Магазинчик счастья Кейт и Клары - Эли Макнамара

– Но особенно отрадно то, – продолжает Офелия, – что наша первая персональная выставка в галерее «Лайл» посвящена местному художнику, который жил и творил здесь, в Сент-Феликсе, в пятидесятых годах прошлого века. Уверена, вы все уже успели насладиться и восхититься его работами, которые мы с гордостью представляем здесь, а тем из вас, кто был занят другими делами, я настоятельно рекомендую наверстать упущенное и поддаться их очарованию до окончания вечера. Но прежде чем вы ринетесь на осмотр, я с огромным удовольствием хочу представить вам того, кто может рассказать гораздо больше об этих чудесных полотнах и о самом художнике. Приглашаю на сцену того, кто знал Уинстона Джеймса лучше многих, – его сына Джулиана!

Офелия энергично хлопает в ладоши, присутствующие поддерживают ее со сдержанным энтузиазмом, а тем временем на крохотной импровизированной сцене возникает мужчина, которого мы видели раньше в плаще и шляпе, теперь он облачен в сшитый на заказ темно-синий костюм, голубую рубашку и галстук в горошек. Он экстравагантно целует Офелию в обе щеки, а затем решительно берет из ее цепких ручек маленький микрофон.

– Спасибо, Офелия! – говорит он, жестом выпроваживая ее со сцены и давая всем понять, что теперь его пять минут славы.

– Приветствую вас, друзья! – бодро обращается он к публике.

Я украдкой смотрю на Молли, но она уже улыбается и поднимает выше телефон, чтобы заснять видео.

Я закрываю рукой объектив.

– Мама!

Я качаю головой. Она неохотно опускает телефон.

– Могу я называть вас друзьями? – вопрошает Джулиан, и его утонченные черты омрачаются выражением беспокойства. – Мой отец на протяжении стольких лет был неотъемлемой частью Сент-Феликса, что я считаю всех вас его семьей и друзьями, а значит, и моими тоже.

Поппи фыркает и тотчас, желая скрыть свое веселье, делает глоток апельсинового сока.

Джулиан, похоже, чувствует скептическое отношение толпы и встревоженно глядит в нашу сторону. Он вдруг посылает мне обезоруживающую улыбку.

Я вежливо улыбаюсь в ответ.

– Это твой шанс, – бормочет Поппи, толкая меня локтем.

– Не думаю, – кривлюсь я. – У меня высокие запросы.

– Зато он при бабле, – весело шепчет Поппи. – Теперь, когда папаши больше нет, все денежки должны быть его. Если сможешь игнорировать растительность на лице и вкрадчивый голосишко – он твой.

– Хватит! – шиплю я, стараясь не расхохотаться.

– На протяжении многих лет Сент-Феликс был неотъемлемой частью жизни моего отца, – продолжает Джулиан, – и потому он любил рисовать его в своей собственной уникальной манере. – Он указывает на полотно у себя за спиной. – Поэтому я знаю, он пришел бы в полный восторг, узнав о том, что все его городские пейзажи выставлены этим летом в галерее «Лайл», чтобы вы, его жители, и все гости Сент-Феликса могли ими любоваться. – Мы поднимаем руки для аплодисментов, но Джулиан продолжает: – Более того, я уверен, что благодаря этой выставке в скором времени многие из вас, владельцев малого бизнеса, будут благодарить моего отца за еще больший приток посетителей нынешним летом. Поэтому я прошу вас поднять бокалы в знак признательности гению, каким был и остается мистер Уинстон Джеймс!

– Он меня почти убедил, – говорит Поппи, когда мы без энтузиазма поднимаем бокалы, – но потом он заявил, что нам следует быть признательными, и хотя я согласна, что туристы нам всем на пользу, но какой-то он напыщенный, не находишь?

– Он кажется очень самовлюбленным, – говорю я, оглядываясь по сторонам в поисках Молли, которая, похоже, куда-то ускользнула.

– Помпезность так и прет из него, – с присущей ей прямолинейностью говорит Поппи. – Ой, извини, Кейт, я только что видела Риту. Мне нужно поговорить с ней насчет поставки цветов на свадебный банкет в «Веселой русалке». Я мигом.

