Любовь и смерть Ивана Чагина - Владимир Марченко

— Коммунист. Это, братишка, очень хорошо. Не хватает грамотных, — выговаривал меднолицый мужчина в матросском бушлате, читая выписку из госпиталя. — Я — браток, сам тоже… Оттяпали по колено. Чонгарские укрепления брали. Где тебя? …Написано, говоришь. Чернила слабые. Буквы закорючистые. — оправдывался секретарь укома Гребнев. Дружеская беседа фронтовиков иногда перерастала в допрос. Секретарь хитрил, переспрашивал. Оказалось, что они некоторое время воевали на одном участке Восточного фронта. Чагин нервничал. Натруженная нога ныла, а рану пекло огнём. Он крепился. Зная, что главные проверки впереди. Придётся всё повторять в особом отделе еще не раз.

— Значит, порученцем?

— В 73-й бригаде. 25-я дивизия. Начдив Василий Иванович Чапаев.

— Знаю начдива Сергея Захарова, — начал сбивать Чагина секретарь. — Я ж под Уральском на бронепоезде. Чапаев командовал бригадой в дивизии Николаевских полков. Не связывается… Всякий молодец на свой образец. Что скажешь?

— Правильно. Только Чапаев командовал с 3 до 20 сентября восемнадцатого. Потом его назначили командиром 2-й Николаевской дивизией, которая была лишь на бумаге. Послали нас на съедение казакам. Но Чапаев выкрутился. Обманул белых и красных. Вывел нас из окружения. Его хотели судить трибуналом. Комиссар подписывал депеши, в которых Чапаев крыл штабных по матушке, называл предателями, ведь вместо помощи посылали обещания. Судить хотели. Фрунзе разобрался. Отправили в Академию на учёбу. …И назначение получил на 25-ю в апреле девятнадцатого года. …Рассказывали. Тогда он стал командовать 25-й. Захаров — командовал 25-й с августа по ноябрь восемнадцатого года. Его брат был военкомом некоторое время. Можете проверить. …В Самаре в начале девятнадцатого формировалась Алгайская группа войск. Назначил нас комиссар Фурманов в агитотдел. Мы ездили с его женой по полкам, ставили спектакли. Фильмы иногда привозили из Уральска. Киномеханик Дураков учил аппаратуру настраивать.

— Театр был бригадный или дивизионный?

— Сначала была группа, а стояли в Александровом Гае. К весне сформировалась дивизия. Входили мы в 4-ю армию. Шли на Гурьев. На штаб напала казаки. Мы воевали в первой бригаде под командованием Ивана Кутякова.

— Вахтенные проспали. Казачки любят на сонных наскакивать. Гурьев когда взяли?

— В начале января двадцатого года. Я был в кавалерийской группе Вани Бубенца. Не те были казачки. Сдавали командиров…

— У них это в крови. Как припечёт, так спасают шкурку, вяжут предводителей. И Стеньку Разина отправили на казнь и Емельяна Пугача помогли Александру Васильевичу Суворову в клетку посадить. Значит, ты уже в партии был. Из театра ушёл? Как же, браток, штаб свой прочихали? Стеклянную посуду береги, как девку. Не уберегли.

— Незнаю. Предатели были. Говорили, что Чапаев поставил в охрану инструкторскую школу той ночью. А кто-то снял её с караула… — сказал грустно Иван. — Кто-то же отдал приказ?

— Свои, знать, кингстоны открыли. Сам, как ты думаешь? — грызя волосину уса, сощурился рысьими глазами секретарь укома.

— Командиру взвода не подчинились бы. Только начальнику школы Чекову или начальнику штаба. Заместитель начальника дивизии Кутяков был впереди. Наш штаб находился в станице Сахарной. Чапаев такую команду не стал бы отдавать.

— Говорили, что обоз пришёл с патронами, снарядами, зимней одеждой, керосином для аэропланов и броневиков. Воздушная разведка не увидела, как две дивизии казаков окружают Лбищенск? Я тогда тоже крепко задумался. — Гребнев засопел, дёргая круглой головой. — Чапаева не просто было провести на мякине. Провели. Свои сдали. Лётчики глазами хромали. Хорошо приготовились. Предателей тогда было много. Их и сейчас не меньше. Ждут своего часа, что ударить ниже ватерлинии…

Иван увидел на стене знакомую картину. Обрадовался, словно близкого человека встретил. Это картина висела у них в гостиной. Даже рама не потускнела.

— В двадцатом году нашу дивизию направили строить железную дорогу. В апреле была партконференция. Я был делегатом. …В Урбахе проходила. Дорогу не достроили, поехали на Польский фронт. …До июля командовал Иван Кутяков. После ранения его сменил ненадолго Рязанцев. Потом был полмесяца Таль. Бахтин тоже недолго командовал. С 4 августа по 24 сентября. Дивизию влили в 12-ю армию. Тяжёлые шли бои. У них броневики, бронепоезда. Из Киева полякам постоянно шли резервы. Нас на съедение послали. Некоторое время был порученцем у Занина. Его сменил Бубенец. Командиром роты был два месяца. Дней десять исполнял обязанности командира полка. Убыль командиров была большая. Это под Ковелем. Тогда и ранило. Представили к ордену. Оказался в госпитале. Сначала на станции Бобринской в санбате. Перевезли в Житомир. — Иван вытирал холодный пот, говорил медленно. Неохотно.

