Осенние (СИ) - "Джиллиан"

После кафе забежали в супермаркет, взяли две пачки альбомных листов и, уже никуда не сворачивая, поехали на улочку, носившую претенциозное название Новый Арбат. В маршрутке, глядя, как Таня готовится к предстоящему действу, я не выдержала и позорно захихикала. В подпрыгивающей машине, на крутейших поворотах подружка пыталась восстановить утренний макияж!

На солнечный августовский денёк народу набралось здесь много. Уже подходя к Арбату, мы услышали энергичный гомон, музыку: с одной стороны — аккордеон, с другой — команду гитаристов с барабанщиком; пение и смех — и заулыбались сами. Потом Таня оторвалась от меня и прошла вперёд — посмотреть, что интересненького появилось. Знаю, куда рванула подружка: здесь есть несколько очень интересных мастеров бижутерии.

Я же прошлась между рядами, с интересом приглядываясь ко всему, что расставлено на плитах, на ящиках, на коробках, на разложенных скатёрках, а то и на внушительных камнях, которые прикатили сюда по предложению городских художников-проектировщиков. Идти, разглядывать все интересности, проникаясь удивительным мастерством и поразительными предметами, о существовании которых не всегда подозреваешь, для меня — напитаться самой счастливой атмосферой творчества…

На том же радостном подъёме я дошла до конца одного из рядов и обнаружила сидящего здесь Женьку — он студент последнего курса худграфа. Ещё год — и будет иметь собственную студию: папаша его может себе позволить содержать «бедного» художника. Правда, о Женькиных картинах не скажешь, что они будут залёживаться сданными куда-нибудь в «Лавки художников» нашего города. Женька — талант. Этого не отнимешь. Втайне я шалею от его акварелей — они такие, такие… Ммм… Чудо — в общем.

— Алёна, привет! — кивнул он мне и снова уткнулся в лист бумаги, продолжая творить портрет модели, благоговейно сидящей на камне перед ним.

— Привет, — тихонько сказала я, устраиваясь неподалёку и вынимая карандаши.

В среде художников, которые собираются на Новом Арбате, одна я без профессионального образования. Меня обзывают примитивистом, но мои карандашные портреты тоже неплохо расходятся. Сейчас стоящая вокруг работающего Женьки толпа увлечённо следит за ним. Я знала — он будет работать недолго. Потому что профессионал — он и есть профессионал. Для Женьки написать портрет — дело нескольких минут.

Ко мне толпа сразу вряд ли подойдёт, заворожённая Женькиным процессом творчества. Да и сам он невольно притягивает внимание. Слегка сутуловатый, с жёсткими короткими волосами какого-то неопределённого русого цвета, с глазами азиатского разреза, но светло-зелёными, Женька на всех смотрит чуть свысока, хотя сам ростом не очень высок. Вроде и внешность не слишком примечательная, но есть в Женьке чувственная внутренняя сила и властность, которая и притягивает (или перетягивает) внимание абсолютно всех зрителей к нему.

Поэтому мне и нужна Таня.

Пока она, застряв где-то в рядах, высматривала себе побрякушки, я не спеша устроилась на камне поменьше — подальше от Женьки, он не любит теснины. Мои орудия труда — как у него: альбомные листы, карандаши; единственное отличие — он любит время от времени акварельными мелками рисовать. Только у него всё высшего качества — и, естественно, ненашенского производства… Пачку своих листов я положила на камешек напротив — здесь сядет моя модель. Заняла местечко, в общем.

Пока суд да дело, на горизонте появилась Таня — и у меня сердце перепуганно замерло, как всегда, когда она летит на своих каблучках, слегка подпрыгивая и попискивая: «Ой! Ой!» — и пошатываясь: вот-вот свалится! Но долетела невредимая, свалилась с тем же счастливым писком:

— А-а! Успела! Ура-а!

— Цыц! — шёпотом велела я, делая громадные глаза и кося в сторону, на Женьку.

Сообразив, в чём дело, Таня слегка отвернулась в сторону и сморщила задранный носик. Женьку она на дух не переносила: он раз и навсегда отказался рисовать её! Да ещё так обидно сказал, что не любит кукольных типажей.

Но моё отношение к Женьке Таня знала. И, будучи хорошей подругой, не встревала с ним в споры. Вот и сейчас — оттаяла и принялась спокойно посматривать вокруг, зная, что именно рассеянное внимание модели для меня самый лучший вариант для рисунка.

