Sindroma unicuma. Книга 2. - Блэки Хол

— Здрасте, я курьер. Примите извещение и распишитесь в бланке, — протянула я конверт и листок для сбора подписей.

Женщина посмотрела на посылку и всхлипнула. Приложив к носу платочек, она закрыла глаза и замотала головой. Глядя на покрасневшие глаза, я сообразила, что работница питомника плакала до моего прихода — долго и навзрыд.

— Мне бы расписаться, — сказала нерешительно. — Или к кому-нибудь другому…

Женщина снова замотала головой.

Я растерялась. К кому бы обратиться? Пронырнуть, что ли, внаглую непосредственно в питомник?

— П-присаживайтесь, — хозяйка указала на стул и, судорожно всхлипнув, высморкалась в платок.

— У меня извещение. Срочное, — пояснила я, сев.

— И он тоже спешил, спешил… — сказала женщина, шмыгнув. — Вечная спешка: работа, командировки, сверхурочные… А потом оказалось, что врал… А я как дура: в доме ни пылинки, ни соринки, каждую неделю свежая икебана в прихожей… Рукоделие, вышитые рукавички… Поделки… Уют в доме создавала, семейный очаг поддерживала… На праздники обязательно веночки, колокольчики к Дню независимости, пуховые корзинки с фигурками хранителей… Шнурочки для оберегов плела, домового прикармливала… Гардины беж в тон обоям! — воскликнула она с сарказмом, и я вздрогнула. — Кухня в красно-черных тонах и посуда под стать… Стиль, вкус… Обязательно солонка и перечница на столе, чашка с кофе — на блюдце… И салфетки с вензелями… Свинья неблагодарная! — всхлипнула она. — Я отдала ему лучшие годы жизни, а он! Ушел к певичке — без образования, без воспитания…

Я ошарашенно внимала потоку откровений. А что делать? Неудобно прерывать человека, которого потянуло высказаться. Если передо мной изливают душу, разве можно цинично в неё плюнуть?

Поэтому оставалось сидеть, слушать и внимать.

— Видите ли, любовь у него на старости лет, — скривилась женщина. — Эта шлюха даже готовить толком не умеет. Муженек сам носки стирает и рубашки гладит, а дома руки не поднял, чтобы поставить чайник на плиту. Выходит, не стоило баловать? Выходит, надо было себя любить, а не его? И деньги тянуть: на шубку, на колечки, на сапожки… А я же всё в дом. Во многом себе отказывала. То на машину собирали, то на дачу, то на приличную школу для Кузеньки. Сыночек-то души в подлеце не чает, гордится папашкой, жеребцом престарелым. Муженек забирает его на выходные, а я потом Кузю расспрашиваю: «Как папа поживает? Как день прошел?». Сыночек мне мно-огое рассказал! Неряха она, шалава подзаборная, и живет в свинарнике, а кобелю потасканному всё нипочем. У него любовь! Как уходил, показал на икебану: «Мети своим веником на здоровье, а мне в постели баба нужна. Я только тогда почувствовал себя мужчиной, когда любовь по два раза на дню без задернутых штор и когда смотрят с обожанием». Курвель патлатый!

Тяжело внимать рассказу, заливающему горечью разочарования и обид. Конечно, я не подходила в качестве слушателя ни по возрасту, ни по семейному положению, поэтому вряд ли дала бы толковый совет. Не уверена, что вообще стоило открывать рот. Да и что сказать? Поддержать брошенную жену нечленораздельным мычанием или горячими возгласами?

— Не могу я наряжаться горничной! — воскликнула женщина и покраснела. — И медсестрой тоже не могу. Это же извращение! Культура прививается с рождения, а если он мужлан, то неотесанная девка как раз для него! И ведь не малолетка, а семью разрушила. Ни стыда, ни совести. Дурак старый! Эта потаскушка из него деньги тянет, а как станет не нужен — вытолкает взашей и поддаст пинка для ускорения.

Оказывается, в нашем языке имеется множество разнообразнейших эпитетов для коварных искусительниц, уводящих чужих мужей. Достаточно выслушать пятиминутную исповедь обманутой жены.

Истеричная плаксивость женщины сменилась ожесточенностью, растущей от фразы к фразе и заставлявшей меня вздрагивать от каждого восклика:

— Ну, я ему покажу! Оставлю без висора в кармане! — начала заводиться работница питомника. — До нитки оберу! Он еще запомнит красивую новую жизнь! Ребенка отниму и отцовства лишу! Вещи порежу! Машину подожгу! И шлюхе его наговор сделаю, чтобы салом заплыла и бесплодной стала! И у него, кобеля треклятого, хозяйство отсохнет!

— Может, отпустить с миром, и пусть живет? — предложила я робко, напуганная силой эмоционального выпада. Представила, что может сотворить женщина, которую предали, и мне стало страшно. Любовь обернулась непримиримой ненавистью, а оскорбленное самолюбие призывало к мести.

— Отпустить?! — вознегодовала обманутая жена, но сменила тон, согласившись отстраненно: — Да-да, конечно. Отпустить на все четыре стороны. Дать всепрощение. Вы что-то хотели? — встрепенулась она, словно только что заметила постороннего в комнате.

— Мне бы сдать и расписаться, — подвинула я конверт и бланк.

— Непременно, — женщина поставила подпись с фамилией в нужных графах. — Хорошо, что вы успели, я собиралась уходить.

— А как же хозяйственный совет?

— Расцелую муженька на прощание и вернусь, — ответила она с бледной улыбкой и, положив извещение в ящик стола, начала рыться в сумочке.

— До свидания, — попрощалась я неуверенно, раздумывая о том, стоит ли сообщить, например, Морковке или декану о служащей, доведенной до истерики изменой мужа. Является ли личная трагедия событием, на которое следует обратить внимание администрации? Наверное, не стоит бить понапрасну в колокола. К тому же, женщина, покинутая неверным супругом, вроде бы успокоилась. Правда, неестественно спокойна, и глаза блестят странно, зато поняла, что для собственного здоровья полезнее вычеркнуть предательство из памяти.

Мне так и не довелось просунуть нос в дверь, ведущую в питомник. Осталось рисовать в голове бесконечные ряды клеток с мартышками, белыми мышами и кроликами. По пути в сортировочную утиля воображение решило не лениться и взялось растягивать и клетки, и животных. Постепенно мыши превратились в бегемотов, кролики — в верблюдов, а мартышки — в крокодилов. Спустя три перехода и два коридора, под крышей института образовался выдуманный зоопарк.

Через два дня заведующая животноводческого питомника была взята под арест дознавателями Первого департамента. Ей инкриминировалась попытка наведения сверхбыстрой порчи на смерть в отношении бывшего мужа и его сожительницы. Источником порчи стал любимый робот девятилетнего Кузи, собранный из деталей детского конструктора и преподнесенный папе во время субботнего пребывания у него в гостях.

16.5

Торопясь к следующему пункту назначения, я размышляла о семейной разрухе в судьбе работницы питомника. Жизненного опыта у меня с гулькин нос, поэтому суждения велись с собственной колокольни. Что делать: отпустить неверного мужа восвояси и зажить новой жизнью или отомстить за прожитые годы и черную неблагодарность мужа? А может, попытаться реанимировать былое? Переступить через консервативное воспитание, облачиться во фривольный костюмчик зайки с хвостиком на попе и пригласить благоверного на романтический ужин.