Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Властелин этот, известный своим безбожием, пытался непременно восстановить древние суеверия, входящие в ритуал культа Изиды. Он приказал считать себя воплощением божества и предавался отвратительнейшим распутствам, на которые давал соизволения также своим приверженцам. В ту эпоху не были ещё вполне отменены древние мистерии и их совершали в подземельях лабиринта. Калиф велел посвятить себя в их тайну, но пал, не успев завершить безумных своих предприятий. Сторонники его, преследуемые и гонимые, укрылись в лабиринте.

Ныне они исповедуют чистейшую магометанскую веру, но приспособленную к секте Али, исповедание коей некогда приняли Фатимиды. Они взяли имя Друзов, дабы избежать ненавистного всем имени Хакимитов. Друзы из древних мистерий оставили только обычай подвергать испытаниям. Я присутствовал при некоторых и заметил средства физического воздействия, над которыми несомненно задумались бы первейшие европейские ученые; кроме того, мне кажется, что у Друзов существует несколько степеней посвящения в тайну, о которых я не имею ни малейшего понятия. Впрочем, я был тогда слишком юн, чтобы исследовать их. Весь год я провел в подземельях лабиринта, часто ездил в Каир, где останавливался у людей, соединенных с нами неким таинственным союзом.

Собственно говоря, мы странствовали единственно для того, чтобы познакомиться со скрытыми недругами господствовавшего тогда суннитского исповедания. Мы отправились в путь в Маскат, где имам[323] явно высказался против суннитов. Прославленный этот священнослужитель принял нас весьма учтиво, он показал нам список арабских племен, приверженных ему, и заявил, что без труда может изгнать суннитов из Аравии. Однако учение его противоречило исповеданию Али, поэтому мы не могли действовать с ним заодно.

Оттуда мы поплыли в Бассору и через Шираз прибыли в государство Сафавидов.[324] Тут и в самом деле мы всюду нашли исповедание Али господствующим, но персы предались роскоши, были поглощены внутренними распрями и раздорами и посему мало заботились о распространении ислама за пределами своей страны. Нам предложили посетить езидов, населяющих вершины Ливана. Езидами называли разного рода сектантов: эти, в частности, известны были ещё под именем Мутавали. Из Багдада же мы направились путем, проходящим по пустыне, и прибыли в Тадмору, которую вы называете Пальмирой, откуда написали шейху езидов. Он прислал нам лошадей, верблюдов и вооруженный конвой.

Мы увидали все племя, собравшееся в пустыне неподалеку от Баальбека. Там мы испытали истинное наслаждение. Сто тысяч фанатиков, завывая, возглашали проклятия Омару[325] и хвалы в честь Али. Совершались печальные церемонии, изображающие мучения и гибель Хуссейна,[326] сына Али. Езиды ножами кромсали себе плечи и руки, некоторые, вдохновляемые восторгом и рвением, даже перерезали себе жилы и умирали, захлебываясь в собственной крови.

Мы пробыли у езидов дольше, чем предполагали, и получили, наконец, известия из Испании. Родители мои уже умерли, и шейх вознамерился усыновить меня.

После четырехлетних странствий я в конце концов благополучно вернулся в Испанию. Вскоре я узнал о вещах, в которые не были посвящены даже предводители семейств. Хотели, чтобы я сделался махди. Сперва я должен был объявиться в Ливане. Египетские Друзы высказались в мою пользу, Кайруан также перешел на мою сторону; во всяком случае, этот последний город я должен был избрать своей столицей. Перенеся туда сокровища Кассар-Гомелеса, я мог бы вскоре стать могущественнейшим властелином на земле.

Все это было неплохо придумано, но, во-первых, я был ещё слишком молод, во-вторых, не имел никакого понятия о войне. Поэтому было решено, что я, не мешкая, отправлюсь в оттоманское войско, которое тогда вело бои с немцами.[327] Обладая миролюбивым характером, я хотел воспротивиться этим намерениям, но нужно было повиноваться. Меня снарядили, как пристало знатному воителю, я отправился в Стамбул и присоединился к свите визиря. Некий немецкий военачальник по имени Евгений[328] разбил нас на голову и вынудил визиря отступить за Туну или Дунай. Затем мы хотели вновь начать наступательную войну и перейти в Семиградье. Мы двинулись вперед вдоль Прута, когда венгры с тыла напали на нас, отрезали от рубежей страны и разбили на голову. Я получил две пули в грудь, и меня бросили на поле брани, сочтя погибшим.

Татары-кочевники подняли меня, перевязали мои раны и питали меня одним только несколько скисшим кобыльим молоком. Напиток этот, смело могу сказать, спас мне жизнь. Однако в течение года я был настолько слаб, что не мог бы оседлать коня, и когда орда снималась со стойбища, меня укладывали на повозку с несколькими старухами, которые ухаживали за мной.

Разум мой, так же как и тело, испытывал упадок сил, и я не мог ни слова выучить по-татарски. Прошло два года, прежде чем я встретил муллу, знающего арабский язык. Я сказал ему, что я мавр из Андалузии и что я умоляю, чтобы мне было дозволено вернуться в отечество. Мулла поговорил обо мне с ханом, который дал мне денег на дорогу.

Наконец, я добрался до наших пещер, где уже с давних пор меня считали погибшим. Прибытие моё вызвало всеобщую радость. Один только шейх не радовался, видя меня таким слабым, с подорванным здоровьем. Теперь меньше, чем когда-либо, я был способен сделаться махди. Однако от нас был отправлен посол в Кайруан, дабы исследовать тамошнее состояние умов, ибо хотели начать как можно скорее.

Посол возвратился шесть недель спустя. Все окружили его с чрезвычайным любопытством, как вдруг, не закончив рассказа, он упал без чувств. Ему оказали помощь, он пришел в сознание, хотел говорить, но не мог собраться с мыслями. Поняли только, что в Кайруне свирепствует моровое поветрие. Его хотели удалить, но было уже слишком поздно: сородичи мои прикасались к путешественнику, переносили его вещи, и сразу все обитатели пещер стали жертвами ужасного бедствия.

Это было в субботу. В следующую пятницу, когда мавры из долин сошлись на молитву и принесли для нас пищу, они нашли только трупы, среди которых ползал я с большим наростом на левой стороне груди. Однако я избежал смерти.

Не боясь уже заразы, я взялся хоронить умерших. Раздевая трупы шести предводителей семейств, я нашел шесть пергаментных лент, сложил их вместе и открыл тайну неисчерпаемых копей. Шейх перед смертью открыл водопровод и затопил рудники, я же спустил воду и некоторое время любовался зрелищем своих богатств, не смея прикоснуться к ним. Жизнь моя была жестокой и бурной, мне был нужен отдых и сан махди не обладал в моих глазах ни малейшей привлекательностью.