Северный дракон - Ерофей Трофимов

охотиться, и стрелять, и ухваткам воинским, всему учил. Подхватив сидор, парень закинул его на правое плечо и, привычно перемахнув забор, нырнул в подлесок. Тайга подступала к станице почти вплотную. Уже отойдя шагов на сотню, Леха услышал, как на их подворье грохнул выстрел, и, выругавшись, бросился к ближайшему дереву.

Шипя от боли, он взобрался на высоту пары своих ростов и, напрягая глаза, всмотрелся в то, что происходило в их дворе. По подворью с хозяйским видом расхаживали все те же иностранные солдаты. Потом из дома вытащили мать и двух сестер. Один из солдат тут же принялся тискать старшую сестренку, гнусно усмехаясь и корча рожи. Не удержавшись, Леха вскинул карабин и, тщательно прицелившись, спустил курок.

Голова насильника лопнула, окатив красным стену сарая. Солдаты тут же забыли про женщин и принялись прятаться, осматриваясь и пытаясь понять, откуда в них стреляли. Плавно передернув затвор, Леха взял на прицел еще одного солдата и снова выстрелил. Стрелять его отец научил здорово. Один выстрел, одно попадание. Иначе стрелять – пустой перевод патронов. Так опытный казак всегда повторял. Выпустив все пять патронов, Леха заметил, как от станицы в тайгу пробираются фигурки солдат. Сообразив, что они пытаются его обойти, парень спустился с дерева и, на ходу перезаряжая карабин, быстро зашагал в нужную сторону.

Но среди солдат, похоже, нашелся опытный проводник, сумевший разобраться в его следах. Очень скоро парень заметил погоню и принялся путать следы. Ранение и потеря крови не позволяли ему бежать, так что пришлось вспомнить все, чему когда-то учил отец. Дважды он сходил в ручей и двигался по колено в воде, выбираясь на прибрежные камни, чтобы сбить врага со следа. И вот теперь, убедившись, что сумел оторваться, Леха направился в нужную сторону.

На хутор бабушки Чин. Если быть точным, то Чин была ему прабабкой, но Леха привык называть ее бабушкой. Она его всегда называла странным именем Лю, но Леха не обижался. Знал, что бабка называла его так с самого детства. Еще когда он толком и ходить не умел. А самое главное, именно она, бабушка Чин, обучила его тому, что для многих в станице было странным и непривычным. Но сам Леха придерживался мнения отца. Знания лишними не бывают.

* * *

– Сколько раз тебе было повторять, что рану нельзя оставлять открытой? – возмущенно ворчала бабушка Чин, вычищая ему попорченную шкуру.

– Так некогда было, бабушка, – скрипнув зубами, выдохнул Леха. – Гнались за мной.

– Надо было хоть воском медовым замазать, – вздохнула бабка, засыпая рану смесью толченых трав.

Травы она разбирала ловко. Потому и жили они с прадедом на хуторе, в тайге. Где и когда эти двое познакомились, не знал никто. Просто однажды прадед вернулся из приграничного похода, привезя с собой юную девушку китаянку. В казачьей среде подобные браки были не редкостью, так что долго судачить об этом даже записные кумушки не стали. Так, перемыли косточки пару седмиц, да забыли.

Как они жили и чем занимались, Леха толком не знал, да и, по совести сказать, не сильно интересовался. Прадед до его появления на свет не дожил, а бабка так и жила на хуторе. Только иногда Леху привозили к ней, когда матери приходила пора рожать очередного ребенка. Став постарше, Леха и сам начал бегать на хутор. Там ему было интереснее. Бабушка Чин знала многое. Именно от нее он и узнал, что такое чайная церемония и каллиграфия. А главное, она стала учить его приемам борьбы, очень похожим на ухватки пластунов.

И именно у бабки он научился понимать и легко говорить на языке манджур и разбирать письмо наречия мандарин. Зачем это было нужно, Леха и сам не знал, но учиться ему было интересно. Конечно, настоящим мастером каллиграфии и знатоком чайной церемонии он не стал, но и в иероглифах тоже не путался. Вообще, с бабушкой ему было куда как интереснее, чем в станице. Отец, прознав об этих занятиях, только задумчиво хмыкнул и уже первой же весной взял его с собой на приграничный торг.

Ханьские купцы, увидев юного казачка с монгольскими скулами и темно-карими глазами, только усмехались поначалу, но когда Леха начинал говорить с ними на наречии мандарин, тут же теряли усмешки и начинали отвечать очень даже вежливо. Почему сам отец не знал языков, Леха так и не понял. То ли ему лень учиться было, а то ли к языками не сильно расположен был, непонятно, но так оно и было. Из всей семьи бабушка Чин учить взялась только маленького Леху.

Дождавшись, когда бабка закончит с перевязкой, парень поднялся и, натягивая рубаху, спросил:

– Бабушка, а винтовка моя цела еще?

Откуда дед привез винтовку Генри, в семье не говорили, но Леха получил ее в полное свое распоряжение и умудрялся выбивать из нее пять мишеней из пяти. Так что для возвращения за семьей эта винтовка была ему предпочтительнее. Проще говоря, привычнее. Мосинский карабин, безусловно, мощный, но своя винтовка словно сама к плечу льнула. С ней парень давно уже забыл, что такое промах.

– А к чему тебе винтовка? – грозно поинтересовалась бабка, развернувшись к нему всем телом.

– Да как же?! – растерялся Леха. – Нужно ж домой. В станицу. Там же мамка с сестрами остались, – принялся объяснять он, размахивая руками.

– Они казачки. Сами управятся, – жестко отрезала бабка. – А тебе с такой раной только и осталось, что воевать. Дай сначала корке схватиться. Иначе кровью изойдешь.

– Батя сказал, что это царапина, – растерянно проворчал парень, удивленно рассматривая повязку.

– Соврал он тебе, чтобы не пугать, – тяжело вздохнула бабка. – Пуля насквозь прошла и, похоже, ничего сильно не зацепила. Но ты пока бегал, в нее какая-то грязь попала. Так что нельзя тебе пока тело напрягать. Может антонов огонь случиться.

– Но как же… – окончательно растерявшись, повторил парень. – Это ж получается, я их бросил, – еле слышно прохрипел он.

– Никого ты не бросал, – рявкнула в ответ бабка. – Ты последний мужчина в роду. Последний, слышишь, Лю?! И сделал ты то, что тебе отец родной велел. Или ты решил, что лучше старших все понимаешь?

Взгляд бабки вонзился в него, словно клинок. Лю звала его только она, и только когда он сумел в чем-то провиниться. Потупившись, Леха тяжело вздохнул и замолчал, не понимая, что делать дальше. Вздохнув в ответ, бабка подошла к лавке, на которой он сидел, и, погладив его по голове крепкой, мозолистой ладонью, тихо подсказала:

– Не грусти. Знаю, что тяжело все это принять. Уж поверь, и со