Кетополис: Киты и броненосцы - Грэй Грин

– Да, господин.

Она отводит взгляд.

– Мы идем спиной к будущему, – говорит Ват Сомпонг. – Поэтому не видим его. Мы можем смотреть только в прошлое… Контракт готов, господин Козмо. Нужна только ваша подпись.

Я знаю, что вы хотите спросить.

Да, я подписал.

С тех пор я женатый человек. Можете присылать поздравления. Впрочем, уже не стоит. Нет, не стоит. Не беспокойтесь.

…Когда мы остаемся одни, Нитхинан смотрит на меня.

Я протягиваю руку. Мои пальцы испачканы чернилами.

– Иди ко мне, о моя ведущая к сокровищам! Возьми меня за руку и веди в сад удовольствий и неги…

Темные глаза.

У меня вдруг перехватывает горло. Перед глазами все плывет. Я говорю:

– Обними меня, пожалуйста, Нитхинан. Мне до смерти страшно.

Я не рассказываю историю. Я наматываю ее на кабестан. Тугими кольцами, обжимая подробности и детали в один тонкий металлический трос.

Виток, виток, виток…

Давайте поговорим о бездымном порохе. Я все-таки закончил артиллерийский класс.

У галлийцев пироксилин. Он мощный, но разлагается даже при нормальной температуре.

У немцев баллистит.

У итальянцев филит. Хорошее название.

У англичан кордит. Хороший порох.

У нас опять-таки пироксилин – который, отсырев, превращается в мощнейшую взрывчатку и к чертям разносит орудие. Вместе с орудийной прислугой.

Понимаете, к чему я клоню?

Надо делать, как у англичан.

Англичане – лучшая морская нация в мире.

Но лучший снарядный порох – у американцев. Пироколлоид. Ни черта с ним не делается. Не окисляется, не боится влаги, не взрывается в стволе. И однородный, после прессовки и обвалки хоть вместо резинового ковра к адмиральскому трапу. И ровное медленное горение, без детонации – что самое главное.

Американцы – молодцы. Еще бы. Секрет пороха они свистнули у русских.

Я знаю это, потому что мне рассказал подвыпивший русский лейтенант с клипера «Джигит». Клипер был старый и уютный, как глоток коньяка у камина; в скрипе дерева и трепете белых парусов, а лейтенант молодой и отточенный, с хромированным блеском хорошего механизма. Автоматон. Казалось, когда он разливает водку, я слышу слаженное «чик-чик-чик» шестеренок. Молодые русские офицеры все как один хотят походить на англичан…

Впрочем, как и молодые кетополийские.

Потому что англичане – лучшая морская нация в мире.

А мы только и можем, что убивать китов.

«Джигит» стоял в Кето неделю. Затем русские шли в Нагасаки через Аннам, с дирижабля им передали почту. Прощаясь, лейтенант улыбнулся мне и отсалютовал: белый, без единой складки, отутюженный, совершенно английская улыбка, совершенно английские манеры. Холодноватая вежливость кругами, как от дорогого галлийского о’де-колона.

Я не рассказываю историю. Я придумываю.

Потом он вдруг шагнул и обнял меня. Как-то очень просто, по-домашнему.

– Ну, прощай, Костя. Даст бог, свидимся.

Не свиделись.

Кетополийский китобоец нашел клипер, севший на днище у маленького острова Траут. В корпусе – огромная пробоина, след от удара. Словно что-то огромное (кит? подводная лодка? гигантский нарвал?) на скорости проломило борт «Джигита». А затем пришли пираты.

Русских взяли на абордаж. И вырезали всех до единого человека. Знакомая картина. Палуба залита кровью, тела плавают в трюме, внутренности развешаны по всему кораблю.

Отрезанные головы сложены на юте – аккуратной такой пирамидкой.

– Бирманцы, – сказал кто-то.

Я не рассказываю историю.

Следующим утром нам зачитали приказ Канцлера по флоту. Нанести удар по пиратской флотилии – это понятно. Потопить и рассеять – никаких возражений. Но еще три пункта?

Подданных Великой Бирмы в плен не брать. Утопающим помощи не оказывать. Для оказания содействия поврежденным кораблям не останавливаться…

Флот возмутился.

Это противоречит морскому кодексу.

Мы не какие-нибудь американцы! Мы…

…Об американском военном флоте в то время говорили в основном дурное. Самый молодой из флотов мира – и самый бойкий, наглый и невежественный. Впрочем, мы, наверное, просто завидовали – потому что флот САСШ рос как на дрожжах, конкурируя уже не только с галлийским, но и с самим британским. Но зато у нас были…

Традиции.

Традиции. Железные болты, скрепляющие воедино людей, корабли и причуды океана. Флот без традиций подобен путешествию без добрых примет.

Американцы!

Молодой флот. То ли дело старые добрые – британский и кетополийский. Здесь не выходили в море в пятницу. Здесь утопающему всегда протягивали руку – даже если то был злейший враг. Здесь уважали противника…

Помощи не оказывать?!

Флот возмутился. Мы – кетополийцы!

…А потом мы пошли и раздолбали бирманцев в пух и прах.

Я говорю:

– Прощай, Нитхинан. Даст бог, свидимся.

Я выхожу на улицу. Поднимаю ворот шинели. Шершавый. Ветер холодит затылок. Достаю из портсигара русскую папиросу и чиркаю спичкой. Чииих. Огонь обжигает пальцы. Фосфорная спичка горит даже под водой, что ей ветер. Вдыхаю.

Я не курю, в общем-то.

Но сегодня – можно.

Бумага сгорает крупными кусками и летит вниз. В этом есть какой-то особенный шик. Теплый дым согревает в груди – что там у меня такое холодное? Иногда кажется, что я не могу продохнуть.

Сердце?

Спокойно, Козмо, спокойно.

Тебе еще многое нужно успеть.

Помню: в кабинете отца висит чертеж.

За пару месяцев до того мы ходили с отцом на научную выставку, которая проходила в павильонах возле Хрустальной Башни.

Некий ученый демонстрировал опыт, как сердце лягушки сокращается, потому что на него действуют электрические разряды. Это было жутковато.

Крошечное сердце лежало на белом фарфоровом блюде. Синеватый кусочек мяса с подведенными электродами.

Ученый подавал разряды электричества, и сердце продолжало биться.

Жуть, думал я тогда с восторгом. Просто жуть.

Чертеж.

Точно! Чертеж выглядел грубой копией картинки из учебника анатомии – той, где изображено человеческое сердце. Только это была копия, выполненная инженером боевых автоматонов.

Похоже на огромное сердце – версия mecanicus.

Вечером, ложась в кровать, я представлял, как огромные лепестковые клапаны с лязганьем сходятся и расходятся, поршень движется, выталкивая жидкость – почему-то в моем воображении она была темно-багрового, почти черного цвета. Холодная, это чувствовалось даже на расстоянии, с густым масляным блеском.

Услышав о моих фантазиях, отец улыбнулся. Своей обычной натянутой улыбкой.

– Козмо, это всего лишь масляный насос высокого давления, – сказал он, – для автоматона. Он размером будет меньше фаланги пальца. А чертеж – это в большом масштабе, видишь?