Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

— Благодарю, — сказала она с колкой иронией, — благодарю моя, добрая Элеонора; твое индийское гадание удалось вполне.

При этих словах Анриэтта громко захохотала, а ложная индианка, пораженная, упала на стул, имея у своих ног тело несчастного Понти.

Сколько времени она старалась прийти в себя, она сама не знала. В ушах ее все еще раздавался этот адский хохот, она все чувствовала ожог от этих рук, которые вырывали у нее медальон.

Но у Элеоноры, закаленной как сталь, бессилие страха не могло долго оставаться; она вскочила, тряхнула своими охладевшими членами и начала думать о мщении.

Куда девались ее женщины, которые, конечно, изменили ей? Как догнать Анриэтту? Как поправить это постыдное поражение, при одной мысли о котором возмущалась вся ее гордость? Прежде всего надо выйти из дома. Элеонора сделала усилие и направилась к двери. В ту же минуту в передней раздался шум шагов. Это были не женские шаги. Притом женщины Элеоноры не стали бы ждать ее после того, что случилось. Нет, это были шаги мужчины, мужчины взволнованного, торопившегося. Элеонора внятно слышала бренчание ножен шпаги. Не расставили ли ей засаду? Анриэтта, не довольствуясь тем, что утащила у нее записку, не хотела ли отнять у нее жизнь? Человек, который шел вооруженный, не был ли убийцей, которому было поручено навсегда погрести тайну Антрагов по преданию этой фамилии?

Бледная и дрожащая, при шуме приближавшихся шагов, Элеонора задула свечи и спряталась за дверью. Человек бежал. Элеонора видела в щель двери, как увеличивался его черный силуэт.

— Понти! — кричал этот человек. — Понти! Отвечай же!.. Где ты?

— Сперанца здесь! — прошептала Элеонора, зубы которой застучали от испуга. — О, если это он, я погибла!

Глава 70

КРОТКИЙ ЭСПЕРАНС

Эсперанс так бешено бросился, что первым прыжком перескочил пятнадцать футов, вторым десять и очутился в окне. Пламя сожгло его плащ, обожгло ноги, и промежуток одной секунды, во время которой он сдерживал свое дыхание, не мог бы безнаказанно повториться, но найдя в окне воздух менее жгучий, он выпрыгнул на стога сена полусгоревший и погрузился в реку.

Пламя пожара освещало эту водяную скатерть; но в том месте, куда Эсперанс погрузился, большие деревья с левой стороны и остров напротив мешали приближению зрителей. Мельник, боясь за свою мельницу, отрезал веревку от лодки. Никто не видел, как Эсперанс вышел из горящей риги.

Молодой человек, бросившись в реку, как отличный пловец, перевел дух только два раза до другого берега, стараясь выбирать тень, потом на другом берегу окончил под группой кувшинок благодарственную молитву, которую со своим неизменным хладнокровием начал в воде. Отерев свое лицо и будучи уверен, что никто его не приметит на острове, совершенно пустом, где только несколько испуганных коров смотрели на пожар ослепленными глазами, он сказал:

— К чему я благодарил Провидение за спасение моей жизни, если теперь эта жизнь кончена? Но Господь милосерд, позволив, чтобы герцогиня не страдала из-за меня. Наши враги побеждены и на этот раз Анриэтта и Элеонора, ожесточенные демоны, приказавшие огню поглотить меня, я вызываю вас на бой! Теперь надо сказать вам это в глаза.

Молодой человек бросил последний взгляд на пылавшую ригу. Несмотря на сильное пламя, старое здание еще держалось. Оно походило на те геройские цитадели, которые отражают приступ врагов. Сено сгорело, но стены устояли, и Эсперанс, видя, как уменьшался красный столб, поспешил отыскивать глазами на лугу, освещенном еще блеском огня. Он увидал на зеленой мураве белую фигуру, возле которой толпилось несколько человек. Это, должно быть, была Габриэль, несчастная женщина, которая могла думать, что друг ее навсегда погиб. Эсперанс узнал Грациенну, стоявшую на коленях перед своей госпожой.

Это горестное зрелище остановило Эсперанса на несколько минут, но когда он увидал, что герцогиня приподнялась, опираясь на руку Грациенны, когда он уверился, что жизнь Габриэль была спасена так же, как и его, ничто не удерживало его более. Он опять бросился вплавь, не теряя из виду берег, чтобы избегнуть встречи. К счастью, дорога была пуста. Эсперанс доплыл до кустарника, выжал воду из своего платья и, отыскав свою лошадь, которую он оставил в кустарнике и которая заржала от радости, поскакал к Парижу и через час въезжал в его ворота.

Дорогой его деятельный ум составил план. Кроме нескольких невидимых ожогов, Эсперанс думал, что когда он переоденется, все следы пожара исчезнут; но нельзя было явиться к себе в дом, к своим людям, в таком виде, который компрометировал его. Эсперанс вспомнил, что у него есть домик в предместье.

— Там, — сказал он, — у меня есть платье, белье, полный костюм. Трудно надеяться встретить там Понти, потому что ночь и его индианка не получила позволения от Могола не ночевать дома, однако все возможно на этом свете, даже снисхождение Могола. В случае, если я найду Понти и индианку, я сумею быть скромным. Впрочем, нет, не надо быть слишком скромным, я хочу узнать, кто такая эта Айюбани.

Решившись таким образом, Эсперанс прямо поехал к домику в предместье. Он въехал в улицу в ту минуту, когда две мнимые индианки бежали, когда Анриэтта, сговорившись с одной из них, входила в дом. Носилки Айюбани ждали в десяти шагах от двери. Карета Анриэтты ждала на повороте улицы.

«Сколько экипажей! — подумал Эсперанс, проницательные глаза которого приметили все, несмотря на темноту. — Уж не дает ли Понти сегодня бал?»

Размышляя таким образом, молодой человек сошел на землю и медленно приблизился, ведя лошадь за собой. Дверь на двор была полуоткрыта. Эсперансу стоило только толкнуть ее, чтобы ввести лошадь, и он искал кольца, чтобы привязать ее, когда шелест платья привлек его внимание и заставил взглянуть в переднюю.

Какая-то женщина бежала так скоро, что ноги ее едва касались земли. Эта женщина, закутанная в мантилью, исчезла как видение и прямо добежала до кареты, около которой Эсперанс различил несколько мужчин, которые помогли даме сесть и проводили ее, когда она поехала.

«Что это значит? — подумал Эсперанс. — Разве это индианка убежала таким образом? А оставшиеся носилки кого же ждут?»

Он воротился запереть дверь на улицу и, возвращаясь к передней, закричал:

— Понти! где ты?

Повсюду была тишина и темнота. Запах воска недавно погашенной свечи, запах вина, недавно налитого, бросались ему в голову по мере того как он приближался ощупью. Он вошел в залу. Но не сделал он и двух шагов, как ноги его наткнулись на какое-то препятствие… на чье-то тело. Он наклоняется, щупает… мужское платье, атлас, которым Понти так гордился, в ту же минуту шумное дыхание заставило Эсперанса узнать его друга. Слава богу, Понти не умер, он только спит; запах вина значителен: несчастный пьян опять на этот раз. Эсперанс приподнял его с отвращением и посадил на стул. Но другой шум коснулся его слуха: заскрипела дверь. Эсперанс прислушался. Прерывистое дыхание обнаружило в двух шагах от него присутствие спрятанного человека. Дверь двигается, шелестит материя и что-то легкое, воздушное бежит, проскальзывает в переднюю. Это была Элеонора, которая, считая минуту благоприятной, старалась убежать, пока ее не увидали.