Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Вспоминает А. Гомиашвили: «В те дни меня решили назначить художественным руководителем и директором Тбилисского театра имени Грибоедова. Великолепный театр, в свое время его возглавлял Константин Шах-Азизов. И хотя он пришел из ОГПУ, но коллектив собрал талантливый: его учениками были Товстоногов, Ефремов…

В общем, вечером, накануне моего утверждения, захожу в ЦК КП Грузии к своему другу, завотделом агитации и пропаганды. Сидим, треплемся, и он вдруг спрашивает у меня: «С какого года ты член партии?» – «Ни с какого, – отвечаю ему, – я – беспартийный». Тот пошел пятнами: «Слушай, как беспартийный! Хозяин театра – это же номенклатура ЦК! Почему не сказал, что ты не член?!» – «Меня что, спрашивали?» – говорю, а он уже из кабинета выскочил как ошпаренный. И – к секретарю ЦК Давиду Стуруа. Но у Дэви с юмором было все в порядке, единственное, о чем сожалел, так это о том, что моя беспартийность обнаружилась не на бюро ЦК: «Вот был бы цирк», – хохотал он. Словом, на следующий день мне вручили кандидатский билет, а еще через день я неожиданно вылетел в Москву и в аэропорту Внуково столкнулся с Стуруа. Узнав, что собираюсь сниматься в кино, он рассмеялся: «Напрасно тебя в партию приняли, хотя тебя, как коммуниста, теперь точно должны утвердить на роль Бендера…»

Так совпало, что на роль Остапа Бендера и кандидатом в члены КПСС меня утвердили одновременно…»

Стоит отметить, что звездная роль поначалу давалась Гомиашвили с трудом. Дело в том, что время уже поджимало и артисту пришлось учить роль буквально на ходу. Плохо зная текст, он первое время часто путался, забывал слова, и сцены с его участием приходилось многократно репетировать. Так продолжалось практически весь первый месяц. Вот как, к примеру, это отражено в документах:

«20 мая. В декорации „Квартира Боур“ кадр 167 снимали 11 минут, кадр 171 – 15 минут. Элемент импровизации на съемочной площадке достаточно высок. Замена актера на главную роль в процессе съемок очень сказывается на результатах работы. Наибольшие затраты рабочего времени приходятся на репетиции мизансцен и текста с актером Гомиашвили. С актером не были произведены предварительные репетиции, он не успевал войти, вжиться в роль, и львиная доля съемочного времени уходит на репетиционную работу. Например, 20 мая кадр 168 (речь Остапа за столом) репетировали 40 минут. Затем снимали 40 минут, из них 25 минут вновь были затрачены на междублевые репетиции с актером. Было снято 10 дублей, в пяти актером был перепутан текст…» (Речь Остапа в фильме звучит так: «Со всех сторон мы слышим стоны, со всех концов нашей обширной страны. Некоторые из нас служат и едят белый хлеб с маслом, другие едят бутерброды с черной икрой, а некоторые даже и с красной, третьи – получают пайки. И только беспризорные дети находятся без призора. Мы, господа присяжные заседатели, должны им помочь. И мы им поможем!..» – Ф. Р.)

Постепенно Гомиашвили освоился в роли и уже в дальнейшем чувствовал себя в ней как рыба в воде. Кстати, на экране теперь это прекрасно видно.

Между тем концовка работы над фильмом была омрачена серьезным скандалом между Гайдаем и Гомиашвили. Когда в марте 1971 года начался монтаж ленты, режиссера не устроил голос Гомиашвили и он решил, что его роль будет озвучивать другой актер. Выбор Гайдая пал на актера Юрия Саранцева. Последний вспоминает:

«В те времена у актера Геннадия Юдина отнялись ноги, и я ему помогал. А жил он в одном доме с Гайдаем. И однажды заглядывает к нам Леонид Иович. А у нас, как всегда, бутылочка на столе, закусочка… Зашел разговор о голосе главного героя „Двенадцати стульев“. Гайдай поначалу хотел, чтобы его озвучивали шесть разных актеров! „Что ж тут хорошего, – говорю я ему, – артист будет как петух – на все голоса?“ Гайдай выпил рюмку и ушел. На следующий день мне позвонили со студии и пригласили на озвучку.

Арчил по-русски говорил хорошо. Но он много работал на эстраде, и его частенько подводила манерность. Гайдай всеми силами пытался ее из него выколотить. А однажды не выдержал и честно ему сказал: «Я тебя перетонирую!» И слово сдержал…»

Когда Гомиашвили узнал о решении Гайдая, он сильно на него обиделся. Как вспоминает он сам: «Когда я посмотрел смонтированную ленту, она мне не понравилась. Сказал Гайдаю, что если бы я знал, что режиссер такое говно, то не снимался бы в его фильме. На что Гайдай парировал: „Если бы я знал, что ты такой говенный артист, то ни за что бы тебя не снимал“…

Мы с ним потом не общались пять лет…»

За свою самую звездную роль Гомиашвили получил самый большой в своей киношной карьере гонорар – 6120 рублей.

7 июня 1971 года состоялась премьера фильма в кинотеатре «Россия» (кстати, финал картины тоже происходит у этого кинотеатра, крохотную роль мальчика там сыграл 8-летний сын Гомиашвили Миша). Хвост из желающих попасть на сеанс растянулся на несколько сотен метров, а смех в зале не смолкал практически все две серии. (Кстати, 11 февраля 1971 года в Нью-Йорке состоялась премьера фильма «12 стульев» режиссера Мела Брукса, так вот она была встречена публикой гораздо спокойнее.)

Рядовой зритель встретил «12 стульев» с восторгом, что позволило фильму занять 6-е место в прокате (39,3 млн. зрителей). А вот официальная критика приняла фильм менее восторженно. Так, 17 августа в газете «Правда» Г. Кожухова писала: «Не станем спорить: картина „Двенадцать стульев“ до уровня юмора романа с тем же названием не подымается. Однако история мировой кинематографии пока, кажется, еще не знает случая, чтобы экранизация какого-либо знаменитого юмористического произведения (скажем, Марка Твена или Карела Чапека) была признана во всем достойной оригинала. Не вдаваясь в панику насчет фатальной невозможности такого совпадения, ограничимся констатацией известного факта, что законы „высечения“ смеха в литературе и на экране неодинаковы…»

Еще более критично отозвалась на ленту и на игру Гомиашвили в ней газета «Туркменская правда». В номере за 16 ноября устами А. Тарасова было заявлено следующее: «Арчилу Гомиашвили недостает чисто личностного обаяния по сравнению с Сергеем Юрским. Может быть, там, где Остап должен быть веселым наглецом, Гомиашвили попросту нахрапист. И нет той веселой непринужденности, с которой этот импровизатор взирает на жизнь, пользуясь ее дарами…

В этой книге нет несмешных эпизодов. Значит, их не должно быть и в фильме. У Гомиашвили не хватает оттенков для передачи искрометных колебаний остаповского настроения – он слишком статичен и оттого скучен даже там, где смешит сама выдумка авторов. Очень жаль, но это самый скучный человек в фильме. И тут снова вспоминаешь импровизационную легкость Сергея Юрского. Он обогащал ситуации и текст самим собой и этим добавлял интерес к каждому эпизоду. Было интересно, не что сделает Бендер – мы это знали, – а как он это сделает или скажет. Гомиашвили декларирует то, что ему задали, и уже в середине фильма перестает быть интересным как личность…»