Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин

что поверхностная царапина не могла послужить причиной смерти, позже ее заменили на другую, и из потерпевшего Виктор превратился в обвиняемого.

Будь у него такая возможность, он бы все изменил…

Виктор посмотрел в сторону распустившегося дерева и вдруг увидел ее — располневшая, растрепанная, Лена сидела на лавочке с бутылкой пива и… одним из тех дружков, которые на них напали тогда.

Его словно током ударило — сердце застучало, кулаки напряглись — но усилием воли он смог сдержать себя. Повернув голову в другую сторону, он проскочил мимо.

— Зачем же вам эта рухлядь? — поинтересовался продавец, бородатый мужчина в возрасте. — Сейчас все на телефоне есть…

— Надо прослушать одну запись, — сказал Виктор правду.

Мужчина улыбнулся.

— Да, без этой штуковины никак получается. — Он объяснил, куда и что включать, какие кнопки нажимать и как правильно заправлять пленку, чтобы ее не зажевало. — Кстати, — добавил мужчина, — вот вам в нагрузку микрофон, все равно выкидывать собирался. — Он сложил все в сумку и вручил Виктору. — И две бобины с чистой пленкой. На всякий случай.

— Спасибо, но вряд ли мне это понадобится.

Мужчина пожал плечами.

— Никогда не знаешь, что может пригодиться, — сказал он.

— Это точно, — ответил Виктор.

Домой он шел, не оглядываясь. Город вдруг стал ему враждебным, чужим. Кажется, каждый встречный смотрел на него с осуждением и неприязнью. Весна потускнела, краски ее поблекли, потеряли истинную свежесть и аромат.

Он вбежал в подъезд, в несколько прыжков поднялся на свой этаж, открыл дверь и только очутившись внутри, с облегчением вздохнул.

Сердце гулко билось и ему понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться.

Установив магнитофон «Комета‑209» на кухонном столе, Виктор включил его в сеть, подсоединил колонки, достал старую бобину и, аккуратно пропустив пленку через лентопротяжный механизм, заправил ее в пустую бобину. Пальцы плохо слушались, он боялся что‑нибудь повредить или вообще порвать пленку — но все обошлось.

— Вторая кнопка слева, — повторил он слова продавца, — включение. Смотри не перепутай. Красная кнопка — запись.

Виктор нажал на черную кнопку. Внутри магнитофона что‑то со скрежетом включилось, бобины дернулись — сначала как‑то неохотно, но мгновение спустя, помедлив, они плавно закрутились.

Виктор завороженно смотрел, как пленка перетекает с одного диска на другой. Словно песочные часы — подумал он, — уходит время. И нет никакой возможности его остановить. Хотя бы на мгновение.

Потом он услышал голос.

Хриплый, издалека, словно преодолев толщу в десятки лет — голос раздался из старых колонок и Виктор, несмотря на плохое качество, шипение, потрескивание, тут же узнал этот голос. Это был он сам.

— Папа… а что это? Что это за штука?

В ответ послышался незнакомый, но какой‑то удивительно родной голос.

— Вить, это магнитофон! Папка скоро уезжает, я решил записать на память… Возьму с собой, чтобы тебя слышать и маму… Скажи что‑нибудь! Вот сюда, видишь эту штуку? Это микрофон…

Слезы выступили на глазах Виктора.

— Папа… — прошептал он. — Папочка… — он приник ухом к колонке, стараясь не упустить ни звука.

— Меня зовут Витя, — услышал он снова свой голос. — А это мой папа, самый лучший папа в мире! Скоро он поедет защищать нашу Родину в…

— Афганистан, — подсказал папа и рассмеялся густым, сочным баском.

Господи, — подумал Виктор. — Почему я этого не помню? Какой это может быть год? Восемьдесят четвертый? Да, скорее всего…

Потом он рассказал, что учится во втором классе, что у него самая красивая мама, что он хотел бы братика и сестричку и мама обещала, когда приедет папа, что на каникулы он поедет к бабушке в Прохоровку и что, конечно, очень сильно будет ждать папу.

Слезы текли из глаз Виктора — капали на кухонный стол, и он не мог их унять. Прошлое ворвалось в настоящее, и прошлое это было удивительно прекрасное, живое, настоящее, доброе — прошлое, в котором все были живы и все было хорошо и впереди было ясное безоблачное небо и огромная интересная жизнь…

Потом голос пропал. Раздался сильный треск, какой‑то разряд заставил его отпрянуть от колонки — уху стало больно.

Виктор хотел было уже выключить магнитофон, когда он снова услышал голос.

Изменившийся, повзрослевший, грустный голос.

Это снова был его голос.

Чуть постарше. Может быть, третий класс? Четвертый? Он не помнил.

— Если ты меня слышишь, — произнес голос. — Понимаешь… — последовала долгая пауза. — Мама плачет уже неделю, я успокаиваю ее, но мне тоже очень плохо. Папа не приедет больше. Если бы можно было сказать сюда — папа, не езди на тот перевал, одень бронежилет, я бы ему сказал. Но это невозможно. Я просто не знаю, что мне делать… он хотел забрать эту бобину с собой, но почему‑то не забрал, может быть, перепутал с какой‑нибудь другой. Я записываю это послание тому, кто меня услышит — ответьте мне. Я буду включать магнитофон каждый день, пока… пока… — Виктор услышал детское всхлипывание, потом раздался щелчок, треск, помехи и запись прекратилась.

Минут пять он сидел в полном оцепенении. Как он мог забыть все это? Как?

Потом Виктор поднялся, прошел в коридор, выудил из пакета старый пожелтевший микрофон, нашел в магнитофоне гнездо и воткнул кабель.

С минуту он смотрел в окно, наблюдая, как носятся по небу неугомонные ласточки, потом встряхнулся, собрался и нажал красную кнопку записи.

— Я тебя слышу, — сказал он в микрофон чуть дрожащим голосом. — Я тебя слышу. Ты не один. Я с тобой. Я здесь…

Голос его сорвался, он положил микрофон на стол и покачал головой. Нет, так нельзя, подумал он. Нужно оставить прошлое в прошлом. Пережить его. Нужно…

Виктор потянулся к магнитофону, чтобы снять бобины, но решил еще раз послушать голос мальчика, который был так одинок в тот момент.

Сердце его щемило, когда он нажал кнопку воспроизведения.

В колонках снова зашипело. Свет в кухне моргнул, и Виктор подумал уже, что где‑то произошло замыкание. Но потом он снова услышал голос.

— Ты кто? — услышал он удивленный детский вопрос. — Ты кто? Ты меня слышишь? Ты меня правда слышишь?

Виктор почувствовал, как холодок побежал по его позвоночнику. Он оглянулся, ища подвох, но в кухне никого кроме него не было.

— Что за?.. — вполголоса чертыхнулся он, отмотал немного назад и снова нажал воспроизведение.

— Ты кто? Ты меня