Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

— Кланяйтесь от моего имени.

Довольный тем, что опять попадет в христианскую страну, Власт немедленно собрался в дорогу и, попрощавшись с отцом Иорданом, поехал.

А в замке протекала та же жизнь без всяких перемен, только новый проповедник, которому начала надоедать эта бездеятельность, с палкой в руке, никого не спрашивая, отправился искать овец.

Часто по целым дням его не видели в замке, а когда обеспокоенный Доброслав собирался посылать для поисков его, Иордан вдруг являлся как из-под земли, веселый и радостный, уверяя, что его оберегает Провидение и что с ним ничего дурного произойти не может. Он необыкновенно скоро познакомился с условиями жизни, с обычаями страны, а так как по счастливой случайности он столкнулся с некоторыми давно уже обращенными, то благодаря их указаниям попал туда, где брошенное зерно могло взойти и дать хорошие плоды.

Вокруг него начали собираться скрывавшиеся до тех пор христиане, которые теперь бодрее смотрели в будущее.

Мешко встречал его, но никогда ни о чем не расспрашивал, делая вид, что ничего не знает.

Однажды князь пошел с Иорданом и Доброславом в священную рощу, как будто желая указать им это место, но ничего при этом не сказал. Несколько дней спустя, он посоветовал им поехать вместе с Сыдбором посмотреть Леховую гору около Гнезна и остров на озере, где раньше стояли кумирни.

Вдруг это спокойствие, которым он усыплял язычников, толковавших его себе, как и Варга, боязнью раздражить их, было нарушено: князь Мешко начал делать необыкновенные приготовления.

Были выбраны двести самых видных воинов из свиты князя, которым была выдана парадная одежда, дорожное вооружение и выбранные из табунов самые красивые кони. Из сокровищницы принесли самую дорогую утварь, которую поставили в нижних светлицах, где происходили обыкновенно большие собрания. Теперь Мешко отослал свою последнюю наложницу обратно к родителям, наделив ее богатым приданым, и старая Ружана, оставшаяся одна на женской половине, ходила целые дни по углам и плакала, боясь, что теперь, когда ей больше делать нечего, ее роль кончена, и ее тоже отошлют. Но однажды Мешко велел ее позвать; Ружана вошла грустная, хотя еще более расфранченная, и еще ниже обыкновенного склонилась к ногам князя.

— Знай, — сказал князь, — что беру себе жену из знатного дома, славную княгиню… И как ты раньше заботилась о тех, так теперь будешь служить этой, имея надзор над ее двором… Смотри, старайся заслужить ее милость… верно исполняй ее приказы.

Ружана еще раз поклонилась князю, желая что-то сказать, так как она всегда чувствовала непреодолимое желание к болтовне, но Мешко сделал ей знак удалиться и сам направился в дом осматривать убранство светлиц.

В ожидании княгини комнаты стояли пустые и грустные, но отделаны были с необыкновенной роскошью. Все, о чем только могла мечтать молодая княгиня, все здесь для нее было приготовлено. Тончайшие ткани, восточные ковры, золотая и серебряная посуда, тазы, кувшины, блестящие подсвечники были расставлены повсюду. В кладовых приготовлены были всякие лакомства, в погребах разные напитки, и везде по всем комнатам были разбросаны в необыкновенном количестве всевозможные осенние цветы и благоухающие зелья.

Там, где раньше раздавался по целым дням шум и крик беспокойных княжеских возлюбленных, теперь царствовала почти могильная тишина. Одна из самых больших изб в глубине замка осталась пустой, но князь никому не говорил, на что он ее предназначает.

Однажды вечером князь пошел навестить свою сестру на ее половину.

Там тоже догадывались, какие приготовления идут в замке, но Горка не особенно радовалась приезду княгини и новым порядкам, не зная, сойдется ли она с незнакомой ей невесткой. Подозрительно смотрела она теперь на брата, встретила его, как обыкновенно, почтительно, но молча.

Князь сел, задумавшись, и начал присматриваться к сестре.

— Что же, Горка… ты не думала о том, что тебе замуж пора выходить? — вдруг спросил князь.

Сестра его вся зарделась, сконфузилась, так как никогда не бывало, чтобы молодая девушка сознавалась, что ей хочется изменить свое положение. Всегда считалось очень неприличным желать надеть чепчик. И Горка, подумав, ответила ему гордо:

— Милостивый господин, возможно, что вам хочется от меня освободиться, но я в этом доме чувствую себя счастливой…

— И все-таки, — ответил князь, — вечно здесь оставаться тебе не следует. Жаль было бы твоей молодости и красоты… Но только это мое дело найти тебе мужа, дать приданое и свадьбу устроить…

Горка больше прежнего покраснела, а князь, глядя на нее как-то боком, сказал:

— Не бойся, милая, найду подходящего мужа такой прекрасной княжне, как ты… Тебе известно, что я женюсь на дочери Болька, для того чтобы стать одной ногой в Чехии, пока не придет время стать обеими… Она христианка, выходит за меня замуж… и ты тоже должна принять крещение, и понесешь эту новую веру между угров, которым мы подадим руку, для того чтобы держать в страхе чехов и не позволить им притеснять нас… Это племя дикое, воинственное и страшное для врага… Чтобы их покорить у Лехни, всем немцам пришлось соединиться… а у себя дома они непобедимы… Тебе там подобает господствовать и царствовать…

Горка ничего не отвечала, так как в те времена женщина, даже высокорожденная, не могла высказывать своего мнения… Мешко обращался наполовину к сестре и наполовину к себе самому, улыбаясь своим собственным мыслям.

— Не бойся, брат не даст тебя в обиду, и если выйдешь из его дома, то не пожалеешь перемены… Бороться против новой веры, которую немцы называют своей, нам уже больше нельзя… Со всех сторон она нас окутывает… везде господствует… воевать с ней невозможно… но, приняв ее, можно воевать хотя бы с самим императором.

Горка не имела, пожалуй, как и в делах своей судьбы, так и религии своего мнения; слушала брата, зная, что ей придется исполнить его волю. Глубоко вздохнула, потому что ей уже раньше рассказывали о всяких ужасах христианской веры.

— Эта вера страшная!.. — произнесла она тихо.

Брат долго не отвечал.

— Если бы на самом деле она была такова, так неужели все бы ее исповедовали? — сказал князь, помолчав.

Он задумался и вздохнул, может быть, вспомнив прежнюю свободу и беззаботность, но ничего больше не сказал.

Он нежно погладил сестру по лицу и медленно вышел из комнат.

V

На следующий день, рано утром, весь двор был роскошно разодет. Старшины, стольники, чашники, слуги, вся дворня, рыцари и Сыдбор в блестящем панцире и, наконец, сам Мешко в накинутом на плечо плаще, отороченном золотом, выехали из замка на Цы-бине. Никто не знал,