Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Харуки Мураками

Готанда выключил видео, подлил нам обоим виски, поставил пластинку Билла Эванса. Присел на диван, взял стакан, отпил глоток. В каждом движении — неизменное благородство.

— Это точно. Ты совершенно прав. Я ведь знаю: чем больше снимаюсь в таком дерьме, тем дерьмовее становлюсь. Сам чувствую, что превращаюсь в нечто жалкое и невзрачное. Но я же говорю — у меня нет выхода. Я ничего не могу выбирать себе сам. Даже галстук на мою личную шею подбирают они. Кретины, которые считают себя умней всех на свете, и обыватели, убежденные, что их вкус безупречен, вертят мной как хотят. Поди туда, встань сюда, делай то, не делай это, езди на том-то, трахайся с такой-то… Сколько еще это будет твориться со мной, до каких пор? Сам не знаю. Мне уже тридцать четыре. Еще месяц — и тридцать пять…

— А может, просто бросить всю эту бодягу — и начать с нуля? У тебя бы получилось, я уверен. Уходи из конторы, живи своей жизнью да понемногу долги возвращай…

— Именно так, ты прав. Я об этом уже много думал. И, будь я один, давно бы уже так поступил. Бросил все к чертовой матери, устроился в какой-нибудь театрик задрипанный да играл бы то, что нравится. Как вариант — очень даже неплохо. С деньгами как-нибудь разобрался бы… Но штука в том, что, окажись я на нуле — она меня моментально бросит, гарантирую. Такая женщина. Ни в каком другом мире, кроме своего, дышать не сможет. И на нуле со мной сразу задыхаться начнет. Тут дело не в том, хорошая она или плохая. Просто — из такого теста сделана, и все. Живет в системе ценностей суперзвезд, дышит воздухом этой системы — и от партнера требует того же атмосферного давления. А я ее люблю. И оставить ее не способен. В этом вся и беда.

“Всего одна дверь, — пронеслось у меня в голове. — Вход есть, а выхода нет…”

— В общем, этот пасьянс не сходится, как ни раскладывай, — подытожил Готанда с улыбкой. — Давай лучше сменим тему. Об этом хоть до утра рассуждай — все без толку.

Мы заговорили о Кики. Он спросил, что у меня с ней были за отношения.

— Странно, — добавил он. — Она нас с тобой, считай, заново познакомила — а ты о ней почти ничего не говоришь. Может, тебе тяжело вспоминать? Тогда, конечно, не стоит…

Я рассказал ему, как встретился с Кики. Как мы пересеклись, совершенно случайно, и стали жить вместе. Естественно и бесшумно, словно воздух заполнил пустующее пространство, она вошла в мою жизнь.

— Понимаешь, все случилось как-то само по себе, — сказал я. — Даже объяснить как следует не получается. Всё вдруг слилось воедино — и, как река, само вперед потекло. Так что первое время я даже ничему особо не удивлялся. И только позже стал замечать, что слишком многое… не стыкуется с обычной реальностью. Я понимаю, что по-идиотски звучит, но это так. Почему и не разговаривал о ней ни с кем до сих пор.

Я хлебнул виски и погонял по дну стакана кубики льда.

— Кики в то время подрабатывала моделью для рекламы женских ушей. Я увидел фото с ее ушами и заинтересовался. Это были, как бы тебе сказать… абсолютные уши. Уши на все сто процентов. А мне как раз нужно было сделать макет рекламы на заказ. И я попросил, чтобы мне прислали копии фотографий с ее ушами. Что там за реклама была, уже и не помню… В общем, прислали мне копии. Уши Кики, увеличенные раз в сто. Огромные — каждый волосок на коже видно. Я повесил эти снимки на стену в конторе и разглядывал каждый день. Сначала для пущего вдохновения. А потом привык к ним так, словно это часть моей жизни. И когда заказ выполнил, оставил их висеть на стене, настолько они были классные. Жаль, тебе сейчас показать не могу. Пока сам не увидишь — не поймешь, что я имею в виду. Уши, чье совершенство оправдывает сам факт их существования.

— Да, я помню, ты что-то говорил о ее ушах, — сказал Готанда.

— Ну да… В общем, я захотел встретиться с их хозяйкой. Казалось, не увижу ее — жизнь остановится. С чего я это взял — не знаю. Но мне действительно так казалось. Я позвонил ей. Она согласилась встретиться. И в первый же день нашей встречи открыла свои уши лично мне. Лично мне, понимаешь? Не по работе! Это было гораздо круче, чем на фотографии. На работе — ну, то есть, перед камерами — она сознательно их блокировала. “Уши для работы” — совсем не то, что “уши для себя”, понимаешь? Когда она открывала их для меня, даже воздух вокруг менялся. Все менялось — весь мир, вселенная… Я понимаю, как по-дурацки это звучит. Но по-другому сказать не получается.

