Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

Марина Викторовна категорически отказалась помогать во второй раз. «Расхлёбывай эту кашу как хочешь, Алёна, но я грех брать на душу не буду. — Сказала она. — Я спасаю людей, чёрт возьми, а не убиваю их!» Алёна плакала, умоляла, падала перед ней на колени и хватала её сухие, тонкие пальцы — бесполезно. Более того, некоторое время Марина проработала акушеркой в больнице, в Москве, и наверняка была знакома с менее щепетильными в этих вопросах докторами — тем не менее, она не стала называть Алёне их имён, не стала сводить её с теми, кто мог бы помочь ей. Алёна ссылалась на Ивана Фетисовича: раз уж ты о нём, Марина, так печёшься — подумай, что с ним будет, когда он узнает? Но Воробьёва была непреклонна: она не станет убивать не рождённого ребёнка и точка.

Тогда Алёна пошла другим путём. Помнится, мы уже говорили, что неподалёку от нашего городка, между лесом и рыбацкой деревенькой у реки, в доме на отшибе жила старушка-знахарка. Такие старушки всегда найдутся в более-менее крупных людских поселениях, часто им приписывают ведьмовские качества и в обыденности побаиваются, но стоит случиться чему-нибудь из ряда вон, как к ним первым бегут за помощью. Вот Алёна и пришла. Толстая неприятная женщина, Устиновна, намешала ей какой-то едко пахнущей гадости в маленькую склянку, и велела выпить её в горячо растопленной баньке, да посидеть там пару часов, чтобы подействовало наверняка.

И Алёна, действительно, готова была это сделать. У Устиновны и банька имелась, старуха пообещала натопить её к полуночи, и сказала, что будет ждать Алёну, если та не передумает. Но лучше бы ей, конечно, передумать, потому что это всё-таки грешно, с какой стороны не посмотри.

Той ночью Алёна собралась, накинула плащ на плечи, и, перед самым уходом, по давнишней своей привычке, склонилась над кроваткой, где спала маленькая Сашенька. Алёна хотела поцеловать дочурку в лоб, погладить по нежным щёчкам, и, в качестве маленькой награды для своей израненной души, хотя бы минутку постоять и посмотреть, как сладко спит её красавица. Вот только красавица не спала. Лежала себе, как ни в чём не бывало, выглядывала из-под белого одеяльца, и глядела на мать, своими умными, янтарно-карими глазами. Снова у Алёны сложилось впечатление, что Сашенька всё понимает и чувствует, и как будто бы даже знает о том, какой страшный поступок задумала совершить её глупая мать! Это, конечно, было невозможно — что может понимать трёхлетний ребёнок?! Но вы бы видели этот её взгляд! Рука Алёны, непроизвольно сжимавшая заветную склянку под плащом, вдруг дрогнула, поникла.

«Я не смогу», поняла она внезапно. И, заливаясь слезами, взяла свою дочь на руки, и, прижав к груди, принялась целовать. А Саша, как будто чувствуя, как нужна матери, потянула к ней ручонки, и обняла за шею, ласково, искренне. Алёна в тот момент окончательно разочаровалась в себе как в личности — да как она могла всерьёз думать о таком?! Убить собственного ребёнка?! Да чем он это заслужил? Разве виноват он, что его мать — падшая женщина? О-о, нет, в этом, кроме самой Алёны, никто не виноват! А этот малыш — какой он будет? Наверняка такой же очаровательный, как маленькая Александра, с такими же пухленькими щёчками! А она… собиралась… собиралась не дать родиться этому чуду? О-о, как права была Марина Воробьёва, когда отказалась ей помогать!

Но, с другой стороны, все благородные порывы её вскоре разбились о суровые границы реальности. Иван Фетисович ни за что не станет воспитывать чужого ребёнка! Как бы он её ни любил, не совсем же он безвольный и бесхарактерный, чтобы стерпеть подобное о унижение?! И, опять же, что будет с любимой Сашенькой, когда они разведутся?!

Алёна судорожно вздохнула, вернула дочь обратно в кроватку, и, стараясь не замечать, как Сашенька тянет к ней ручки и зовёт её, решительными шагами направилась из комнаты прочь. Рука её снова нащупала заветную склянку в кармане, и, поджав губы, Алёна зашагала к лестнице. Если она не сделает этого сейчас, то не сделает уже никогда!

И, окончательно убедившись в этом, Алёна смахнула слёзы, и в самый последний момент свернула от лестницы в коридор, и едва ли не бегом бросилась в спальню супруга. Он ещё не лёг, стоял в одних брюках перед зеркалом, и готовился ко сну — что ж, удобно! Без малейших объяснений, Алёна прямо с порога набросилась на него, прильнула к нему всем телом, и принялась жадно целовать.

А много ли надо влюблённому мужчине? Три месяца без женщины — он-то ей, между прочим, не изменял — голова пошла кругом, и, обо всём на свете позабыв, он уронил её на их супружеское ложе, и принялся стягивать с неё платье…

С тех пор Алёне пришлось научиться быть хорошей актрисой и переехать в спальню к мужу, но это была малая плата за благополучие Арсения, за спасение его жизни. Она притворялась, изображала любовь, наговорила глупостей про то, что это поездка в Петербург так на неё повлияла, оживила старые чувства (можно подумать, они когда-то были!), заставила вспомнить прошлое — то прошлое, где она была графиней Серовой, а не Алёной Тихоновой, женой доктора. Она извинялась, говорила, что причиной её холодности стала именно их внезапная нищета и ничего больше, клялась в вечной любви и обещала, что впредь всегда будет с ним и в горе и в радости. А Иван Фетисович слушал её и верил, ни на секунду не смея усомниться в искренности её признаний.

Когда родился Арсений, он был на седьмом небе от счастья. Роды принимала Марина, и, взглянув на голубоглазого мальчика, сокрушённо покачала головой, но так ничего и не рассказала никому, а Алёна в ней и не сомневалась. Воробьёв повысил жалованье Ивану Фетисовичу вдвое, и, кажется, дела их пошли в гору, если бы не смертельное отчаяние, нахлынувшее на Алёну со всех сторон.

Она не любила этого человека. Не любила, понимаете? Да, он был чутким, заботливым, он старался ради неё и их детей из последних сил, но увы, сердцу не прикажешь. Не с ним рядом оно замирало трепетно, не о нём оно болело, и не по нему Алёна нет-нет, да и проливала горькие слёзы по ночам. Под конец она не выдержала, и пустилась во все тяжкие. Сорвалась, потеряла голову, и, нежась в постели с очередным любовником, с удивлением спрашивала себя — как это она до сих пор не сошла с ума ото всего этого кошмара? Супружеская жизнь выжала из неё все соки, и если бы не дети — она наверняка наложила бы на себя руки от отчаяния. Мужчин себе она подбирала старательно: высоких, светловолосых, а если ещё и голубоглазых — совсем хорошо! Искала, искала, несчастная, замену своему Алексею, искала — и не могла найти. Потому что не было больше таких, как он, не было и всё тут!

А Гордеев… Гордеев был самым богатым из них, и до беспамятства в неё влюбился. А ей ещё нужно было ставить на ноги обоих детей! Так что, в сущности, это было даже благородно — торговать собой ради Саши и Сени, а не ради ста рублей утром на подушке. К тому же, Иван Кириллович был не таким уж и противным, а ещё — у него тоже были ямочки на щеках, правда не такие милые, но всё лучше, чем ничего.