Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 годы - Михаил Иванович Мельтюхов

беспорядки, вызванные забастовками, революциями, контрреволюциями или гражданской войной; нарушение интересов другого государства; разрыв дипломатических и экономических отношений; экономическая или финансовая блокада; споры, в том числе и территориальные, и пограничные инциденты)[1828].

Исходя из содержания конвенции, вроде бы получается, что Советский Союз совершил агрессию против Польши и Финляндии, тогда как в отношении стран Прибалтики единственным действием Москвы, которое подпадало под действие этой конвенции, было введение военно‐морской блокады региона. Однако на самом деле эта ситуация с точки зрения международного права является еще более запутанной. Дело в том, что конвенция 1933 г. в 1939–1940 г. не являлась действующим документом международного права, так как изначально планировалось, что она будет дополнением к Конвенции о сокращении и ограничении вооружений, которая должна была быть выработана международной Конференцией по разоружению. Однако работа конференции завершилась безрезультатно, а, согласно базовым принципам права, в силу недействительности основного договора не вступает в силу и акцессорный. Более того, поскольку конвенция об определении агрессии совершенно не применялась ни в международном праве, ни в международных отношениях, она имела для всех ее участников ту же международно-правовую силу, что и односторонняя декларация. Соответственно, соблюдение условий данной конвенции являлось для СССР всего лишь актом доброй воли, которая в свою очередь определялась конкретной международной ситуацией. В силу действовавшего до 1945 г. международного права каждое государство имело право на так называемую самопомощь. То есть, государство, считавшее, что действия другого государства содержат угрозу для его жизненно важных интересов, могло в соответствии с действующим международным правом прибегнуть к силовым действиям с целью устранения этой угрозы[1829].

Учитывая разгром польской армии вермахтом, СССР не мог допустить оккупации Германией всей территории Польши и, использовав призывы Берлина о вводе войск, оккупировал территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Затем на этих территориях был фактически проведен плебисцит, выявивший стремление подавляющего большинства местного населения к воссоединению с Советским Союзом. При этом ни Москва, ни Варшава не объявляли друг другу войны, несмотря на возникший между ними территориальный спор. В отношении Финляндии советское правительство применило репрессалии с целью заставить ее пойти на уступки в вопросе о границе. Причем финское правительство полностью понимало законность действий Москвы и ему пришлось разыграть в Лиге Наций целый спектакль, чтобы побудить ее признать СССР «агрессором», хотя ни Япония, ни Италия, ни Германия такого решения не удостоились. Поскольку вступлению советских войск на территорию Эстонии, Латвии и Литвы в июне 1940 г. предшествовали дипломатические переговоры, завершившиеся согласием их правительств с советским вариантом решения проблем в двусторонних отношениях, действия Москвы в отношении этих стран не являются ни агрессией, ни оккупацией. В отношении Румынии СССР вообще не совершал действий, подпадающих под действие этой конвенции. Не говоря уже о том, что применение термина «советская агрессия» к оккупированной Румынией территории Бессарабии вообще невозможно. Вступлению же Красной армии на территорию Северной Буковины предшествовали дипломатические переговоры, завершившиеся согласием румынской стороны с советским вариантом решения Бессарабского вопроса. Таким образом, в 1939–1940 гг. Советский Союз не совершал никаких агрессивных действий в отношении своих западных соседей. Как справедливо отметил А. Тэйлор, «права России на балтийские государства и восточную часть Польши (а также Бессарабию. – М.М.) были гораздо более обоснованными по сравнению с правами Соединенных Штатов на Нью-Мексико»[1830]. В этом смысле невозможно не присоединиться к мнению Н.М. Карамзина: «Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое»[1831]. В итоге Советскому Союзу вновь удалось совместить политическую и геополитическую границы между «Западной» и «Российской» цивилизациями, как это уже имело место в конце XVIII века[1832].

Советско-английские и советско-французские отношения осенью 1939 г. ухудшились, так как Англия и Франция были недовольны тем, что им не удалось использовать Советский Союз в своих интересах, и русские осмелились предпочесть какие-то свои собственные интересы «общему делу» защиты западных демократий. В Лондоне и Париже были склонны рассматривать Москву в качестве невоюющего союзника Берлина, нанесение ущерба которому было формой косвенного давления на Германию. Противодействуя этим настроениям, советское руководство вело осторожный внешнеполитический курс, всячески демонстрируя свой нейтралитет в европейской войне. Однако советско-финляндская война и обострение борьбы за Скандинавию зимой 1939–1940 гг. поставили СССР перед реальной угрозой возникновения войны с Англией и Францией. Советское руководство попыталось избежать возможного конфликта, предприняв в то же время ряд военных мер, которые позволили бы дать адекватный ответ на англо-французское нападение. В этих условиях в Москве с облегчением узнали о вторжении Германии в Скандинавию, а позднее и во Францию, что полностью устранило угрозу столкновения Советского Союза с западными союзниками. Вместе с тем советское руководство, хотя и заняло более твердую позицию на переговорах с Англией, не собиралось окончательно портить отношения с ней. Москва продолжала лавировать между Берлином и Лондоном, который стремился любыми способами ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь Германию на Восток. Со своей стороны, Кремль рассматривал Германию в качестве силы, способной подорвать позиции Англии, расшатать «капиталистическую систему». Затем в подходящий момент Красная армия разгромит Германию и освободит Европу и от фашизма, и от «загнивающего капитализма».

Советско-германские отношения в 1939–1941 гг. развивались довольно неоднозначно. В них было и военно-экономическое сотрудничество, при котором стороны твердо отстаивали свои интересы, но все же находили компромисс. Случались и затяжные споры по целому ряду проблем. Конечно, ни одна из сторон не забывала о вероятности военного столкновения между ними и внимательно следила за действиями партнера-соперника. Взаимная подозрительность сторон явно стала нарастать с лета 1940 г., когда после неожиданно быстрого разгрома Франции Германия стала гегемоном Западной Европы и освободилась от сухопутного фронта, хотя продолжение войны с Англией сковывало ее военно‐морские и военно-воздушные силы. Правда, хотя победы вермахта в Западной Европе и произвели сильное впечатление на мировое общественное мнение, они не решили главную задачу Германии – вывести из войны Англию. Уже летом 1940 г. стало окончательно ясно, что война приняла затяжной характер, а положение Германии оставалось сложным. В этих условиях германское руководство, поставленное перед необходимостью ведения затяжной войны с Англией, попыталось создать континентальный антибританский блок с участием СССР. В Москве, видимо, были заинтересованы в ослаблении руками Германии английского влияния в континентальной Европе, но вовсе не собирались отдавать ее в безраздельное господство Берлину. Наоборот, советское руководство намеревалось получить от Германии новые территориально-политические уступки в Скандинавии, на Балканах и Ближнем Востоке, но советско-германские переговоры в ноябре 1940 г. показали, что Берлин рассматривает Европу как сферу своего безраздельного влияния, и новый компромисс оказался невозможным.

В последние годы в некоторых, особенно публицистических работах, можно встретить