Бестолочь - Женя Гранжи

Подумать только – я унижен!

Свой обезумевший покой

Спускаю ниже в яму, ниже –

Зачем нужна любовь, на кой?

Привет, реальность отчужденья!

На камне дна сижу уж день я.

Мой злобный разум успокой.

Но мне бы удержаться только

От вновь нахлынувшего вдруг

Огня любви и снов, где столько

И обезумевших подруг

И лжедрузей, меня предавших,

Врагов, последний хлеб отдавших…

Как всё изменчиво вокруг!..

Махнув культёю вместо кисти

Мне на прощание, сорви

Мои оранжевые листья

Моей оранжевой любви…

3.10.2001.

Весенние ветра

Когда уйду спокойный в святую тишину,

Спокойный и бесшумный, с ветрами возлетая,

И снова покоряя родную вышину –

Запомнюсь этим стенам на многие лета я.

Весна ползла. Из почвы – в неистовый восход,

Сырой и равнодушный. Запомнятся страданья.

И в вечности запишут мой самый лучший всход.

На протяженьи жизни платил за это дань я.

Когда на веко ляжет последний мой пятак –

Сыграйте «Лакримозу» на старой «Аэлите».

Уставший от последних мучительных атак,

Когда уйду, усну я – меня не шевелите.

24.10.2001.

Любовь

Оскал озлобленный

                      ласкает кожу.

Любовь твоя,

                       умеренного роста,

Слюною вязкой брызжет.

                        Жадно гложет

Приволье привокзального

                          погоста.

Вернулся поутру

                           туда же,

Измученный болью

                            ушибленного колена.

В тенях подъезд, весь дом

                             загажен.

Шаги внизу –

                          вернулась Лена.

Лены ненавязчивый

                               вкус укуса!..

Вкусил удовольствие

                                обузы  вкуса.

Петля мне бросилась

                                от радости на шею.

Сама пугаясь, затянулась.

                                 Сжалась.

Со мной теперь ушла

                                 в могильную траншею

Сырая, недоделанная

                                 жалость.

Искал твой,

                     жаждущий любви, оскал

Ответ мой честный,

                               неприкрытый, голый.

До крови меня клык твой

                                          обласкал.

Вонзала пасть оскала

                                        дыроколы.

Теперь не важно, радость ли,

                                          тоска ли –

Не прибавится шрамов

                                  на мёртвой коже.

Мешки неудач на себе

                                   таскали…

И счастья пакетики

                                    носили тоже.

Вот, убитый любовью,

                                  в подъезде я.

Был бы жив – мог бы счастьем

                                   упиться –

Вот, глядите – примером

                                   возмездия

Служит труп моего

                                    убийцы.

Твой мозг, Лена, -

                                 жидкое олово.

Ты шаблонной, стандартной

                                 любви  своей, Лена,

Саморучно надела

                                  на голову

Пакет

            из полиэтилена!

А к слову сказать,

                                 моя будет ниже

Чаша весов, если

                                 взвесим

Любовь нашу.

                          Ведь твоей чашей движет

Килограмм

                     заплесневелой спеси.

Вниз-то мою чашу тянет

                                            свобода –

Не гордость или спесь.

                                        Вот так всё просто.

Судьба моя, твоего

                                    антипода –

Приволье

                  привокзального погоста.

12.12.2001.

Пустота

Ох, не спится мне

ночкой тёмною,

Не смеётся мне

смехом сдавленным,

Не грозится мне

пальцем скрюченным,

Да не снятся мне

сны цветастые.

То не звёзды мне

напророчили.

То не голь моя

перекатная -

То душа моя

бродит по лесу,

Стонет, корчится

да спивается.

Рванью ношеной

разодетая,

Болью-судрогой

изувечена.

Ходит-бродит

лесами-болотами,

Да полями всё

конопляными.

Как бродил по земле

испоганенной,

По грязи,

измарался-испачкался.

Не нашёл я креста

позолотного,

Освящённого,

православного.

Проведут меня

светлым заревом,

Подпоясают

красной лентою

Духи чёрные

да нечистые,

Уведут к себе

в норы тёмные.

Не брани меня,

моя матушка.

Не бросай, отец,

камни острые.

Не любовью жив,

и не верою,

Но надеждою

на прощение.

И не спится мне,

не тревожится.

Не смеётся мне

и не плачется.

Не грозится мне,

не прощается.

Не хвалиться мне,

и не каяться.

январь 2006

Фотография

В лице твоём, достойном умиленья,

Я больше ничего не нахожу.

И, разве что, с великим сожаленьем

Покину я твой плотский абажур.

И, может быть, для памятных коллекций

Я сердце твоё высушу. И впредь

Ты станешь бережливее, и сердцу

Позволишь безмятежно умереть.

И больше к вечно жаждущему лону

Не станешь ты распахивать врата,

И в лоно к себе, с криками и стоном

Запустишь стерегущего крота.

Засасывает всех в тебя мгновенно!

Кто не был там – воистину блажен.

Хотя, снаружи, если откровенно –

Сокровищница Карла Фаберже.

Не стану выражаться непристойно.

Когда тебе придётся прогореть,

Попробуй, свои дни дожив достойно,

Не менее достойно умереть.

1.11.2004.

Об этом

Из мыслей и крика сплетается это.

Об этом дымится моя сигарета.

Про это я мыслю, об этом кричу я.

На это надеюсь, лишь это почуяв.

От этого можно скрываться, но тщетно.

Ломаться для этого можно бессчетно.

Об этом я помню, живя под прицелом.

Довериться этому можно всецело.

В ком это всегда пребывает – с тем сила.

Об этом первейшая мудрость гласила.

На это не действует сила запрета.

Живет мое сердце надеждой на это.

Однажды придя, это долго уходит.

И многие в похоти это находят,

Но как было сказано всяким убожествам:

Подделок под это – великое множество.

11.09.2006.

Дом

В прохладной комнате,

                            в тумане смертельного навара,

В душистом аромате

                                      тающей горки

Висел, смеясь и покачиваясь,

                                        в петле Че Гевара,

А рядом испускал

                                 зловоние Горький.

Слова, разбросанные

                               серпантином мотивировки,

Струились в неуверенной

                                      пошлой ломке

И вниз опускались со звоном

                                    упавшей монтировки,

Выбивая наивных ушей

                                            колонки.

Стоя на старой лестнице,

                              на ступени самой низшей,

Я увидел у стены

                                белую лавку.

И на ней, блаженно улыбаясь,

                                 мёртвый лежал Ницше,

А рядышком с Ницше

                                  пристроился Кафка.

Скажи-ка, не лучше ли жизни

                                          в сто крат

Нам её долгие

                            отголоски?..

…Смотри, ещё двое –

                                          убитый Сократ

И продырявленный

                                     Маяковский…

22.12.2001.

Память

Дайте закурить

                    и налейте,

          К сердцу прижмите,

                               а не к ногтю –

                       И я вам сыграю

                                            на флейте

                                      Водосточных труб