Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

24–26 января. Войска Жукова заняли Калиш на пути к Бреславлю. Войска Рокоссовского прорвались к Данцигской бухте, почти отрезав тем самым немецкие войска в Восточной Пруссии. Войска Конева прорвались в Домбровский угольный бассейн (Польша).

29 января. Войска Жукова перешли юго-западнее Познани границу Германии 1938 г. Познань с ее большим немецким гарнизоном была окружена, а через два дня войска Жукова вступили в провинцию Бранденбург и двинулись к Франкфурту-на-Одере.

Вот в какой обстановке – когда Красная Армия находилась на территории Бранденбурга – Гитлеру пришлось «отпраздновать» 12-ю годовщину своего прихода к власти! Еще один, последний рубеж, – Одер, и затем – конец.

В Берлине царила паника. В условиях зимы с ее 25–30-градусными морозами сотни тысяч беженцев устремились по всем дорогам в Берлин и дальше на запад. Многие погибли в пути, тысячи добрались до Берлина обмороженными. Если их, как правило, не обстреливали с воздуха, то это объяснялось тем, что в потоке беженцев, с их машинами, повозками, тачками, детьми и животными, было тоже много военнопленных и подневольных рабочих всех национальностей, которых немцы угоняли подальше от фронта. Госпитали в Берлине были переполнены, казармы почти пусты, и жизнь в столице стала невыносимой из-за массированных налетов авиации с запада, из которых самый разрушительный как раз совпал с притоком беженцев с востока. Особенно страшны были ночные налеты тысячи бомбардировщиков в начале февраля, превратившие значительную часть города в один гигантский костер.

Перед оставлением Танненберга немцы взорвали огромный танненбергский военный мемориал и увезли в Берлин останки Гинденбурга и его жены. «Мы восстановим мемориал, когда Восточная Пруссия будет освобождена», – уныло сказал диктор немецкого радио. Но «радио-генерал» Дитмар твердил: «Положение на Восточном фронте невероятно тяжелое», и радиопередачи часто прерывались сообщениями о появлении то в одном, то в другом месте «террористических бомбардировщиков».

30 января по радио выступил сам Гитлер, говоривший мрачным, словно замогильным голосом. В последний раз немецкий народ услышал его выступление. «Сохранив мне жизнь 20 июля, всевышний показал, что он хочет, чтобы я остался вашим фюрером». Немцы не услышали от него ни слова утешения, ни тем более какой-либо попытки оправдаться. Только: «Немецкие рабочие, работайте! Немецкие солдаты, воюйте! Немецкие женщины, будьте такими же фанатичными, как всегда! Ни одна нация не может сделать большего». Затем он стал предсказывать, как Европа во главе с Германией еще разгромит орды, вызванные Англией из азиатских степей.

Тем временем тысячи беженцев по автострадам и другим дорогам продолжали стекаться в Берлин, где они никому не были нужны. Берлинцы с помощью полиции и СС гнали их дальше, неведомо куда. 150 тыс. из тех, кто побежал не в Берлин, направились в «неприступный» Кенигсберг, но были блокированы там. Только часть из них сумела бежать по льду залива и занесенной снегом песчаной косе в Данциг. Но и Данциг вскоре был отрезан советскими войсками.

Наступление Красной Армии через Польшу и дальше в глубь Германии приняло огромный размах. Немцы отступали к Одеру, оставляя, однако, в ряде мест гарнизоны для сдерживающих действий. Крупнейшая из этих сдерживающих группировок была постепенно изолирована на все сужавшемся участке в Восточной Пруссии. Но имелись еще гарнизоны в Познани, Торуни, а затем в Шнейдемюле и Бреславле. Горстка немцев отчаянно сопротивлялась в замке тевтонских рыцарей в Мариенбурге. Отступая через Польшу, немцы уничтожали все, что могли, а прежде всего железнодорожные мосты, но не успели разрушить Лодзь и Краков или такой огромный источник богатств, каким являлась для нового польского государства Силезия.