Готанда надолго задумался.

— Блокировала уши? Это как?

— Отключала их от сознания. Если совсем просто.

— Хм-м, — протянул он.

— Как штепсель из розетки.

— Хм-м.

— Ну… Дурацкое сравнение, конечно. Но именно так, я не вру.

— Да верить-то я тебе верю. Просто пытаюсь понять. И в мыслях не было тебя как-то поддеть.

Я откинулся на спинку дивана и уперся взглядом в картину на стене.

— Но главное — ее уши обладали сверхъестественной способностью, — продолжал я. — Она могла слышать то, что не слышат другие, — и приводить людей туда, куда им нужно.

Готанда снова надолго умолк.

— Значит, Кики куда-то тебя привела? — спросил он наконец. — Туда, куда тебе было нужно?

Я кивнул. Но ничего не сказал. Слишком уж долгой была та история, да и рассказывать ее особо не хотелось.

— И вот теперь она снова хочет куда-то меня привести, — сказал я. — Я это чувствую, и очень сильно. Вот уже несколько месяцев. Все это время как будто иду вслед за нитью, которую она мне бросила. Ужасно тонкая нить; сколько раз уже думал — ну, все, сейчас оборвется. А она все тянется и не кончается. Так худо-бедно добрался до сегодняшнего дня. Разных людей встретил, пока шел. Тебя, например. Я бы даже сказал, среди этих людей ты — центральный. А я все иду — и никак не могу уловить, к чему она клонит. Уже два человека погибло на моем пути. Сначала Мэй, потом однорукий поэт… То есть, двигаться-то я двигаюсь. Но ни к чему в итоге не прихожу…

Лед в стаканах совсем растаял. Готанда принес из кухни очередное ведерко, наполнил стаканы льдом, налил еще виски. Изысканные жесты. Благородная осанка. Приятный стук льда о стенки стаканов. “Как в кино”, — машинально подумал я.

— Так что у меня своя безнадега, — подытожил я. — Ничем не веселее твоей.

— Э, нет, старина, — возразил Готанда. — Я бы наши безнадеги не сравнивал. Я люблю женщину. Это любовь, у которой не может быть выхода. С тобой — совсем другая история. Тебя, по крайней мере, что-то куда-то ведет — пусть даже и мотая из стороны в сторону. Никакого сравнения с лабиринтом страстей, в котором блуждаю я. У тебя есть чего желать, на что надеяться. Есть хотя бы шанс на то, что выход найдется. У меня нет вообще ничего. Между нашими ситуациями — такая пропасть, что и говорить не о чем.

— Может быть… — вроде как согласился я. — Так или иначе, мне остался лишь путь, который предлагает Кики. Других путей нет. Она все время старается мне что-то передать — то ли знак какой-то, то ли послание. И я напрягаю слух, пытаясь его разобрать…

— Послушай, — сказал вдруг Готанда. — А ты никогда не думал, что Кики могли убить?

— Так же, как Мэй?

— Ну да. Сам подумай. Так же внезапно исчезла. Я когда узнал о смерти Мэй — тут же о Кики вспомнил. А вдруг с ней то же самое произошло? Об этом даже вслух говорить страшно. Вот я и не говорил. Но ведь это возможно, не так ли?

Я ничего не ответил. Как бы то ни было — я видел ее, вертелось у меня в голове. Там, в пепельных сумерках на окраине Гонолулу. Я видел ее. Даже Юки об этом знает.

— Просто как вероятность. Без фактов, — сказал Готанда.

— Вероятность, конечно, есть. Но послания мне шлет именно она. Я чувствую это совершенно отчетливо. У нее свой стиль, я не мог обознаться.

Готанда долго молчал, скрестив руки на груди. Можно было подумать, что он устал и заснул. Но он, конечно, не спал. Время от времени его пальцы оживали и вновь успокаивались. Кроме пальцев, не двигалось ничего. Ночная мгла просачивалась в комнату и обнимала его ладную фигуру, как родильные воды — младенца в утробе. По крайней мере, мне так казалось.

Я поболтал льдом в стакане и хлебнул еще виски.

И тут я ощутил присутствие кого-то третьего. Будто кроме нас с Готандой в комнате есть кто-то еще. Я чуял тепло его тела, дыхание, запах. Но по всем признакам это был не человек. Воздух вокруг заметался так, словно разбудили дикого зверя. Зверя?У меня одеревенела спина. Я судорожно огляделся. Но, само собой, никого не увидел. В воздухе посреди комнаты скрывался лишь сгусток признаковчего-то нечеловеческого. Но видно ничего не было.