Несравненное право - Вера Камша

— Да, пожалуй, держа нас в руках, он попробует поторговаться с теми, кто остался в Эланде.

— Ты решил?

— Да, я выеду навстречу Годою, а те, кому я верю, откроют ворота. Мы сделаем это в последний момент. Люди готовы к битве, рассчитывают на победу и могут расправиться с «предателями» на месте.

— Согласен. Ты сам объяснишь все Шаде и Иоахиммиусу?

— Да, но сначала я хочу собраться с мыслями.

— Что ж, я тоже хочу вспомнить обо всем, что нужно и не нужно. Встретимся на рассвете у Малахитовых ворот.

Эльф бесшумно исчез в зарослях монастырского сада — стройная, легкая тень, порожденная благоуханной летней ночью. Рене какое-то время смотрел ему вслед, затем негромко окрикнул:

— Жан-Флорентин, ты все слышал?

— Разумеется, — последовал незамедлительный ответ, — мой слуховой аппарат хоть и не столь совершенен, как, скажем, у обыкновенной кошки, но все же много лучше, чем у почитающих себя венцом мироздания двуногих существ…

— И что ты скажешь?

Философский жаб перебрался с браслета на рукав и, забравшись по нему наверх, устроился на краю воротника, задумчиво скрестив лапы.

— Логика подсказывает, что Эмзар верно оценил обстановку. Завтра нас ждет не бой с Михаем Годоем за власть над Арцией, а конец Света, инспирированный не идентифицированными на данный момент силами. Сработал тот самый неизвестный фактор, о котором я неоднократно предупреждал, так как, исходя из причинно-следственной связи…

— Жан, — прервал его адмирал, — у нас слишком мало времени и слишком многое нужно сделать. Я хочу попросить тебя об одной вещи.

— К вашим услугам, — жаб изобразил нечто, долженствующее, по-видимому, изображать рыцарский поклон.

— Вы ведь ладите с Гибом?

— Настолько, насколько можно ладить с созданием, живущим одними эмоциями и не способным думать о Вечном. Впрочем, это не его вина, так как вся история этих существ…

— Сейчас не до родословной Водяных Коней. Нужно предупредить Мальвани, и сделать это, кроме тебя, некому.

— Нет! — жаб категорично рубанул воздух лапой, оставив за собой огненную черту. — Я поклялся не оставлять тебя, и я сдержу слово.

— Ты пойдешь, — устало повторил Рене, — потому что больше некому.

— Не пойду!

— Пойдешь! Я приказываю тебе, ты присягнул мне как своему сюзерену, и твой рыцарский долг повиноваться.

— Да, действительно, — жаб вздохнул, приняв оттенок красной яшмы, — я присягал, и рыцарский долг меня обязывает. Я сделаю так, как ты хочешь.

— А хочу я многого. Ты передашь Мальвани, чтобы он ни в коем случае не пытался нас спасти. Его забота — армия и беженцы. Он должен вместе с уцелевшими эльфами запереться за Аденой и ждать. Мое завещание у Герики Ямборы, пусть она отдаст его Шандеру, когда тот вернется. Надеюсь, он привезет подписанный договор. Майхуб понимает больше, чем хочет показать, и потому исполнит обещанное, даже без меня. А теперь главное. Мальвани и Шани сделают все, что в человеческих силах, но от вас с Гибом потребуется больше. Вы должны спрятать Герику так, чтобы ее никто не нашел. Если она Эстель Оскора…

— Все можно подвергать сомнению, но не это…

— Михай не должен ее получить. Когда она будет укрыта, вы найдете Романа — он жив, я в этом уверен. Дальше все будет зависеть от вас. Эстель Оскора, кольцо Проклятого, Водяной Конь и твои мозги — этого должно хватить для победы, потому что это все, что осталось у Тарры.

— Я понял, — жаб был на удивление краток, — и я исполню.

— Не будем откладывать, — Рене поднял руку, и Жан-Флорентин вновь привычно устроился на браслете. Цвел жасмин, и его аромат мешал думать о смерти как о чем-то неизбежном. В дальнем конце сада бил небольшой источник, заботливо обрамленный резным белым камнем. За источником в стене виднелась полукруглая ниша, из которой выступала сделанная с немалым искусством фигура какого-то арцийского святого, сзади которой хитрый мастер поместил большое, слегка помутневшее зеркало, так что пришедшие к водоему паломники видели себя как бы идущими по стопам святого. Рене ухмыльнулся, подумав о том, что многочисленные святые и угодники, якобы хранящие эту землю, давно должны были бы вмешаться и покончить с Годоем и его колдунами. Вместо этого узурпатор при полном попустительстве небес объявил себя главой Церкви и в таковом качестве осаждает Святой город… Что ж, если боги и святые отвернулись, придется рассчитывать на эльфийскую магию и копыта Гиба.

Водяной Конь появился сразу — видно, болтался где-то поблизости. Рене в который раз убедился, что Гиб понимает все или почти все. На сей раз он не ржал, не рыл копытами землю, а тихо стоял, опустив голову, пока Жан-Флорентин переползал на шею скакуна и цеплялся за спутанную гриву.

— Клянусь честью, — философский жаб сделал правой лапой жест, похожий на гвардейское приветствие, — ваша жертва будет не напрасной. Потомки узнают, кому они обязаны жизнью. Никто не будет забыт, и ничто не будет забыто!

— Главное, чтобы они были, эти потомки, — отмахнулся Рене, — ну, вперед! Прощайте! — Гиб черной молнией рванулся куда-то вбок и ввысь, лишь слегка тронув копытами сонную воду. Рене, хоть и не раз ездил на черном жеребце, так и не понял, какими путями тот иногда ходит, да это было и неважно, главное, сооруженный осаждающими двойной вал для него не помеха. Не пройдет и оры, как он доберется до лагеря Мальвани.

Странное дело, Жан-Флорентин бывал порой совершенно невозможным, но, расставшись со своим многословным спутником, Рене почувствовал себя невыносимо одиноким. Оно, наверное, было и к лучшему, с учетом того, что адмиралу предстояло завтра. Одинокие могут себе позволить быть стойкими, ничего не бояться и ни о чем не жалеть. Хорошо, что Герика в Эланде и Годой знает об этом, иначе он потребовал бы и ее, а Рене не мог поручиться, что отдал бы Геро Михаю, даже зная, чем грозит неповиновение… И Шандер… Как удачно вышло, что он отправил его в Эр-Атэв, избавив от ужаса повторного плена. Шани был откровенен с Арроем настолько, насколько в подобных вещах можно быть откровенным, так что адмирал насчет собственной участи не обольщался…

Эландец машинально поднял взгляд к луне, исходившей неистовым серебряным светом, казалось, она понимала, что эта ночь может оказаться последней. Птицы молчали, в застывшем воздухе стоял дурманящий аромат… Праведник провел бы такую ночь в молитвах, воину более приличествовало отдать ее какой-нибудь случайной подруге… Но подруги не было, и искать ее не хотелось, а молиться, просить упорно молчавшего все это время Творца о помощи? Зачем? Если тот всезнающ, всеблаг и всемогущ, это излишне, а если нет, то бесполезно.