Сальватор - Александр Дюма

В полдень у дома остановилась карета.

Петрус отложил палитру на стул и выбежал на площадку лестницы.

С первого же дня ему сопутствовала удача.

Пчелка приехала в сопровождении одной Регины.

Как мы уже говорили, Регина решила начать сеансы в воскресенье.

Маркиза де Латурнель сочла невозможным пропустить мессу с певчими в своей приходской церкви Сен-Жермен-де-Пре.

Так что на этот раз Регина сопровождала Пчелку одна.

А Пчелка радостно бросилась навстречу своему другу Петрусу.

Она так давно его не видела!

Регина подала художнику руку.

Петрус взял ее руку, и, отогнув губами край перчатки, с нежностью припал к ней, в то же время шепча едва слышно слова любви, переполнявшие его душу.

Потом он показал гостьям свои приготовления.

Регина полностью одобрила композицию.

Пчелка была очарована цветами, которые она должна была держать в руках.

Накануне Петрус скупил редкие цветы, опустошив оранжереи Люксембургского дворца и Ботанического сада.

Сеанс начался.

Работа над портретом Регины была радостью.

Работа над портретом Пчелки пьянила его!

Тогда Регина была моделью.

Теперь она выступала в роли советчицы.

На этом основании она могла подходить к Петрусу, касаться его плеча, исчезать вместе с ним за полотном.

В эти короткие, но яркие, словно вспышки молнии, мгновения девушка касалась своими волосами лица Петруса; ее глаза говорили ему о чудесном мире любви; а ласковое дыхание ее губ, которое смогло бы вернуть жизнь даже умирающему Петрусу, сейчас возносило его до небес.

После того как Регина высказывала ему свой совет, Петрус вновь принимался за работу; рука его дрожала, он не сводил глаз с Регины.

Да и зачем ему было смотреть на Пчелку? Он мог бы нарисовать ее с закрытыми глазами.

Кроме того, надо было что-то говорить, не потому что влюбленные испытывали в этом необходимость: они могли бы хоть целую вечность смотреть друг на друга и улыбаться, их взгляды и улыбки были красноречивее слов.

Однако говорить надо было.

Петрус стал рассказывать об исчезновении Рождественской Розы, отчаянии Людовика, обещании Сальватора отыскать девочку, а также о странной клятве Людовика жениться на ней даже в том случае, если она окажется богата!

Регина рассказала, что Кармелиту прослушал в их особняке г-н Состен де Ларошфуко; она имела огромный успех и получила дебют в Опере.

Потом Петрус спросил, что нового у г-жи де Маранд.

Та по-прежнему была самой счастливой женщиной на земле.

Правда, г-н де Маранд пускался на всякого рода безумства ради новой любовницы, но в то же время с огромным почтением обходился с супругой, предоставляя ей полную свободу действий, и в данных обстоятельствах г-жа де Маранд могла ему быть только глубоко признательна.

Денежные и политические дела банкира шли прекрасно: он собирался в Лондон, чтобы договориться для Испании о займе в шестьдесят миллионов, и было очевидно, что при первом же повороте короля к либерализму г-н Маранд будет назначен министром.

Потом Регина спросила, что нового у Фраголы.

Сама она редко видела девушку; как ягода, чье имя носила Фрагола, прячется в траве, так и девушка прятала от всех свое счастье. Чтобы с ней повидаться, Регине приходилось ездить к ней домой. Зато возвращалась она неизменно со спокойной душой и улыбкой на лице, словно ундина, увидевшая свое отражение в озере, или ангел, увидевший свое отражение на небе.

Петрус через Сальватора знал об этих встречах.

Ничего удивительного не было и в том, что теперь Регина справлялась о Фраголе у Петруса.

Читатели понимают, как скоро за этими занятиями летело время.

Еще бы: писать восхитительное лицо девочки, любоваться прекрасным женским лицом, обмениваться с девочкой улыбками, а с молодой женщиной — взглядами, словами, чуть ли не поцелуями!

Бой часов привлек внимание Регины.

— Четыре! — вскричала она.

Молодые люди переглянулись.

Им казалось, что они пробыли рядом едва ли больше четверти часа.

Пора было расставаться.

Но через день был снова назначен сеанс, а уже на следующий вечер, то есть с понедельника на вторник, Регина надеялась увидеться с Петрусом в оранжерее на бульваре Инвалидов.

Регина вышла вместе с Пчелкой.

Свесившись с перил, Петрус провожал их взглядом до тех пор, пока они не исчезли за входной дверью.

Потом он подбежал к окну, чтобы еще раз увидеть их, перед тем как они сядут в карету.

Он не сводил с кареты глаз, пока она не скрылась за поворотом.

Потом Петрус запер дверь и затворил окно мастерской, словно боялся, как бы не улетучился аромат, оставленный обворожительными посетительницами.

Он погладил предметы, которых успела коснуться Регина, и, наткнувшись на ее батистовый платок с брюссельскими кружевами, который она то ли случайно, то ли нарочно оставила в мастерской, схватил его обеими руками и спрятал в него лицо, вдыхая аромат ее духов.

Он с головой ушел в сладкие грезы, как вдруг в мастерскую, шумно радуясь, ворвался капитан.

На улице Новых Афин он нашел, наконец, подходящий дом.

На следующий день или, может быть, через день капитан должен был подписать купчую у нотариуса, а на будущей неделе обещал устроить новоселье.

Петрус искренне поздравил капитана.

— Ах, крестник! Похоже, ты рад моему переезду? — заметил моряк.

— Я? Напротив! — возразил Петрус. — В доказательство предлагаю вам оставить за собой квартиру в моем доме в качестве загородной резиденции.

— По правде сказать, не откажусь! — воскликнул капитан. — Но при одном условии: я сам буду платить за эту квартиру и о цене тоже договорюсь сам.

Предложение было принято.

Трое друзей собирались вместе поужинать.

Жан Робер и Людовик пришли в пять часов.

Людовик был печален: о Рождественской Розе не было никаких новостей. Сальватор появлялся дома редко, на несколько минут, чтобы успокоить Фраголу; она ждала его лишь завтра к вечеру или даже послезавтра.

Чтобы развлечь Людовика, в котором капитан, казалось, принимал живейшее участие, решено было поужинать у Легриеля в Сен-Клу.

Людовик и Петрус поедут туда в двухместной карете, а Жан Робер и капитан — верхом.

В шесть часов они отправились в путь. Без четверти семь четверо посетителей заняли отдельный кабинет в заведении Легриеля.

В ресторане собралось много народу. В кабинете, соседнем с тем, где устроились наши герои, было особенно шумно: оттуда доносились громкая речь и веселый смех.