Столетняя война. Том II. Испытание огнем - Джонатан Сампшен

к Аквитанскому герцогству могло стать для графа прекрасной возможностью добиться своей цели. Как только это произошло, он подал большое количество исков о возвращении собственности, большей частью в долинах Везера и Дордони, которая принадлежала его отцу и была отторгнута другими после завоевания этой области англичанами в 1345 году. Поскольку теперь он был подданным короля Англии, заявил он, все следует вернуть. Сэр Джон Чандос, которому приходилось иметь дело с некоторыми из этих претензий до прибытия принца, соглашался с этим принципом, но принц не согласился. Он гораздо меньше симпатизировал устремлениям графа Перигорского и был личным другом одного из его соперников. Когда в начале 1368 года Аршамбо собрал небольшую армию для нападения на одного из этих соперников, сеньора де Мюсидана, то он был арестован сенешалем принца в Перигоре и на некоторое время заключен в тюрьму в Периге, что стало для него унижением на долгие годы[936].

Когда-то принц умел разрешать подобные противоречия. Он ловко делал подарки и давал займы потенциальным врагам. Он льстил им своей дружбой и жизнью при дворе и членством в Совете. Но политические маневры никогда не были его сильной стороной. Его способность привлекать людей своим обаянием ослабла после испанской кампании, а его природная щедрость была подавлена финансовыми трудностями. Гасконские дворяне, посещавшие его двор, жаловались, что их принимали не как прежде радушно и даже холодно. Эти изменения в манерах принца усугублялись его болезнью. Как и большая часть его армии, он пострадал от летней жары на кастильской равнине и вернулся с изнуряющей болезнью, возможно, малярией, от которой ему предстояло страдать до конца жизни. Периодически накатывали приступы слабости, и он подолгу лежал в постели. Ухудшение здоровья принца, а также его недовольство и разочарование, когда плоды победы при Нахере растаяли на глазах, повлияли не только на его участие в делах герцогства, но и на его нрав и рассудительность. Он стал нетерпим к оппозиции. У нас есть только рассказ Арманьяка о его отношениях с принцем, который, несомненно, окрашен горечью от оскорбления и является скорее частью антианглийской пропаганды, но в целом заслуживает доверия. Согласно версии графа, Арманьяк послал к принцу двух своих рыцарей с просьбой освободить его от уплаты фуажа. Посланники объяснили принцу финансовые трудности своего господина и заявили, что графы Арманьяк были свободными людьми, которые никогда не были обязаны платить налоги королям Франции или Англии. Принц мог бы отнестись к этому как к началу трудного торга, а не как к оскорблению его власти. Но его ответ был крайне нетерпимым: он получит деньги от графа не смотря на его возражения или уничтожит его настолько, что его семья никогда больше не будет владеть ни одним клочком земли в Аквитании[937].

* * *

В начале 1368 года, когда начался конфликт принца с графом Арманьяком, англо-французские отношения находились в состоянии застойного спокойствия. Из лицемерных заявлений о взаимном уважении, последовавших за воцарением Карла V, ничего не вышло. Выкуп за Иоанна II все еще выплачивался, с опозданием и в небольших размерах. Эдуард III проявлял мало интереса к разрешению мелких территориальных споров, которые послужили поводом для отсрочки отказа от суверенитета над территориями юго-запада. Два спорных вопроса, касающихся владения Бельвиль и некоторых незначительных фьефов, принадлежавших графствам Понтье и Монтрей, были переданы в совместные комиссии юристов, работа которых быстро погрязла в бесконечных прелиминариях и административной путанице. Любопытная летаргия охватила английскую политику. На одно важное заседание англичане даже не потрудились явиться. Трудно отделаться от мысли, что Эдуард III не хотел выполнять мирный договор, предпочитая держать свои претензии на французскую корону в резерве на случай, если они снова станут полезными[938].

В апреле 1368 года второй сын короля Англии Лайонел, герцог Кларенс, проехал через Париж с великолепной кавалькадой, направляясь в Италию для женитьбы на дочери Галеаццо Висконти, герцога Милана. Герцоги Беррийский и Бургундский встретили его на дороге в Сен-Дени. Карл V устроил ему великолепный прием в Лувре. Лайонела развлекали три ночи в главных дворцах столицы и отправили в путь, нагруженного драгоценными подарками[939]. На первый взгляд, отношения были корректными, даже теплыми. Такие любезности скрывали от Эдуарда III то, что французское правительство тоже стало рассматривать договоры о мире как временные. Он так и не понял, насколько противным показался мир большинству французов после восьми лет периодических разбойничьих нападений больших армий, большинство предводителей которых были англичанами или гасконцами. Английский король сделал то, что, по его мнению, он должен был сделать в отношении действий своих подданных во Франции, но не более того. Он участвовал в попытках зачистить уцелевшие гарнизоны рутьеров в течение 1361 года. Он осудил разбой англо-гасконских компаний, когда французский король поднял вопрос об этом. Время от времени он предпринимал шаги к исполнению своих обещаний, арестовывая известных преступников или конфискуя их имущество в Англии. Но он не трогал тех, кто был его друзьями, таких как капталь де Бюш, Роберт Ноллис или Эсташ д'Обресикур. Подход принца к вопросу о деятельности рутьеров был еще более двусмысленным. Он никогда открыто не покровительствовал компаниям, но не проявлял никаких признаков действия против них, даже для проформы. Он разрешил войскам короля Наварры пересекать его территорию для ведения войны во Франции в 1364 году, а его агентам — нанимать корабли в гасконских портах. Вольные компании свободно перемещались по речным долинам между Овернью и побережьем. Бордо был крупным центром торговли доспехами, артиллерией и военнопленными. Принц закрывал на все это глаза. Он наслаждался обществом профессиональных солдат и не делал различий между государственной и частной войной, как и сами рутьеры. Несколько известных капитанов и покровителей Великих компаний были желанными гостями в Бордо и Ангулеме, где они наслаждались приемом при самом пышном дворе Европы, что не преминуло отметить французское правительство. Для отказа от мирных договоров французам не хватало только повода[940].

Карл V никогда не скрывал от своих приближенных своего стремления вернуть хотя бы большую часть английских владений во Франции. Сдерживающими факторами были его совесть, которая требовала хотя бы правдоподобного юридического обоснования для отказа от мирных договоров, которые он поклялся соблюдать, и ресурсы его сократившегося и разрушенного королевства, которые не обязательно выдержат напряжение еще одной войны. Он также осознавал необходимость управлять общественным мнением. В конце 1360-х годов несколько элементов этого расчета изменились. Успешное сдерживание рейда Великой компании 1367 года, банкротство принца Уэльского и раскол среди его подданных, апатия Эдуарда III — все это были значительные факторы. Налоговые поступления правительства были высокими. Летом 1367 года король счел возможным успокоить Генеральные Штаты Лангедойля, вдвое снизив ставки, по которым взимались фуаж и габель. Несмотря на большие расходы на сдерживание компаний, содержание роскошного двора и потворство своему экстравагантному аппетиту к строительству, Карл V накопил резерв на случай непредвиденных обстоятельств в наличных в Лувре,