Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов

стуле, в кабинет ворвался мужчина кавказской внешности, как потом выяснилось, начальник оперчасти.

— Что, бандиты? — вопросил он.

Получив от оперов утвердительный ответ, он нанёс мне удар ногой в лицо, от которого я слетел со стула, и ретировался из кабинета.

Били нас всю ночь. Часам к шести утра мне принесли показания подельников с полным раскладом[5], помимо которого они ещё приписали на себя такие детали, каких на самом деле и не было. Я понял, что всё потеряно, и пошёл в сознанку[6].

Делюга

В день ареста мне нужно было получить пособие по безработице. Будучи несовершеннолетним, я бросил учёбу и почти не работал. В груди горел огонь, и в силу возраста я не видел другого пути борьбы с творившейся вокруг, на мой взгляд, несправедливостью, кроме старого доброго уличного насилия.

Первая половина двухтысячных годов — дух постперестроечного поколения рабочих окраин. Пособия по безработице, бритые наголо головы, куртки-бомберы[7], высокие ботинки со стальными носами, размалёванные девушки-панкушки, тусовки, пьянки, драки. Но в то же время желание сделать мир и страну лучше, ненависть ко всем, кто наносит ей вред.

Мы с Саньком, который тоже не учился, поехали с утра в банк за выплатой пособия. Получив деньги, решили выпить и вернуться обратно на район. Там встретились с Шульцгеном и выдвинулись в шарагу[8], в которой ранее учился и я, и Саня, чтобы выцепить там знакомых и пойти тусить дальше. Так как мы уже поддали алкоголя, да и не слабо, я неоднократно говорил, что идём до шараги спокойно и ни на кого не прыгаем[9]. У меня были обоснованные подозрения, что за нами установлена слежка. Но Сане всегда срывало крышу по синьке. Вдали, мимо мусорных баков шло «тело» из тех самых лиц, к которым мы не питали особой любви. Саня сорвался с места и побежал в его сторону.

— Стой! — заорал я, но он меня уже не слышал.

Подбежав к терпиле[10], Саня нанёс ему несколько ударов в лицо и, схватив с помойки доску, сломал её тому о спину. Терпила завизжал и бросился бежать, Саня за ним.

Так как среди друзей были негласные правила единства, солидарности и взаимопомощи, то нам уже не оставалось ничего делать, как побежать за другом. «Тело» забежало в подвал, Саня за ним. Мы с Шульцгеном, добежав до подвала, спустились следом. На входе я взял в руки черенок от лопаты, так как не знал, что ожидает нас внизу. Шульцген последовал моему примеру. Спустившись в подвал, мы увидели терпилу, на которого прыгнул Саня, сидевшего за столом около входа, и ещё одного парня, стоящего поодаль с чем-то в руках, с чем именно, разглядеть было невозможно: царил полумрак. Саня стоял рядом с ними и яростно о чём-то рамсил[11]. Я решил не терять времени зря, перехватил черенок поудобнее и понёсся вперёд с боевым кличем.

Вскоре всё было закончено. Один из потерпевших лежал в луже крови на полу без сознания. Терпилу, сидевшего за столом, я почти не трогал. Именно он потом опознал меня в ОВД. Ещё один их товарищ, крупного телосложения здоровяк, забился под кровать в соседней комнате, спрятавшись от нас. Ни я, ни Саня, его не заметили, а Шульцген видел, но ничего нам не сказал. Шульцген, надо заметить, в отличии от меня и Санька, не трогал вообще никого, лишь стоял на входе с черенком и смотрел, чтобы никто из жертв не убежал. В показаниях, которые мне принесли опера, он через пытки оговорил себя, как и Санёк, заявивший, что удары терпилам наносили все. Лишь в моих показаниях была указана правда.

После избиения мы, выйдя из подвала, заперли потерпевших на замок и ушли. Через несколько часов нас задержали.

Журналисты

После дачи показаний нас повели в обезьянник. Он представлял из себя помимо клетки, в которой томился какой-то алкоголик, несколько камер, на полу которых был постелен твёрдый настил. Сотрудники после очередного обыска забрали шнурки, зажигалку, деньги, сигареты, нательный крестик[12] и «железный крест», который я носил рядом с ним на шее. Завели всех в разные камеры.

Ложиться на настил в камере, где, видимо, неоднократно отдыхали бомжи и другие асоциальные элементы, мне не хотелось, поэтому я ограничился тем, что присел на него. Всё тело болело от ночных пыток. Сам не заметил, как задремал сидя, упёршись головой в колени, а к одиннадцати утра уже разбудили.

— Давай, пошли. В кино сниматься будешь! — конвоир вывел меня из камеры.

Привели в коридор, где уже стояли подельники.

— В новостях показывать будут, — прошептал Шульцген.

Ко мне подошёл тот мент, который обещал позвонить родителям, и отвёл в сторону. Своё обещание, надо заметить, он сдержал.

— Не вздумай там говорить, что вы скинхеды. Ты же понимаешь, тебя УБОП[13] задерживал?! Это даже не наша юрисдикция!

Раз УБОП, значит, мои подозрения насчёт слежки были оправданы.

Сначала нас снимали журналисты с телеканала НТВ. Меня и Санька повели в зал совещания. Съёмка была скучной: вопросов толком не задавали, свою точку зрения высказать не дали, попросили Санька попозировать с черенком от лопаты, который уже являлся вещественным доказательством, отчего тот знатно повеселился. Потом показушно снимали в несколько дублей, как конвоиры ведут нас по коридору в наручниках. Цирк.

Затем привели журналистов с Третьего канала, передача «Город». С ними уже было поинтереснее. Пошли вопросы: «Зачем вы это сделали?», «Какие ваши цели?». Я решил воспользоваться предоставленной платформой и начал критику государственного режима, заявив, что власть в Москве вытесняет коренное население иммигрантами, и отпустил другие не менее радикальные политические высказывания. Мент, который просил меня скрыть от журналистов мои взгляды, смотрел на меня укоризненно из угла. А мне было всё равно. На тот момент я не думал, что на меня из-за этого могут повесить дополнительно какие-либо статьи УК[14].

Эти записи по ТВ я не видел до сих пор. А жаль: интересно было бы посмотреть на себя со стороны — избитого и с бодуна, толкавшего политические речи. Зато сюжеты видели множество знакомых и родных. О нас говорили на трёх каналах и писали в газетах «Московский Комсомолец» и «Комсомольская правда».

После интервью нас развели обратно по камерам в обезьянник дожидаться отправления на ИВС[15]. После съёмок я был взбудоражен и спать не хотелось, больше думал о будущем и о тюрьме. Перед арестом мне неоднократно снилась тюрьма. Во сне камеры в тюрьме были маленькими, одноместными,