Пока я рисовала, ко мне подошли, правда, я не стала смотреть в сторону. Моя любимая модель-рекламщица сидела смирно — и дала возможность быстро войти в состояние, когда знаешь, что получится и рисунок, и настроение. Вскоре Таня поднялась с места, чмокнула меня в щёчку и, потрясая листом с рисунком, облюбовалась на портрет, чуть не целуясь с ним: «Ой, я такая хорошенькая! Ой, как получилось-то здорово!» — на зависть всем вокруг.

Ещё через полчаса она уже спокойно коснулась рукава моей джинсовой рубашки и прошептала одними губами:

— Пока! Счастливо тебе!

— Пока… И спасибо.

— На здоровье…

Получив очередной вожделенный портрет и прекрасное настроение, а заодно прорекламировав меня в очередной раз, Таня со спокойной душой упорхнула домой — ожидать мужа из поездки.

Как она потом ругала себя за быстрый уход…

В отличие от Женькиных портретов, мои стоили недорого. Но цены я не сбивала ни ему, ни тем ребятам, с которыми я давно здесь знакома и которые подошли позже. Желающих посидеть на камне, чувствуя себя значительным (моделью!), и получить портреты — много. А некоторым ещё и интересно посмотреть, что будет, если тебя нарисуют как минимум два художника.

Я уже набрала довольно крупную, по моим запросам, сумму, когда на камень плюхнулся весёлый парень, мой ровесник, явно слегка подвыпивший.

— Давай меня! — скомандовал он, располагаясь на камне с удобством: расстёгивая хоть и лёгкий, но дорогой кожаный пиджак (странно, что это он в таком? Вроде распогодилось), ноги в разные стороны, чтобы не свалиться…

Не люблю таких. Выпивохи, особенно богато одетые, всегда вызывают во мне подозрение, что они могут пойти из-за какой-нибудь мелочи на скандал. Правда, вокруг свои ребята-художники, помогут, если что… Да и этот парень, кажется, не так чтобы очень выпил… Вот только рядом нарисовались ещё трое парней того же типа, самоуверенные и в кожанках. И стало ещё тревожней.

Бросив незаметный взгляд в сторону Женьки, я увидела, что он смотрит на меня. При виде моих вопросительно вскинутых бровей, он спокойно кивнул. От сердца отлегло. Женька, вынужденный с папашей иногда появляться на светских сборищах города, знает многих если не по именам, то в лицо. Если кивает — значит, этот парень угрозы не представляет.

А потом и вовсе успокоилась. Я не очень хорошо понимаю людей, но, приглядевшись к сидевшему на «моём» камне, решила, что он не из породы скандалистов. Он гораздо мягче. И лицо довольно добродушное, мягких очертаний. Явно любимец девушек. Большие глаза заранее блестят в ожидании рисованного «чуда». Рот полуоткрыт, как у ребёнка, приготовившегося увидеть обещанный подарок. Лохматый, но это придаёт ему больше добродушия. И вообще — похож на большого, но ласкового лохматого пса.

Я пожала плечами и принялась за работу. Этого парня рисовать легко. На иных «натурщиках» карандаш словно застревает, не зная, как провести ту или иную линию, а здесь — летает! Наверное, у него и впрямь характер — отражение внешности: счастливый и лёгкий. Говорят же, что иногда можно определить… Это не только личное замечание. Многие из знакомых художников подтверждают: пока рисуешь — узнаёшь человека.

Коротко поглядывая на парня, я легко «лепила» лицо на бумаге, входя в состояние, близкое к трансу вдохновения, если такое есть на свете. Рука с карандашом, правда, небольшой болью напомнила, что рисую не первый портрет, что, кажется, перенапрягла мышцы… На секунды я опустила руку, расслабляя пальцы и собираясь тряхнуть кистью.

Машинальный взгляд на рисунок — и сначала глазам не поверила (не впервые, но всегда сначала не веришь!), а потом поняла, что произошло, и замерла от страха. Почувствовала, как резко похолодело лицо, когда отхлынула кровь. Всё ещё пытаясь удержать деловое выражение лица, украдкой снова бросила взгляд на Женьку. Повезло. Тот в этот момент привычно посмотрел на меня. Отвернулся было, спокойный, — и резко обернулся снова заглянуть в мои глаза. Прикусив нижнюю губу и медленно пропуская её между зубами, я с некоторым облегчением следила, как он не спеша откладывает пачку акварельных мелков, просит кого-то посторожить своё «хозяйство» и идёт ко мне.