Роман Ангелины. Фантастический роман о фантастической любви - Сергей Филиппов (Серж Фил)

Всё? Отсмеялись? Отдышались? Да-да, я явственно слышу все эпитеты, которые вы щедро отпускаете в мой адрес. Но неужели же вы думаете, что я вам всё не объясню?! Все вы, конечно, испытали любовь, ну, или хотя бы о ней слышали, что есть, мол, такая штука, от которой люди умирают и воскресают, взлетают в небеса или обрушиваются в геенну огненную. И, любит ли мужчина женщину или женщина мужчину, либо, как это стало модно ныне, любовь голубеет и розовеет, но объект любви – человек живой, из плоти и крови (есть, правда, некие некрофилы, но они слишком смердят, чтобы о них стоило говорить). А вот ведь бывает любовь и иная. И в этом случае объекты любви не живые люди (но и не мёртвые, слава богу!), они – придуманные! Да что я вам открываю тайны, вы же прекрасно всё знаете и помните и Пигмалиона, и Галатею. Вот так и Роман, подобно древнему ваятелю, влюбился в свой персонаж. Он её, придуманную самим собой, знал и представлял до мельчайших деталей, до завитка русых волос, до искорки лукавства в голубых глазах. Он ясно видел, как она хмурится или улыбается, как прикусывает губку, о чём-то задумываясь. Он чётко слышал её голос, звонкий, чистый и немного низкий. Он знал все её жесты, походку, привычки, он не просто всё это знал, он всё это лицезрел воочию. Он был уверен, что хоть это он её и придумал, но она есть, она реально существует! Единственное, чего не знал Роман – где она? И ещё он, цепенея от ужаса, понимал, что никогда и нигде её не встретит!

– Вот и всё, роман закончен, а с ним закончена и жизнь! – Роман поднялся со скрипучего стула, походил минуту по комнате и упал на диван. – Как я ни оттягивал этот момент, как ни пытался обмануть сам себя, уповая на ненормальность психики, всё тщетно. Видно, дьявол подсказал мне этот сюжет. – Он уткнулся лицом в подушку, глуша стон, готовый вырваться из истерзанной души, и захрипел, словно пришло его последнее, смертное мгновение.

Нет, не сразу, далеко не сразу вошла в Романа эта странная любовь. Да и не может писатель или поэт не влюбляться в свои персонажи, будь они самые мрачные и несимпатичные. Поначалу он только любовался своею героиней, восхищался её мыслями и поступками, следил с волнением за её жизнью.

Тут нужно сделать маленькое пояснение, а то, я вижу, вы и на меня-то смотрите, как на человека со слегка сдвинутой «крышей». Я вас уверяю, что это только так кажется, что писатель сам, волею своей фантазии ведёт героев по лабиринту сюжета и определяет все их действия. Отнюдь нет. Придумав основную линию сюжета и главных героев, писателю остаётся только наблюдать за ними и всё записывать. Я ничуть не придумываю, это чистая правда, а если какой-то литератор станет вас уверять, что это он и только он хозяин своего произведения и своих героев, то… не читайте его «творения» и не вникайте в его слова, этот человек просто зарабатывает писаниной!

Одним словом, любование и восхищение Романом героиней своею легко и незримо переросло в самую настоящую любовь! Я и сам почти не верю, что так может случиться, но ведь… случилось же!..

Час ли пролежал в полубредовом оцепенении на диванчике Роман или день, или прошло четверть вечности, а, быть может, промелькнуло лишь мгновение, неведомо, но внезапно всё изменилось. Роман резко поднялся с ложа, потянулся до хруста в суставах и потёр кулаками глаза.

– Как странно, – пробормотал он, – кажется, я не спал, но мне снился сон. Но я ничего, абсолютно ничего не помню, ни единой детали! Но то, что это было прекрасно – несомненно!

Он присел к столу, взял в руки последний исписанный листок своего романа и улыбнулся. Да, чёрт возьми, он улыбнулся! Впервые за последние дни или даже недели! Что же произошло? Не лишился ли, боже мой, бедный Роман последних крупиц разума под действием этой странной любви?!

Нет-нет, не бойтесь, рассудок его не помутился, по крайней мере, больше, чем у кого-либо из нас. Всё происходит именно так, как и должно происходить, по всем правилам сочинительства. Необходимо максимально нагнести обстановку перед основными событиями. А поскольку вот-вот должно произойти явление героини (моей самой любимой героини!), то мне и приходится, волей-неволей, подчиняться этим правилам. И опять я слышу упрёки, что, дескать, не велик тот писатель, кто действует в угоду каких-то правил, пусть и общепринятых. Нужно экспериментировать и наплевать на все каноны, только тогда можно создать что-то действительно грандиозное! Тысячу раз, миллион раз согласен с вами! И всё же мне есть оправдания. Во-первых, если у вас хватит терпения дочитать этот роман до конца (или, хотя бы, до половины), то вы сможете заметить и, надеюсь, оценить, что меньше всего я стараюсь соблюдать какие бы то ни было правила. А во-вторых, кто вам сказал, что мне очень хочется прослыть великим? Хотя, конечно, это было бы не самым плохим, что случается в жизни художника, но тщеславие – хвала Господу Богу! – не моя стезя.

