Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

Глава 62. После 1848 года клерикалы перешли на антисоветскую позицию

В начале 1990-х годов я стоял в книжном магазине в Эванстоне (штат Иллинойс), который очаровательно назывался "Большие надежды", и разговаривал с его владельцем Труманом Метцелем. Это был замечательный магазин, демонстрирующий, как мне казалось, буржуазную добродетель. Благодаря сочетанию благоразумия и мужества, называемому предприимчивостью, Метцель поддерживал в наличии малоизвестные книги университетских издательств. Например, мои. Это была политика, которая через десять лет, при новом владельце, привела к закрытию магазина под давлением больших магазинов и особенно Amazon (где все мои книги, дорогие друзья, стоят готовые к покупке). Если подумать, то, возможно, Метцель был не так уж и благоразумен.

В общем, я ему говорю: "Знаешь, с 1848 года есть только два известных европейских романа, в которых бизнесмены на работе изображены хоть сколько-нибудь сочувственно. Первый - это повесть Томаса Манна о северогерманской купеческой семье "Будденбруки" [1901]. А второй..." Тут я сделал паузу, вернее, заикание, которое люди иногда интерпретируют как паузу для эффекта. Другой покупатель, стоявший рядом, подхватил: "А вторая - это история любви между преподавателем университета и управляющим директором Дэвида Лоджа "Хорошая работа" [1988]".

Бинго. Только эти две книги, во всяком случае, среди канона лучшего, что было придумано и известно в мире, были единственными, которые я мог вспомнить в то время, с героями-бизнесменами. Возможно, есть и другие, но они малоизвестны. Так, Уилла Кэтер, которой я впоследствии восхищался, хорошо пишет о бизнесменах. А от экономиста Роберта Лукаса я узнал о романе В.С. Наипола "Дом для мистера Бисваса", герой которого, журналист, по крайней мере, отвергает традиционный для Тринидада обычай четвероюродных братьев являться за подачками и хочет прежде всего иметь свой дом, который он заработал. О бизнесменах, кстати, говорит и европейская литература, включая американскую, австралийскую, англо-индийскую и другие ответвления. Но доля таких разговоров поразительно мала по сравнению с долей жизни, занятой бизнесом. Кэрол Шилдс была в числе немногих романистов, заявивших, что "романист должен давать своим героям работу". Она ссылалась на критика Эмму Аллен, которая "считает, что великая радость детективной беллетристики заключается в том, чтобы наблюдать, как герой-рабочий занят каждую минуту". Шилдс жаловалась: "Я читала романы о профессорах, которые никогда не заходят в аудиторию. Они всегда в академическом отпуске или на конференции на Гавайях".¹ Она имела в виду, например, ранние академические романы Дэвида Лоджа, такие как "Меняя место" (1975) и "Мир тесен" (1985). Любви на родине или похоти на Гавайях в художественной литературе уделяется больше внимания, чем благоразумию или справедливости на работе. Храбрость на поле боя занимает больше места в искусстве и литературе, чем предприимчивость на рынке. Герои Генри Джеймса в романе "Послы" (1903 г.) финансируют свои заграничные похождения за счет некоего производства в Новой Англии. Но Джеймс упорно отказывается сообщить нам, в чем заключалось это, несомненно, ужасающе вульгарное производство.

То же самое можно сказать и о художниках, причем наиболее ярко это проявилось после того, как индустриализация стала играть важную роль в нашей жизни. Большинство импрессионистов изображали мужчин и женщин на отдыхе, даже если это были работающие мужчины и женщины, как, например, в картине Ренуара "У мулен де ла Галетт" 1876 года. Они редко показывали людей за работой. На упомянутой мною картине Кайлеботта, изображающей парижский перекресток, почти все спешащие под моросящим дождем фигуры - буржуа, ни одна из них не работает. Смутно прорисована работающая женщина, которая видна чуть правее жемчужной серьги изображенной на первом плане буржуазки, приближающейся под защитой зонтика своего мужа. Однако Кайлеботт, будучи состоятельным человеком, на самом деле был привязан к теме труда, как, например, в картине "Планировщики полов", представленной на второй выставке импрессионистов в 1876 году. Золя, одобрявший импрессионистов, тем не менее, сказал о картине Кайлеботта, что "столь точная живопись... делает ее буржуазной", что не было комплиментом. Систематическим исключением среди импрессионистов является Дега, который, будучи выходцем из богатой семьи, в своем огромном творчестве вновь и вновь обращался к людям всех сословий за работой. Его балерины - половина его работ (обратите внимание на это слово) - не маленькие буржуазные девочки в классе, а профессионалы, работающие за зарплату. Его знаменитая статуя одной из них, созданная в 1881 году, была скорее антропологическим экспонатом, чем обычной скульптурой. На самом деле моделью послужила одна из "крыс" - оплачиваемых подростков-танцоров кордебалета, принадлежащих к рабочему классу. Эта работа совсем не похожа на обычное для скульптуры почитание сакрального. Напротив, "Мыслитель" Родена (1879-1889) или даже "Бургомистры Кале" (1884-1889) - группа из шести буржуазных фигур, предлагающих себя в качестве заложников воинам-аристократам.

И когда в живописи, романах, а затем и в кино место действия время от времени переходит к человеку за работой, буржуазный человек последних полутора веков подвергается порицанию. Когда-то на буржуазный рынок романисты смотрели благосклонно. Я уже упоминал роман Алессандро Мандзони "Обрученные" (второе издание, 1842 г.) в качестве примера. Середина XIX века стала закатом сочувствия к бизнесмену и его коммерческим силам, солнце которого впервые взошло в нидерландской живописи за три века до этого. В "Моби Дике" (1851), по крайней мере в лице первого помощника Старбака, можно усмотреть либеральный взгляд на бизнес. Но "Уверенный в себе человек" (1857), также написанный Мелвиллом, - нет. Чарльз Диккенс превратился в антибуржуазного писателя в романе "Домби и сын" (1848) и в политического романиста в романе "Тяжелые времена" (1854), так и не вернувшись к своей прежней искренности в отношении получения небольшой прибыли. С 1848 года, с того самого момента, когда бизнесмен вступил в свои права, романисты не отстают. Марк Твен, сам будучи бизнесменом, считал буржуа ворами (впрочем, он считал таковыми почти всех - комичных лжецов, дураков и мошенников). В романах Золя "Жерминаль" (1880 г.) и "Дамский рай" (1883 г.) владельцы угольных шахт и магазинов мягких товаров выставлены в качестве злодеев. Эта тема достигает своего апогея в романах Бута Таркингтона "Великолепные Амберсоны" (1918), Синклера Льюиса "Главная улица" (1920) и, прежде всего, в романе Льюиса "Бэббит" (1922), который до сих пор дает некоторым канцеляристам единственное близкое знакомство с американским деловым человеком. И так продолжалось вплоть до фильмов об Уолл-стрит (1987, 2010).

Аналогичным образом обстояло дело и в других видах искусства и в других видах литературы. В 1910 году Джордж Бернард Шоу вспомнил о Великом обращении 1848 года:

Первая половина XIX века презирала и жалела Средневековье. . . . Вторая половина