Дворянин. Книга 1. Часть 1 - Юрий Николаевич Москаленко

Впереди шёл Прошка со свечой. Я уставился на неё, с трудом переставляя ноги. Только она и не давала мне впасть в забытьё и добрести в сознании до моей комнаты. В комнате меня уложили, и я тут же уснул.

Проснулся от того, что хочу в туалет. Тут же находился и Прошка. Сидел на стуле и болтал босыми ногами. Чёрт. Как тут туалет хоть называется? Толи сортир, толи отхожее место?

Свет в малюсенькую комнату попадал из такого же маленького открытого окна с решёткой под самым потолком. От этого комнатка была погружена в полумрак. Кроме стола, двух стульев и лежанки, на которой я лежал, больше ничего и не было. Не богато, однако.

– Прошка помоги. Я в отхожее место хочу – произнес я.

С его помощью доковылял до туалета, типа сортир, во дворе. Туалет был сколочен из тонких брёвнышек и крыт охапкой камыша. Экзотика мать его так…которая даже в двадцать первом веке в наших деревнях встречается. Бумаги, конечно, не было, зато был мох. Потом было принятие водных процедур с золой и отварами трав. Так как мыло, понятное дело, я тоже не обнаружил. Наконец, рассмотрел и себя в ведре с водой из колодца. Там в отражении обнаружил молодого человека лет двадцати с длинными слегка волнистыми тёмными волосами. Нос с горбинкой, широкие скулы с худыми щеками и тяжелый волевой подбородок. Цвет глаз не разобрал. Скорее серые, чем голубые. Да, не красавец…но и явно отталкивающее впечатление мое лицо тоже не производит. Что-то среднее. Но если подстричься и чуть щеки «наесть», то будет и ничего. Ну, хоть не конопатый, как Прошка. М…да. Но за скидку на тридцать с лишним лет и не такое вытерпеть можно.

Потом мне Клава, это помощница повара и та полная тётка, которую я уже видел, наложила новую повязку. Это уже я попросил. Использовали оставшийся кусок моей простыни. Намазали свежую мазь, наконец, сообразил, что она пахнет смолой и дёгтем. На мой взгляд, ничего особо страшного и нет, так, длинная глубокая царапина. Вот только от чего мой клиент «кони двинул», мне не понятно.

Есть захотелось неимоверно. Пересилив себя, пошёл разбираться, кто я и что я? И почему у меня такая рана на голове? А, заодно, куда же это меня всё же занесло?

Первое, что я обнаружил на столе это письмо какой-то Оленьки Баженовой, так…так. После долгих попыток разобраться в этом, явно любовном письме, вот же блин пишут, так пишут, с…, я наконец-то, уловил суть. В общем, моему «коллеге» отказали…совсем. И удачи в этом деле ему уже не видать. Девушка выходит замуж за кого-то другого. Он этого, похоже, не выдержал и решил, скорее всего, свести счеты с жизнью. Дебил, блин. Что? Письмо, датированное 1848 года. Пипец. Вот попал, так попал.

Второе письмо от отца, в котором он лишает своего сына родительского благословления. А вот это уже серьёзно. Почему? А потому что сын не захотел поступать ни в Воронежскую Духовную семинарию, ни в Михайловский кадетский корпус. Жалеет, что так долго, целых семь лет, между прочим, оплачивал учебу и проживание сына в Воронежской губернской мужской гимназии. Пишет, что сын его опозорил семью. Вместо того чтобы учиться, сделать подобающего дворянина карьеру и не позорить родителей, сын надумал жениться и вести праздный образ жизни.

Ну да. Сначала отец отказался и перестал финансировать, потом девушка отказала или наоборот? Вот молодой оболтус и не выдержал. Ишь, какая у него чувствительная душа была. В общем, типичный молодой нигилист этого времени, много и всего желающий, но мало что умеющий. Базаров или как там его…у Тургенева. Или это другой? В общем, не помню я эту школьную муть, но помню что молодые люди маялись дурью…причём много и часть.

Так, теперь кто же я?

В громадном сундуке под кроватью среди немногочисленных вещей нашёлся паспорт на серой бумаге. Читаем «по указу его величества государя императора Николая Павловича Самодержавца Всероссийского…ну и так далее, сын дворянина Мальцева Ивана Алексеевича и Мальцевой (урождённой Старокожевой) Дарьи Михайловны наречённый Дмитрием, народился в 1829 году в Валуйском уезде», ну и так далее. Большая размашистая подпись и такая же печать. Какая-то филькина грамота честное слово. В мое время и фантик от конфет солидней смотрится.

Ну-у, уже хоть что-то. Слава богу судьба, не в крепостного крестьянина засунула, а в дворянина. Правда, полностью отверженного семьёй. Ничего, выкручусь. Что-то и как-то да придумаю.

Вторая грамота-свидетельство об окончании Главной губернской гимназии в 1848 году на имя Мальцева Дмитрия Ивановича. И всё, как полагается, с печатью и размашистой подписью.

Похоже, что семейство на образование и жизнь сына не экономили. Желали, чтобы он и дальше учился и «выбился в большие люди», а он вон как ответил. Ладно, придётся отдуваться за себя… и за того парня, раз такой подарок.

Ещё бы узнать, что он там изучал? И главное как?

Так. Нашёл спрятанные десять рублей зелененькими ассигнациями по рублю. Наверное, очень большие деньги по этим временам? Припрячем, пусть пока полежат. С остальным потом. А-то вот живот сейчас точно совсем с «ума» сойдёт. Интересно он хоть ел последнее время…или всё переживал?

На столе рассыпанная мелочь. Ну-ка и сколько тут у нас нумизматики? Ого, целых пятьдесят шесть медных копеек. Достаточно увесистые монеты по одной, две и пять медных копеек. Одеваю чистую рубаху с ажурным воротником и матюгаюсь. Ну, кто такое только носит? П… какие-нибудь, не иначе. И сидит на мне как-то неудобно. Да что за ерунда? Снимаю. Подхожу к окну и рассматриваю в чём там дело. Понятно-о с такими-то швами, да ещё и не семерично. Кто же так шьёт, ну кто так шьёт? Стоп. Теперь понятно, почему у них раньше одежда была всегда большего размера. Да в этом времени не то, что швейных машинок, иголок нормальных то не было. Хотя, швейные машинки, по-моему, уже были. После надеваю длинный сзади и короткий спереди несуразный пиджак, да ещё, с вырезами впереди. Умереть – не встать с такого маскарада. Сгребаю в ладонь деньги и иду обедать. При выходе комнату закрыл на замок большим амбарным ключом, что висел около двери на обычной верёвке на деревянном сучке.

Наверху в небольшой столовой или как тут сейчас называется это помещение, находились восемь больших столов и один маленький стол. Хорошо хоть посетителей не было. Ну да, все-то уже на работе. За прилавком стоял Спиридон, хмуро смотрящий на меня.

Если судить, что сейчас 1848 год то ещё и нормально. И вообще,