А Роман, пробежав глазами последние строки своего творения, вновь улыбнулся:

– Что со мною происходит? Почему мне так хорошо, почему я абсолютно спокоен? Может быть, Бог смилостивился и забрал обратно то, чем он меня так щедро, но по ошибке одарил?

Конечно же, никто не шепнул на ушко ответы на эти глобальные вопросы, да Роман и не ждал этого, он был человеком, который сам задаёт вопросы, и сам же на них отвечает. Да будь иначе, не фиг было бы ему и браться за перо!

Печка ли слишком добросовестно начала отдавать тепло прогоревших берёзовых дров или кровь побежала по телу быстрее, но Роману стало нестерпимо жарко. Он расстегнул ворот джемпера, а потом решил и вовсе его снять, но передумал. Он сделал по-другому: вышел сначала на верандочку, а потом и на крыльцо.

А природа явно готовила сюрпризик. Ещё недавно, яркое до рези в глазах, звёздное небо помутнело, словно его задёрнули куском старого, измочаленного штормами паруса, а прозрачный, как ключевая вода, воздух стал видим и осязаем. Проснулся ветер и негромко принялся что-то напевать. Вначале его пение походило на колыбельную и было приятно и мелодично. Сухая позёмка зашевелилась и начала искусно заплетать снежные косички, перевивая их в красивейшие узоры. Но вот ветру наскучило колыбельное однообразие, он на мгновение совсем утих, но тут же дунул мощно, порывисто, и аккуратный узор снежного макраме легко рассыпался на миллионы частичек. На сером небе уже появились первые гости. Хотя нет, это были вовсе не гости, это были завоеватели, вернее их дозор – тяжёлые чёрные тучи. Они надвигались быстро и неотвратимо, царапая свои брюшины об острые пики елей, и из этих разорванных брюшин просыпались грязно-белые хлопья. А ветер уже не пел, он рычал и бесновался! Он легко и грубо хватал за макушки сосны и берёзы и безжалостно гнул их к земле, пытаясь переломить напополам, а снежные массы свивал в огромные серые валы, но тут же их распускал и бросал в серое небо.

Роман стоял на крыльце и восторженно наблюдал за рождением пурги. А та, словно видя это, старалась вовсю. Она плакала, выла и хохотала, стонала и вздыхала с придыханием, как коварная соблазнительница. Но Роману она представлялась пьяной маляршей, которой стали вдруг ненавистны все цвета, кроме серого, и она окрасила всё-всё в грязные, неживые, мрачные оттенки этого колера.

– Ах, чёрт, какая прелесть! Кажется, что весь мир встал на дыбы и потерял разум и расчётливость! Ах, какой ветер, какая свежесть!

Роман вдохнул резко и глубоко коктейль из свежайшего ветра, на треть разбавленного снежной пылью, и внутри него будто вспыхнуло пламя бенгальских огней – оно горело, но не обжигало.

А пурга, на мгновение умолкнув, вдруг яростно вскричала, как роженица в пик схваток, и утихла совсем. Этот крик эхом прокатился в голове Романа, а сердце как будто остановилось.

Прекратилась и пурга.

Плевра серой пелены медленно разорвалась и явила перед Романом ЕЁ!

Да, это была ОНА! Та, которую он сам по крупицам вылеплял, со страстью, с великой любовью. Он, её создатель, вдохнувший в неё жизнь, но он же и ставший её рабом!

II

«Нет, так не бывает! Это сказка!» – слышатся мне скептические возгласы. Да конечно не бывает, не бывает! Я и сам это прекрасно знаю. И всё-таки это произошло, это случилось, и случилось именно так! Я ведь вам объяснял, что мог бы всё это придумать и представить более реально. Но в том-то и дело, что ничего я не придумываю, я лишь записываю то, что происходит, и уж коли я написал так, значит, так оно и было. Честно-честно, мне и самому-то верится во всё это с трудом!

Роман застыл, как глыба мрамора. В первое мгновение он даже не понял, что же произошло. Эх, где же вы, Родены, Проксители и Церетели, ведь вот, перед вами, такой бесподобный материал! Был бы я ваятель, я б такое высек из него!

Оцепенение прошло быстро, и наконец-то наш бедный поэт стал осознавать, что перед ним не чудное видение его мечтаний, а существо земное, реальное!