Смерть или престол (Книга Дуба) - Андрэ Нортон

…Звон тетивы… прочный тисовый лук, дарованный волей свыше в качестве оружия, прервал ее сон. Женщина заговорила между приступами боли, обращаясь к ребенку, которого носила в себе.

— Дуб и Тис, Рябина и Ясень: истинно ваш мой ребенок — сын или дочь, кто бы ни родился…

Боль, несравнимая со всем тем, что она испытывала прежде, заволокла тьмой ее мир. Звуки боя стали едва различимыми. Женщина не замечала, как рядом с ней умирали люди, как Хасард, пронзенный стрелой, прыгнул в воду и, собрав остатки сил, столкнул лодку в мертвенный сумрак Зловещей Трясины — этого средоточия опасностей. Лодка двинулась вперед, закружилась под напором течения. Осознай это женщина, она могла бы почувствовать тошноту. Но она лишилась чувств.

Спустя целую жизнь появились тепло, слабый свет — и склонившаяся над страдалицей тень.

— Тужься, женщина! — приказала тень. — Тужься, как положено всем, кто производит на свет новую жизнь.

Она старалась, она была готова повиноваться любому приказу, лишь бы положить конец этой муке. На ее живот нажали. Что-то выскользнуло из ее тела. А потом она почувствовала, что и сама ускользает неведомо куда. Темнота начала смыкаться вокруг нее, но она еще успела услышать далекий и слабый голос:

— Девочка…

Зазар крепко держала орущего младенца, осматривая его при свете очага. Девочка. И крепкая: ее пронзительный крик говорил о том, что новорожденной есть все шансы выжить. И крупная — из тех детей, что почти разрывают роженицу на части. Светлый пушок на головке новорожденной уже начал подсыхать. Потом девочка вдруг замолчала — и в ее взгляде появилось нечто такое, что можно было подумать: она поняла, в каком мире очутилась… и зачем.

— Баба померла. — Кривоногая карга, прислуживавшая знахарке, посмотрела на свою госпожу, ткнув пальцем в сторону тела. — Знатная дама была, только конец-то для всех один. А с ребенком что делать будем? Отдадим подводным прожорам? Джолу не понравится, если мы дадим приют иноземке.

Зазар ловко искупала младенца и завернула в мягчайшее одеяльце, сотканное из тростникового пуха.

— Нам нужна соска. Возьми бутылочку со второй полки, — приказала она, словно не слыша слов Кази.

Кази послушалась, продолжая ворчать себе под нос. Когда новорожденная снова открыла рот, собираясь закричать и потребовать еды, для нее уже была готова соска, наполненная смесью, которой Зазар вскармливала всевозможных сироток.

— Вот Джол придет, — снова завела Кази. Здоровой ногой она оттолкнула обмякшее, окровавленное тело женщины. И вздохнула.

Зазар знала, что Кази успела (незаметно, как ей думалось) стащить с плаща умершей блестящую брошь — круг с синим камнем. Такого красивого украшения у Кази никогда не было. Вообще-то у Кази никаких украшений не было. Зазар приложила немало усилий к тому, чтобы внушить Кази уверенность: у ее госпожи есть глаза не только на затылке, но и вообще повсюду. Но пусть Кази думает, что хозяйка не заметила кражу. На самом деле Зазар брошью просто не интересовалась.

— Да, верно. Женщина мертва, — спокойно сказала Зазар. — Пусть Джол заберет ее тело. Но ребенок…

Она говорила медленно. Младенец насытился и заснул. Зазар поднесла девочку поближе к лампе, освещавшей всякие необходимые знахарке вещи: кости, семена, сушеные листья, жесткое окоченевшее тело шарозмеи.

Она бережно развернула ребенка. Ей нужна была полная уверенность. Да, сходство с отцом и матерью было заметным даже в младенческих неопределенных чертах. Никто бы не ошибся в цвете пушистых волос, в очертаниях носа, губ и овала лица — они обещали многое. Знахарка не раз видела лицо той женщины во всевидящем горшке, а внешность мужчины была знакома каждому во всем Ренделе. И гадальные кости подтвердили ее видение. Погасив улыбку, Зазар сжала губы. О да, в последние десять дней она не раз гадала на костях — и каждый раз они рассказывали ей одно и то же.

Она подняла ту, которой предстояло принести перемены — возможно, даже порвать путы самой Трясинной земли. К добру это или к худу? Зазар не знала: этого кости не желали говорить. На секунду ее охватило искушение. Было бы так легко прижать ладонь к крошечному лицу и отправить дочь вслед за матерью. Все жители Зловещей Трясины будут требовать именно этого.

Но что-то в душе знахарки противилось такому убийству. Она слишком хорошо понимала, кого именно ей предстоит вырастить. Прежде чем снова закутать девочку, знахарка кивнула. И сказала — обращаясь не к Кази, а к тому, что всегда повелевало всеми.

— У короля, — она старательно подбирала слова, которыми следовало бы приветствовать новорожденного после того, как звуки труб возвестили о его появлении: — У нашего достойнейшего короля родилась дочь!

Кази испуганно свернулась в углу. Внезапно вспомнив, что за ней наблюдают, Зазар повернулась и посмотрела на Кази. Потом выставила указательный палец, направив его на прислужницу.

— Молчать!

Нить силы вылетела из пальца и опутала Кази. Зазар наблюдала за тем, как нить всасывается в кожу женщины. Если даже Кази захочет рассказать обо всем — сейчас или в будущем, — сила не даст ей проговориться.

Не вставая с колен, знахарка передвинулась к неподвижному телу аристократки. При свете очага исхудавшее лицо женщины казалось старым и измученным, утратив даже следы той красоты, что когда-то была гордостью ее близких. Зазар внимательно всмотрелась в черты умершей — и рассмеялась.

— Значит, мои маленькие ночные слуги не зря хохочут и пищат? Яснеродная, дочь Ясеня, где же теперь твой возлюбленный? Может быть, со временем ты и одержала бы верх, но он, похоже, был привязан к тебе только желанием, а его хватает ненадолго. — Она чуть наклонила голову. — Однако ты родила ребенка неохотно. Я помню, как твоя служанка приходила ко мне за снадобьем… но ты к нему не прикоснулась. Что тебе помешало? — Она помолчала, задумавшись. — А может быть, так случилось потому, что ты зачала носительницу перемен и она не пожелала освободить тебя от бремени?

Умершая не могла ответить — но сейчас у Зазар не было желания бросать кости и заглядывать в будущее.

Кази робко заговорила, нарушив тишину:

— У нее нет имени. У новорожденной…

Это было верно. Девочке следует получить имя от матери: таков нерушимый обычай. Однако эти материнские губы умолкли навсегда.

— Я сама дам ей имя, — заявила Зазар так, словно ожидала возражений. — Она — яснеродная, и она принесла гибель той, которая ее родила. Ее имя — Ясенка Смертедочерь.

Кази в ужасе вскрикнула:

— Не говори такого! Не говори!

— Она Ясенка, а про остальное забудь, Кази.

Грязь и колючие ветки лишили блеска мундиры королевских солдат, но даже в сумерках можно было различить пучки перьев на шлемах и рисунок на гербах Тиса — кольцо тисовых листьев, увенчанное луком, — на груди и спине каждого воина. Солдаты отошли от павшей лошади и сгрудились, ожидая приказа. Лучший следопыт отряда пригнулся к земле, читая знаки, оставшиеся на раскисшей земле.