Рассказы и очерки С. Вахновской - Николай Добролюбов

тот и не бери ее… Адель – тоже односторонне развитая девушка; но она несчастна своим развитием, о ней нужно сожалеть… Она больна, и на нее нельзя сердиться уж и за то, что она довольно терпеливо сносит свою болезнь. Но Любинька – это какой-то сиделец из меняльной лавки, нарядившийся в кринолин и позаимствовавшийся слогом у Марлинского или у князя Кугушева;{5} это кукушка, усиливающаяся петь соловьем; это буренка, издающая нежное мычание и протягивающая рыло к клоку гнилого сена… Мы очень сожалеем, что позволили было себе увлечься ее красноречием, и не поздравляем автора, ежели его собственное мнение (как представляется из хода повести) – в пользу этой женщины…

Впрочем, мы не хотим навязывать автору мыслей, которых он, может быть, не имел. «Три женщины» – роман в письмах, следовательно, автор тут ничего не говорит от себя. Да и во всей книжке – г-жа Вахновская рассказывает не от себя, а от лица то старика, то лекаря, то какого-то молодого человека… Легко может быть, что она вовсе не разделяет их мыслей. По крайней мере о тенденциях лекаря она замечает от себя, – что он «пускается в крайность». А тенденции его состоят в том, что не нужно учить девочек ничему, кроме хозяйства. Убеждения эти основывает он на том, что одну девушку совсем изморили за философией полковника Вейсса… Но кто же говорит о Вейссе? Сам г. де Жеребцов порицает дам, зараженных полковником Вейссом;{6} но из этого вовсе не следует необходимость бросить всякое ученье… И едва ли много найдется мужей, которые согласятся со следующими мыслями лекаря: «Мужу нужна хозяйка, мать его детей; он уже счастлив комфортом, доставленным ею (что здесь разумеется под комфортом, доставленным ею?), – а умственные потребности, если они у него есть, он может удовлетворить иначе – чтением, или в обществе умных людей». Почему бы, подумаешь, жене-то его не быть в этом же обществе умных людей? Не потому ли уж, что «курица – не птица, женщина – не человек»?..

Из пяти произведений, напечатанных в книжке г-жи Вахновской, «Три женщины» и «Воспоминания лекаря» – самые длинные и скучные. Сцена «Лучше умная хула, чем глупая хвала» – коротка, но совершенно бесцветна. У графини-вдовы есть два жениха – один бедный и угодливый, а другой богатый и брюзгливый; она отказывает бедняку, который ей льстит, а выходит за богатого, который бранит ее. Это и называется: «Лучше умная хула, чем глупая хвала»; можно бы назвать ее так: «Богатым все позволяется».

О рассказе «И ум не спасет старого человека» умолчим, так как его пошлость может выставить в очень невыгодном свете талант г-жи Вахновской.

Но зато пятый и последний рассказ нас очень утешил!.. Читатель уж ждет, что мы скажем: «тем, что он последний». Но эта острота слишком стара, и мы не повторим ее. Да притом же рассказ и независимо от этого обстоятельства имеет действительные достоинства. Ведется он от лица молодого человека, называется «Современные толки» и изображает, как толкуют в гостиных и на дворянских выборах – об освобождении крестьян (или, как г-жа Вахновская выражается, – об эмансипации). Чтобы познакомить читателей собственно с литературной стороной таланта г-жи Вахновской, которой мы до сих пор не касались, – мы приведем несколько коротеньких отрывков из этого небольшого рассказа.

Сначала молодой человек изображает, что он слышал в гостиных, и описывает один вечер у графини П., в Ф… губернии (стр. 272):

Все наперерыв толковали об эмансипации, кто за, кто против – дамы не уступали мужчинам и оказывались самыми ревностными поборницами в поддержке крестьянских прав. Молодые люди повторяли общие места из общего газетного репертуара. Старики качали головой и потихоньку замечали, «что жили мы, дескать, до сих пор и без эмансипации, и жили хорошо и привольно, а теперь по миру пустят». Один барин лет сорока пяти, с взъерошенными волосами и слезливыми глазами, ходил от одного к другому, всех задирал, и когда ему удавалось обратить на себя чье-нибудь внимание, начинал постоянно свою речь одной и той же фразой:

– Я все удивляюсь одному: – общему спокойствию… Nous marchons sur un volcan,[1] и никто этого не замечает, никто не подумает об этом…

– Monsieur est alarmiste,[2] – сказал, ухмыляясь, тоненький блондин с лорнетом, – но дело в том, – прибавил он, принимая важный вид, – что всякий просвещенный дворянин должен радоваться, что нам дано наконец средство, что представляется случай – сбросить с себя варварство и оправдаться перед образованной Европой.

