Сказочная наша жизнь - Лев Золотайкин

– … и говорят масса запасных частей.

– Куда его везут?

– Под пресс.

– ?!

– Утверждает, что мы произошли от человека.

– Еретик.

Наивные роботы.

Нельзя строить новую жизнь в старых лесах.

Караул!

У автора отбился от рук герой. Вконец озверел и расхулиганился. Правда, Мишка Пенек и задуман был бандитом, но не до такой же степени. Остальные персонажи робко выходили из-под пера, гадая сколько глав им осталось прожить.

Появилась было девушка. Красивая, нежная, хрустальная душа, тоненькие ножки. Чистота. Идеалы. Ее бы лелеять, а Пенек подошел к ней утилитарно: схватил, опошлил, бросил. Хрупкая жизнь вдребезги.

И некому заступиться, если с первых строк известно, что его плечищи не помещаются на двуспальной кровати.

Десять страниц заседал местком. Стыдили, хотели взять слово, а он слово не дал, о голову наставника разбил графин, у добряка председателя вырвал полбороды.

Вышел Мишка на улицу и маленького очкарика, подававшего большие надежды, вообще лишил будущего, заволок его в угол, правой рукой дал по голове, левой – снял пиджак, потом по голове бил левой рукой, а правой снимал все остальное. Сослуживцы очкарика две недели плакали по коридорам.

Приютил Пенька один дед, хотел усыновить и сразу помер. Старуху Мишка обворовал. Пошла калека по миру.

Тут уж и автор понял, что хватит. Густой ночью, в прохладе и безмолвии Пенька остановили два квадратных громилы. Взвинченный Мишкиным беспределом, автор скрипел зубами, ломал перья и бил по герою толстыми восклицательными знаками:

– Похлеще его, мужики! Вот я тебе, рыжий, кулаки пудовые сочиню, а ты его в глаз! Хрясь! А теперь под дых! Хык! Кончай, ребята, вышибай остальные зубы! И упревший автор вывел отяжелевшей рукой: «Конец первой книги».

– Обязательно читатель вторую захочет. Очень забористо получилось.

Неизвестно, что было с читателем, но автор вторую захотел. Сел за стол. Позевал. Встал.

Совершенно не писалось. Без Мишки фантазия остановилась.

И тогда врачи в несколько строк вернули Пенька к жизни. Короткий отдых и первого подвернувшегося чудака безутешные родственники повезли с венками и музыкой.

Страницы замелькали без помарок.

И вот уже на каждого мирного читателя приходится по пять-шесть литературных бандитов.

А сколько их безобразничает на сцене!

А на экране!

Караул!!!

Муза дальних пьянствий

Выходной в пивной был тривиальным. Толкались, пили, орали.

Тот же подвал, надоевший переулок. Даже погода всегда плохая, потому что лужа у порога не высыхает.

– Эх, путешествий бы, – брякнул вдруг Гришка.

– Во-во, приключений, – загоготал Тишка.

А хмурый Дормидонт сковырнул мизинцем пробку, разлил по стаканам и продолжил разговор:

– Э-ка. Ну-ка. Х-хы. Вот.

Слетела еще пара пробок…

– За мной следят, – сказал Гришка и растоптал в луже свое отражение.

Тишка проткнул носом асфальт.

А Дормидонт облапил фонарный столб, согнул его и передавил все лампочки.

Но в следующий выходной жизнь как-бы перевернулась. Искатели приключений оказались на вокзальной площади и остолбенели.

Это была не площадь, а стартовая площадка куда-то туда, в дали. Казалось, весь народ проснулся, собрался и двинул. Толпы землепроходцев с приросшими к спинам рюкзаками решительно бросали окурки и скрывались в электричках. На широких поясах висели ножи, топоры и вообще все необходимое. Пронесли даже бензопилу и отбойный молоток.

– Пока, друзья, не поминайте лихом, подымаем паруса! – пела вся площадь.

– Отдать концы! – заорал усатый железнодорожный волк.

И, подгоняемые ветром, электрички исчезали за горизонтом.

Гришка взволновано засопел.

У Тишки блеснул не подбитый глаз.

Даже Дормидонт одобрительно промолчал.

И все трое решительно прыгнули в вагон.

А там бушевала романтика, гремели смех и песни.

…на Венере, ах, на Венереу деревьев синие листья… —

трепетала струна.

Мужественные парни с закатанными на бицепсы рукавами, в шляпах и ботфортах бились на огромной сковороде в подкидного дурака. Ветер влетал в окна, хлестал в лицо и рвал волосы. Тени великих авантюристов и первооткрывателей носились по вагонам. Даже ненароком затесавшийся поп был красноносый и бородатый, как геолог.

Хотелось в неизведанное. Туда, где дыбились мамонты, еще не сложившие костей в музеях, бегали лошади, не знавшие Прожевальского, а собаки и люди гавкали друг на друга, не понимая, что они друзья.

Хотелось в девственную природу, в хвощи. Встать бы на задние лапы, оторвать себе хвост и ухнуть дубиной по длинным шеям ящеров. А потом добыть огонь и пробиваться с ним навстречу нынешним дням, яростно мысля и стирая все белые пятна.

Эх!

Гришка запел неизвестно откуда появившуюся во рту песню об Антарктике – Атлантике.

Тишка вдруг обнаружил на груди тельняшку, надутую ураганом, и серьгу в ухе.

Даже Дормидонт всхрапнул, как боевой конь от свиста ядра, начал бить копытами и рваться в схватку. «Главное ввязаться», – услышал он откуда-то изнутри.

Но тут поезд остановился, толпа высыпала из вагонов и углубилась в лес. Возбужденные до электрических разрядов, туда же вбежали трое друзей.

– Мужики! Мы готовы! Что отвоевывать? Что поворачивать вспять?

А мужики уже все сделали. На свежесрубленных кострах варилась консервированная уха, дымились шашлыки из домашних животных, пахло луком и вообще кухней. Меж костров, как меж столов, ходил парень до того похожий на официанта, что ему давали «на чай». В тонкой лесной тишине раздался щекочущий смех, и звякнули кружки.

Вздрогнул Гришка.

Опомнился Тишка.

А Дормидонт шагнул в кусты и вышел с бутылкой.

– Э-ка. Ну-ка. Х-хы.

– В-ва! – крякнули у всех костров. И хрупнули в молодых зубах малосольные огурцы.

Стонал утром помятый Гришка.

Кряхтел опухший Тишка.

А Дормидонт собрал посуду и повел всех проторенной дорогой.

…из п-о-о лейДоносится: «Налей!»

пела очередь у магазина, так близко и без хлопот.

Взволновано засопел Гришка.

Блеснула слеза в глазу у Тишки.

И молчаливо пел Дормидонт.

«Не смешивайте романтизм с пьянством», – предупреждали еще древние мудрецы.

«На абордаж нужно идти трезвым», – вторили им такие же древние пираты.

Богатая жизнь

Вечерами внуки забирались к деду на колени.

– Дедушка, голубчик, – маленькие ручонки путались в бороде, – расскажи про свои путешествия.

Дед гладил шелковистые головки.

– Ишь, пострелята, интересуетесь, кхе-кхе…

Из глаз сочилась и исчезала в морщинах умиленная слеза.

– Да-а, много дорог пройдено, много найдено и собрано. Есть на что оглянуться. Каждая вещь – история.

Дед оживился и помолодел.

– Дошел раз слух – мастер есть. Уди-ви-тель-но по дереву работает. Но живет прямо за тридевять земель. А время-то какое было: разруха, бездорожье, брат на брата шел.

Конец ознакомительного фрагмента.