Гребнев видел состояние бледного Чагина, перестал расспрашивать. Половинка высокой двери поминутно распахивалась. Входили люди. Требовали подписать, выдать. Одних просителей секретарь принимал радушно, другим махал рукой, чтобы вышли.

«Когда же кончится беседа, — думал Чагина, представляя, как придётся всё повторять в особом отделе ЧК. — Был бы он просто кочегаром или кондуктором, а то ведь в городе Чагиных не забыли, а секретарь, должно быть, навёл справки, коли прислал повестку с приказом срочно явиться. Увидели. Донесли. Иван хотел подлечиться. Потом ехать в Самару устраиваться на работу. Приглашали однополчане в губчека, дескать, грамотный, коммунист, кровь проливал. И Гребневу, похоже, нужны надёжные и проверенные люди. Не стал бы столько времени возиться, дотошно расспрашивая. Не зря этот разговор. Что-то будет…

Глядя на Чагина, слушая его ответы, думал огорчительно, что Иван чересчур спокойный, каждое слово взвешивает, словно горячий жирный борщ хлебает. Боится обжечься. Случается, что в доли секунды нужно принимать решение, а не рассусоливать. Ранен. Нужно лечиться. Требуется крепкая рука и стальной взгляд, а у этого гимназистика нет хватки. Нет огня в глазах. И воевал-то, похоже, из любопытства, а не по убеждению.

— У нас тут орудуют банды. Каждая ночь не проходит без стрельбы. Грабежи. Поджоги. Дом ваш занят под учреждение детское. Комнату найдём. …Живи у тётки. Хочу взять тебя помощником по делопроизводству. Бумаг — море. Честно сказать, я — малограмотный. Мог бы боцманом на «Императрице Марии» стать. Нас, крестьян, учили. Не шла мне учёба. Не мой фарватер. Лучше четыре вахты отстою. Стыдно. Учусь. У людей и шило бреет. Прежний секретарь бланки продавал на базаре. Нужен помощник честный и не болтливый. В шинельке парадной ты заметный, — секретарь задумался, потянулся к деревянной ручке. — Я наряд дам на крупу и масло, на дрова и одежду. Как раненому, паёк тебе выпишу усиленный. За орден платят нынче? — Гребнев писал долго. Перо скрипело и рвало оберточную бумагу. Он сопел и тихо матерился. — Сейчас тебя отвезёт домой дядька Влас. А утром приедет за тобой. Вот мандат. Можешь любого останавливать и приказывать везти тебя на работу.

Чагин был в дверях, когда Гребнев напомнил, что нужно в срочном порядке встать на партийный учёт. Иван понял, что интересует его документ, о котором он спросить забыл.

2

Тётка взмахнула красными распаренными руками, выбежав на крыльцо. Сын брата входил во двор в сопровождении белобородого мужика с мешком. Ваня морщился мучным лицом, тихо шёл, опираясь на самодельный костыль. Солнце рвало тучи своими лучами, золотило падающие листья с дуба за воротами.

— Хозяйка, — обратился мужчина в овчинном полушубке. — Дуй на Залезуху, на склад. Знаешь? Пока масло есть хорошее. Вот документ. Крупу я взял и соль. Счастливо отдыхать. — Приподняв собачий малахай, конюх зыркнул по двору пронзительными острыми монгольскими глазами и удалился.

— Что такое, Ваня? — вытирая распаренные руки о фартук, спросила пугливо и заботливо.

— На работу взяли. Не спрашивая. Мобилизовали. Паёк выдал секретарь укома. Буду его заместителем по бумажным делам. Делопроизводство. Если бы я его понимал.

— Научу. Идём, отдыхай. Масло — это хорошо. Мешок тяжёлый. Я — сама. Заживём мы с тобой, Ванечка.

Три дня Иван крахмальным киселём клеил папки, сортировал, акты, протоколы, переписку с жалобщиками на перегибы представителей советской власти. Документы были перемешаны, чтобы отыскать реестр реквизиции, приходилось перелистывать сотни справок. А на это уходило дня два, три. Бюрократия нуждалась в документах. Как и любая власть, она оставляла после себя следы. Так формировались архивы, по которым потомки будут писать диссертации. На обед Гребнев возил Чагина в столовую для совслужащих, где кормили по талонам гороховой кашей с бараниной и тыквенным компотом.

Хлюпик Чагин секретарю понравился несуетными суждениями и упорным трудом. К его удовольствию не кичился орденом. Больше не надевал ни на гимнастёрку, ни на шинель. Ходил на работу в офицерском кожухе, в солдатской папахе. Не блукал по кабинетам, заводя знакомства с молодыми парнями и девками. Если кто входил в его комнатку с полками, опускал барьер и закрывал разложенные документы. На второй день приколотил дощечку с орнаментом и ровными буквами — «СЕКРЕТАРИАТ. выдача справок по вторникам».