Отпустив эту фразу, молодой человек самодовольным взглядом окинул все общество, но не нашел себе ответа… Артемий Богданович отправился дальше… И скоро послышалась в том конце гостиной обычная фраза: «Я удивляюсь одному, удивляюсь общему спокойствию, quand nous marchons sur un volcan»[3]. Но на этот раз он обращался к дамам – его встретили насмешливыми улыбками… дамы всегда очень храбры пред мнимой опасностию…

Затем еще пересказывается разговор молодого человека с одним почтенным господином перед выборами. Молодой человек, между прочим, спрашивает: «Неужели бывают личные причины на искание депутатского звания?» И вот что отвечает ему почтенный господин (стр. 279):

– А вы что думаете? – Неужели вы полагаете, что двигателем тут один национальный вопрос?.. Вот этот барин с бородой и лорнетом, которого голос раздается над всеми другими, имеет самое высокое мнение о своих ораторских способностях и надеется иметь случай, если его выберут, выказать свое красноречие, но он имеет не много партизанов, потому что мало кто любит слушать; – вот этот смирный господин, который все время молча сидит в углу, услышал, что депутатам дают 150 руб. жалованья в месяц, а при маленьком состоянии – это большая помощь… в других уездах есть богачи, которые желают из себя делать фигуру, иметь открытый дом в городе, а депутатство по крайней мере – уважительный предлог…

Самые выборы описываются молодым человеком очень живо, с юмором очень метким и в тоне несколько различном от экзальтированных, приторных возгласов наших либеральных публицистов. По словам молодого человека, первое собрание было очень серьезно: все хлопотали за себя или за своих кандидатов, употребляли замысловатые маневры, чтобы привлечь к себе партию, и пр. На втором совещании было уже нечто другое.

На следующий день, когда дворяне собрались для второго совещания, я заметил другое настроение духа. Они казались как бы утомленными после серьезных вопросов, о которых спорили накануне, и, вероятно, чувствовали потребность отдохнуть от них. Заговорили об увеселениях по случаю выборов; надлежало выразить губернскому предводителю уважение и благодарность к нему дворян. Он действительно человек хороший, и понравился мне на выборах: спокойный, достойный старик, внушающий всеобщее уважение, не вмешивающийся в мелочные интриги…

Так как было всеобщее желание выразить ему признательность дворянства, я думал, что этот вопрос очень скоро решится, но не так-то было: возник спор о том: дать ли бал или обед? и спор этот сделался очень горячим и занял все это утро. Спорили с жаром, скажу – почти с огнем и увлечением, – многие довольно красноречиво и даже юмористически поддерживали свое мнение. Один высокий плешивый барин как-то особенно стоял за бал, горячо доказывая, что обеды сделались пошлы, что всем дают обеды, а бал будет более блестящее, более радостное выражение дворянских чувств в этот торжественный случай.

– Помилуйте, – громко перебил его маленький, широкоплечий, бородатый помещик, в очках, – с чего же нам плясать? Мы будем похожи на рыбок, которые прыгают, когда их жарят на сковороде…

Многие рассмеялись, но один серьезный барин, из числа тех, которые считают преступлением улыбнуться на таких сборищах и педантически серьезно рассуждают о самых пустых вопросах, важно объявил, что он также советует дать обед.

– Мы должны, – сказал он, – употребить все усилия, чтобы в этом важном случае оставить неприкосновенными все священные обычаи, которые ведутся исстари в нашем отечестве; заметьте, что мы собрались теперь не для преобразования народного быта, а для улучшения быта крестьян… Наши предки не давали балов, – но славились своими боярскими пирами или обедами; – итак, господа, мне кажется, что обед будет с нашей стороны самое приличное изъявление нашей признательности к почтенному и благородному предводителю и выразит собою консервативное направление дворянства в настоящее время…

Решились дать обед.

Как ни прост этот очерк, как ни обыкновении мысли и заметки, высказанные в нем, – но он (правда, что только он один) – доказывает нам, что у г-жи Вахновской есть и талант и очень светлый взгляд на некоторые явления жизни. Трудно поверить, чтоб «Современные толки» были написаны тем же лицом, которым сочинен «Рассказ старика» и пр. Спокойствие и правильность суждений о том, отчего все кругом мечутся как угорелые, уменье узнать сущность вещи под блестящими личинами, открыть пошлость дела под величавостью фраз, искусство ярко и живо очертить лица и сцену действия, постоянно оставаясь на своей точке зрения, – все эти достоинства несомненно находятся в «Современных толках» г-жи Вахновской. За этот очерк мы готовы примириться со всеми остальными рассказами и даже с коварным красноречием пошленькой Любиньки, так заинтересовавшей нас сначала, но потом так решительно обманувшей наши ожидания…