делает вид, что ничего не происходит. Значит, сделаем пару шагов к окну. В конце концов, всегда можно опереться на массивный дубовый подоконник, да и за тяжелые бархатные шторы можно зацепиться, если вдруг падать начнет. В этот момент он вдруг ясно почувствовал, что устал. И на самом деле ему практически все равно, упадет он сейчас или нет и увидит ли это Алена. Сколько можно цепляться за жизнь? Вылавливать взглядом подоконник, шторы, колонны или высокие барные столы, чтобы было за что ухватиться, если что. Жить нужно, шагая легко и непринужденно. А когда вот так…

Григорий Андреевич попытался выгнать навязчивые мысли из головы. Зачем это он? Что за странная непозволительная слабость?

Фролов практически твердым шагом дошел до окна:

– Опять дождь, вроде бы ничего не предвещало, и надо же, как ливануло. Марта расстроится. Прибьет ее розы. На какое число намечен в этом году праздник цветов?

– Дней через десять. Да, завтра всем нам тут мало не покажется. Труд целого года поставлен под удар. Но главное, чтобы дождя не было в день праздника.

– Не люблю дождь. В дождь перестраивается природа, как будто и всем ненавязчиво напоминает: все старое смыли, начинаем с чистого листа.

– И что в этом плохого? С чистого листа всегда хорошо.

– Не скажи. Кто-то перестроится, кого-то может и смыть.

– Мне не нравится ваше настроение сегодня. Как вы себя чувствуете?

– Кое-как. – Почему-то не хотелось врать, не хотелось изображать из себя бодрого и веселого.

– Так. Я вызываю врача. – Алена поднялась со своего стула.

– Да погоди ты! Не суетись. Это все терпит. Лучше ты скажи, как сама?

– У меня все в норме. Моя бабушка всегда отвечала в таких случаях: в соответствии с возрастом.

– Береги себя. Для меня очень важно, чтобы все у тебя в этой жизни сложилось хорошо. Фильм такой был раньше – «И дождь смывает все следы», с женой покойной вместе смотрели. Не видела?

– Нет.

– Ну да, другое поколение, другие фильмы, другие книжки, хотя какие сегодня книжки, кто их читает? Ты читаешь?

– Мало. Вы правы, в основном профессиональную литературу.

– Вот видишь… Книжек нет, вместо фильмов сериалы. Как ни войдешь к Веронике – у нее всегда сериал включен.

– Если бы вы стучались, она бы его выключала.

– В своем доме я ни к кому стучаться не буду. Есть возможность закрыться на замок. Не закрылась – значит, не против. М-да, про фильм. Наивный такой, зло всегда наказывается, правило бумеранга существует. Ты веришь в бумеранг?

– Не знаю. Бумеранг – это справедливость. А есть ли в этой жизни справедливость? Сомневаюсь. Если с вами что случится, меня тут загрызут.

Алена подошла к Фролову, положила руку ему на плечо и слегка прикоснулась головой к его щеке. Она умела быть нежной, не нарушая границ. Фролов перехватил ее руку, на глаза навернулись слезы. Неужели все? Он постарался, чтобы голос звучал уверенно:

– Я не дам тебя в обиду. Не думай о них плохо. Сам все знаю, но они все родные мне люди.

– Простите, иногда не укладывается в голове.

– Если что-то с ними не так, я виноват в этом сам. Всю жизнь работал, на семью времени не было, да и интерес мой был всегда вне дома. Детьми нужно заниматься, вкладывать в них свое время, душу. А я что? Я не воспитывал, а откупался. Вероника ни в чем не знала отказа, и вот результат.

– Не наговаривайте на себя. Вы всегда ее очень любили, а вот кого любит она?

– Надеюсь, что Вероника тоже знает, что я ее любил и люблю. Все, что делал, в первую очередь из любви к ней. Ты всего не знаешь – у нее непростая жизнь. Давай не будем это обсуждать.

В голосе Фролова появились металлические нотки, и он слегка отпустил руку своей помощницы.

Алена пожалела, что не сдержалась. К чему? Григорий Андреевич прав. Это его дочь, его внуки, его семья. Она всего лишь сиделка, тренер по физкультуре, возведенная благодарным хозяином в ранг помощницы.

Она не сразу поняла, что он не отпускал ее руку специально, не хотел, чтобы она почувствовала внезапно возникшую слабость.

– Григорий Андреевич? Вы меня слышите? Миленький мой, не молчите! Подождите, сейчас!

Алена постаралась не поддаваться панике. Довела Фролова до его кресла, тут же набрала номер скорой помощи.

– Держитесь, ну же! Мы с вами и не из таких передряг выползали.

Фролов вымученно улыбнулся в ответ:

– Устал я, понимаешь, ползать. Привиделось мне, что в другом мире опять смогу ходить нормально. И может, даже летать. А? Как думаешь? Чем черт не шутит?