Во многих городах Германии началось настоящее вавилонское столпотворение: французские военнопленные, работавшие в деревне («Последние два года сельское хозяйство Восточной Пруссии держалось на нас, французах», – утверждали потом иные из них); английские военнопленные, из которых многие пережили Дюнкерк и уже были почти старожилами Германии; захваченные всего за несколько недель до этого в Бастони (Бельгия) американские солдаты, вошедшие в Германию с одного конца, а теперь уходившие из нее с другого; голландские, бельгийские, французские рабочие, польские и русские подневольные рабочие, итальянцы (чья участь тоже была немногим лучше участи поляков и русских); все они были возбуждены, растеряны, счастливы.

Позднее, в марте, мне довелось видеть много бывших военнопленных – англичан, американцев, французов, – которых отправляли на родину морем через Одессу. В первые дни освобождения было много неразберихи, и каждый из них мог рассказать свою историю, трагическую или забавную. Среди этих бывших военнопленных возникло что-то вроде настоящей международной солидарности, и если иной раз не все шло гладко (а это было неизбежно), то тут ничего нельзя было поделать. У советских армий хватало других забот. В целом репатриация через Одессу проходила так хорошо, как только можно было надеяться в тех исключительно трудных условиях.

Несмотря на быстрое продвижение Красной Армии в январе – феврале и ее огромное превосходство в живой силе и во всех видах техники, немцы еще держались. Мне вспоминаются слова одного советского майора, который сказал мне: «Кое-где их сопротивление напоминает мне Севастополь в 1942 г. Иногда эти немецкие солдаты могут быть настоящими героями». А один кадровый военный писал в феврале в «Красной звезде»:

«Об ожесточенности боев в районе Познани можно судить по следующему эпизоду: в одном из пригородов Познани были отрезаны от своих войск около 500 немецких солдат и офицеров. Засев в нескольких каменных зданиях, они продолжали оказывать сопротивление нашим наступавшим войскам, пока почти все не были уничтожены. Только последние 50 немцев, поняв бесполезность дальнейшего сопротивления, сдались в плен».

Немцы, бесспорно, не легко сдавались в плен Красной Армии. Главной их надеждой, если только они не попадали в окружение или не оставлялись для сдерживающих действий, было уйти за Одер. По советским данным, к концу января потери немцев с начала наступления составляли 552 самолета, 2995 танков, 15 тыс. орудий и минометов, 26 тыс. пулеметов, 34 тыс. автомашин, 295 тыс. убитыми, но всего лишь 86 тыс. пленными. Советское наступление продолжалось безостановочно весь февраль. Каждую ночь германское радио передавало легкую музыку, да и что еще ему оставалось делать? Затем унылый мужской голос зачитывал сводку из ставки фюрера: «После героического сопротивления пал Эльбинг… Противник ворвался в Познань и Шнейдемюль… Большевики несут огромные потери. За прошедший месяц они потеряли 7500 танков. Обстрел Лондона снарядами «фау» продолжается…» Далее следовали истории о зверствах, о том, что такие-то малолетние девочки и чья-то 87-летняя бабушка были изнасилованы. Затем еще один военный марш, и опять «террористические бомбардировщики» над такими-то и такими-то городами. Наконец тот же надтреснутый баритон исполнял песенку: «Идите спать и спите до утра» или фрейлейн заканчивала передачу успокоительным пожеланием: «Доброй ночи, спите спокойно» (чувствовалось, впрочем, что она сознавала всю его глупость).

Советская печать публиковала много мрачных описаний Берлина, особенно после массированного налета 4 февраля. Но большое сухопутное наступление на западе все еще не началось, и Красная Армия старалась продвигаться возможно быстрее.

1 февраля войска Рокоссовского после шестидневной осады штурмом взяли