Поппи машет Рите и пробирается сквозь толпу посетителей, многие из которых теснятся вокруг Джулиана.

Куда запропастилась Молли, снова думаю я, глядя по сторонам. Сбегать – это на нее не похоже.

На самом деле нужно признать, что в последнее время это стало на нее похоже. С тех пор как несколько лет назад у Молли начался подростковый возраст, она изменилась – не физически, она по-прежнему маленькая и худенькая, а иначе. Теперь она носит джинсы, тяжелые ботинки и футболки с вызывающими принтами. И дело даже не во внешнем виде, главное, что она становится все более независимой.

Понимая, что глупо стоять столбом, когда рядом никого нет, я поворачиваюсь к ближайшей картине и делаю вид, что внимательно ее изучаю.

Поппи права: на первый взгляд его стиль напоминает детскую мазню. «Гавань Сент-Феликса на закате» значится на бирке внизу.

Хм… а что, пожалуй, думаю я, присматриваясь к холсту. Без труда узнается примечательная городская гавань с маячком вдали, а на переднем плане побеленные каменные домики, которые и сегодня стоят там, правда, сейчас в них преимущественно обосновались магазинчики, кафе и гостиницы, а не семьи рыбаков, как это было в пятидесятые. Но перспектива кажется нарушенной – возможно, намеренно? Кроме того, художник использовал в своей работе базовые линии и мазки, и благодаря этому в ней угадывается детский взгляд на рыбацкую деревушку, которую я сегодня называю своим домом.

– Эта одна из моих любимых, – слышится у меня за спиной низкий, хорошо поставленный голос.

Я разворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Джулианом Джеймсом – от такой близости мне становится некомфортно. Он стоит с бокалом красного вина, которое медленно потягивает в ожидании моего ответа.

– В самом деле? – вежливо осведомляюсь я и снова поворачиваюсь к картине. – И почему же?

– Разве не очевидно? – Джулиан наклоняется ближе к полотну и ко мне.

– Может, вы меня просветите?

Запах дорогого лосьона и красного вина бьет мне в ноздри, между тем как я ожидаю услышать пространные рассуждения о качестве освещения, мастерских мазках, глубине и настроении.

– Это один из его бестселлеров! – смеется Джулиан, и я поворачиваюсь к нему. – Эта красотка дала больше мерча, чем все другие его картины.

– Мерча?

– Брендовой продукции, – он потирает большим пальцем об указательный. – А где мерч, там деньги! Куча денег!

– Понятно, – говорю я и ловлю себя на мысли, какой же неприятный тип этот Джулиан. – Уверена, ваш отец не задумывался о продажах, когда писал свои полотна. – Я снова смотрю на картину. В свете столь явного прагматизма она вдруг кажется чистой и невинной. Человек, создавший такое наивное произведение искусства, не мог быть настолько корыстным, чтобы предвидеть большой барыш.

– Вы шутите? Папаша был экстравагантным и безрассудным мотом, каких свет не видывал. Он обожал сорить деньгами. Чем больше, тем лучше – таков был его девиз.

– Неплохой у вас выходит портретец, – сухо говорю я.

– А! – Джулиан грозит мне пальцем. – Ясненько, зачем вы здесь. Вы – умная птичка, да?

– Вроде того, – вежливо отвечаю я, мечтая о том, чтобы кто-нибудь пришел и дал пинка мне или Джулиану, тем самым избавив меня от его общества. Может, кому-нибудь приспичит потолковать с ним прямо сейчас? Несколько минут назад к нему было не пробиться.

– Так что же привело вас сюда? – спрашивает Джулиан. – Насколько мне известно, среди сегодняшней публики местные бизнесмены и, разумеется, бизнес-леди, – добавляет он, делая изящный взмах в мою сторону. – Вы из числа вышеупомянутых?

– Да, у меня бизнес на Харбор-стрит, – гордо заявляю я. – Магазинчик рукоделия и творчества «У Кейт».

– Как мило, – перебивает Джулиан, которому ничуть не интересно. – У вас собственный бизнес.

– И я им горжусь.

– Не сомневаюсь. Вот, – Джулиан проворно сует руку в карман, – держите визитку. Возможно, вам захочется мне позвонить. Мы могли бы поболтать о бизнесе и о чем-нибудь еще… – он многообещающе