В день, когда родился Абеляр - Анна Матвеева

Сегодня родились Теккерей и Нельсон Мандела, а умерли Джейн Остин и художник-убийца Караваджо. Иза вспомнила, как Андер однажды усомнился в ее датах: откуда она узнала, например, что Платон родился 21 мая? Что это за отсебячество? Если не отсебятство?

Иза объясняла, что в некоторых датах есть сомнения — и тогда она в скобочках указывает «приблизит.». Но вообще источники у нее надежные — книжные. И почему бы Платону не родиться 21 мая, вместе с академиком Сахаровым? Отличная компания!

— Вы отдыхать приехали или работать? — Рядом с Изой, нахмуренно перечитывавшей черновики писем к любимому, присел здоровенный грек. Шезлонг застонал под ним не хуже моря. На шее у грека висела золотая веревка, похожая на те, что носили братки в гремучих девяностых. О, незабвенные красные шеи и двубортные пиджаки!

По-русски говорил прилично.

— Я и работаю,  и отдыхаю. Все успеваю, — вежливо, но холодно ответила Иза. Заводить знакомство с местными ей было совсем ни к чему. И мужчина ее интересовал единственный.

Он, как почувствовал, прислал сообщение — Иза так заторопилась взять телефон, что выронила его. Грек поднял, подал.

— Приходите вечером к бассейну!

Пока Иза сочиняла отказ, пришла официантка со стаканом фраппе на подносе. А Иза уже и забыла про этот фраппе.

— Не верьте ему ни о чем! — сказала вдруг официантка, неприязненно зыркнув глазами на грека. Она была из Белоруссии, такая славная девушка Света.

Грек тут же испарился, как и не было его. Искал, видно, себе на пропитание и наследил уже. Веревки золотые надо оплачивать, и мышцы бесплатно не покачаешь.

— Света, вы давно в Греции? — спросила Иза.

— Пять лет. Привыкла уже.  А вы почему все время с компьютером? Плавайте, загорайте!

— Вы замужем? — переключила ее Иза. Что всем дался этот компьютер, непонятно.

— Я рассталася с другом месяц назад, — грустно сказала официантка. — Он не умеет подойти к женщине.

Отель находился в бухте, в нескольких километрах от Уранополя — «небесного города», как было сказано в путеводителе. Путеводитель тоже дал Изе директор. Из отеля в небесный город ходил автобус, но Иза решила пройтись пешком, хотя жара стояла жирная и плотная, как печеночный паштет.

А ведь было еще раннее утро — в небе висела вымотанная бессонной ночью луна, похожая на старуху.

Иза шла по обочине, отшатываясь от автомобилей — впрочем, их было мало. Зато было много придорожных маленьких иконостасов — внутри каждого иконы, свечи, спички. Иза вспомнила Томочку, попыталась зажечь свечу, но ветер от проезжавшей машины задул ее, и пепел полетел в грустный лик на иконе.

— Ну прости меня, прости! — закричала Иза. В ответ ей включились цикады — завели душный, оглушительный хор.

Сегодня родились писатель Дюма и художник Муха, а умерли Саша Гитри и Мэтью Уэбб.

Иза переходила дорогу — шла то по левой стороне, то по правой. Курила. Проверяла телефоны.

Он почему-то молчал.

Слева, под скалой, был выстроен просторный курятник — за решеткой ходили пышные, красивые, будто специально причесанные курицы. Справа жаловалось море.

Башню Иза увидела задолго до знака «Уранополь» — она выдавалась в море вместе с берегом. Решила идти к башне по единственной главной улице. В городе пахло ладаном и медом. По улицам ходили полуголые туристки и монахи при полном облачении. Ходили они, к счастью, не вместе и не косились друг на друга подозрительно. Казалось, что два этих сословия передвигаются в разных пространственных потоках.

Иза села за столиком в ближайшем кафе, с силой впечатала пальцы в телефон. Ничего. Ни одного письма. Ни завалящей SMS.

Вежливый мальчик-официант протянул меню. Иза наугад ткнула в какой-то салат. И фраппе, конечно. Они все здесь пьют фраппе. Два священника за соседним столом размешивали соломинками в стаканах ледяной кофе. Один улыбался при этом, глядя в айфон. Афон.

«Афон совсем рядом, — вспомнила Иза. — Место, где нет женщин. Какая разница, что теперь делать. Можно плавать в море, пока не утонешь. Можно подглядывать за монастырями с палубы прогулочного корабля».

Она купила билет в двухчасовой круиз и, пока посадки не было, поднялась на башню. На стенах висели старинные карты, а под крышей вились ласточки — хвосты у них были как раскрытые маникюрные ножницы. Ma hirondelle — вспомнила Иза.

Какая теперь разница?

На пристани продавали с мопеда фрукты: черные, деревянные на вид сливы и размякшие, как залюбленная женщина, абрикосы. Иза купила в киоске пачку сигарет. Поднялась на борт одной из первых.

День, когда родился Фейербах, а умерли Робеспьер, Бах и Вивальди, Томочка собиралась посвятить домашнему хозяйству и ничему кроме этого. Она будет складывать не оправдавшие себя наряды в пакеты для бедных и безжалостно рвать старые черновики, в том числе несостоявшейся диссертации. С утра она честно собиралась поехать в храм на службу, но так и не смогла оторвать голову от подушки. Ничего, завтра тоже день. Томочка все успеет, на то она и Томочка.

В выходные звонить домой любимому было нельзя. То есть ему вообще нельзя было звонить домой, но в выходные — особенно. Томочка с силой дернула висевшее на плечиках платье за подол. Черно-белое шелковое платье. Он гладил ей ноги сквозь этот шелк.

— Тебе нравится мое платье? — спросила тогда Томочка. А он хриплым голосом сказал:

— Нет, в нем ничего не видно.

Томочка расстелила платье на полу, как ковер. Легла на него и заплакала.   

И тут ей позвонили. Совсем не тот человек, которого она ждала.

В день, когда родились Генри Форд и Генри Мур, а умерли Мария-Терезия Австрийская и Отто фон Бисмарк, Сеня Андер встал ни свет ни заря. Его разбудил Бакст — жалобная морда торчала у изголовья, как живой плакат: «Погуляйте с собакой!»

— Ну и морда ты, Бакст, — с любовью сказал Сеня и резво вскочил с постели.

В последнее время ему так нравилось жить, что он даже захотел бросить курить.

Сене Андеру было жаль ложиться спать, чтобы не тратить зря прекрасное время жизни.

— Мне кажется, — рассказывал он Изе по дороге в аэропорт, недели две назад, — что я долго шел по пыльной трассе, а потом свернул с нее в сторону по какой-то неведомой тропинке. И там, в конце тропинки точно будет что-то прекрасное! А на эту трассу я возвращаться не хочу. Там пыль… и Юля.

Сонные собачники собирались на пустыре за Сениным домом. Бакст с трудом вытерпел, пока хозяин отцепит поводок, и побежал к своей подружке, боксерше Лизе. Лиза третий день ходила с пищащей игрушкой в зубах — черным резиновым пауком. Выглядело это так, словно она кого-то слопала, но еще не до конца проглотила.

— Сеня! — услышал вдруг Андер и обернулся. И увидел человека, которого не должен был здесь увидеть — а с ней еще одного, незнакомого.  

Иза не видела монастырей Афона, она стояла на корме и смотрела на чаек. Белые, толстые и смелые, как влюбленные женщины, птицы преследовали теплоход и подлетали так близко, что страшно становилось. Рядом на лавке полулежала девушка — закинула руки за голову, явив миру подмышки с отросшими пеньками волос. Как будто бедняжку равномерно присыпали там черным перцем.

Телефоны молчали. Рано или поздно они всегда замолкают, пусть и по разным причинам.

Круиз окончился, где начался — у башни, туристы спускались по сходням и голодными тучами оседали в прибрежных ресторанах небесного города.

Иза пошла вверх по узкой улице, ее слегка шатало — то ли от качки, то ли от голода. Скорее всего, от страха.

Она не знала, как жить без его писем, без его любви, без него самого. Делать вид, что счастлива? Усыновить мальчика из детдома?  Насмерть уморить себя работой?

Может быть, с ним что-то случилось?

Он никогда не пропадал так надолго.

— Поверить не могу! — сказал Сеня Андер. — Все это время Иза сама писала себе письма? И отправляла сообщения? Но зачем?

Незнакомец — красивый, как отметила Томочка, мужчина с только что, буквально на днях, начавшими седеть висками — вздохнул и потер те самые виски, будто пытался стереть седину:

— Я думаю, это моя вина. И ее беда. Она, вы только не подумайте, что я хвастаюсь, сошла с ума от любви ко мне.

Усмехнулся он при этом все-таки самодовольно — это увидели и Андер, и Томочка.

— Мы встречались, но недолго и нечасто. Все, что я мог ей предложить, Изу не устраивало — ей было слишком мало. Она думала, я жалею для нее времени и сил, но связывать с ней жизнь… я не смог бы. Она как водоворот. Забирала все, что видит.

— А вы, правда, похожи на Питера Гэбриэла, — некстати сказала Томочка. — Но вначале-то вы ей писали? И звали ласточкой? И подарили часы?

Мужчина грустно посмотрел на Томочку:

— Конечно, писал. А потом она уже писала себе сама и отправляла копии этих писем мне. И я не могу больше это терпеть, тем более что у меня появились серьезные отношения. Приходится все объяснять.

— Можно было просто сменить телефон и адрес, — сказал Сеня Андер.