Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

Однако даже мнимая подготовка заговора сыграла свою роль. К разговору о нем с неизбежностью привлекались военные, которые впоследствии должны были сыграть немалую роль в смене власти. В годы войны генералам приходилось вольно, а чаще невольно формулировать собственную политическую позицию, которая становилась реакцией на неурядицы, имевшие место и в тылу, и на фронте. Так, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев крайне резко отзывался о несимпатичном ему правительстве: «Это не люди, а сумасшедшие куклы, которые решительно ничего не понимают… Никогда не думал, что такая страна, как Россия, могла бы иметь такое правительство, как министерство Горемыкина»{2064}.

Недовольный правительством начальник штаба шел на сближение с оппозицией. По оценке С.П. Мельгунова, М.В. Алексеев и Г.Е. Львов вели регулярные переговоры с января 1916 г. Среди лиц, близких к Ставке, крепло убеждение, что Алексеев готовил к концу ноября 1916 г. некое подобие военного переворота, который не осуществился в силу болезни генерала. 11 ноября он был вынужден отправиться в Крым на лечение, и был временно заменен В.И. Гурко. При этом и последний поддерживал близкие отношения с А.И. Гучковым — человеком ненавистным для царской четы{2065}.

На Алексеева рассчитывала оппозиция. По его собственным словам, к нему в Севастополь приезжали представители общественности и спрашивали о возможной реакции армии на государственный переворот. Он высказался категорически против подобных «потрясений». Те же лица, очевидно неудовлетворенные этим ответом, посетили Брусилова и Рузского, которые оказались противоположного мнения, нежели Алексеев{2066}. По сведениям А.И. Коновалова, тесные отношения с лидером октябристов А.И. Гучковым поддерживал и Л.Г. Корнилов{2067}. Согласно воспоминаниям М.И. Терещенко, генерал Крымов был сторонником самых решительных действий и призывал к ним общественных деятелей{2068}. Как раз на него полагались и октябристы (например, Б.А. Энгельгардт), считая, что генерал мог сыграть ключевую роль в «предстоявших событиях»{2069}.

Так или иначе, к февралю 1917 г. сложился «оппозиционный консенсус», который консолидировал разные «элиты» России. Их объединяло неприятие сложившего политического режима, но при этом они не видели реального выхода из положения. Обращение к наиболее упрощенному сценарию дворцового переворота только подчеркивало отсутствие конкретного плана действий. Оставалось лишь рассчитывать на deus ex machina, который бы сделал то, что действовавшие политики, придворные, генералы сделать были не в силах.

Глава 3.

МАССОВЫЕ ДВИЖЕНИЯ В 1914–1916 гг.

(А.Б. Асташов, В.П. Булдаков)

1. «Внутренний враг» и погромы

1905 г. приучил власть опасаться забастовочного движения рабочих и «аграрных беспорядков». Однако с началом Первой мировой войны обнаружились новые, неожиданные формы массового протеста как в городе, так в деревне. То, что принято называть «настроением 1914 г.»{2070}, было в России не столько пробуждением осознанных национально-патриотических чувств, сколько малоизвестным ранее феноменом агрессивной эйфории.

Низы в большинстве своем продолжали жить традиционной, отчужденной от мировых страстей жизнью, надеясь на ее радикальные перемены. Это сразу же проявило себя. Когда в июле 1914 г. неожиданно началась мобилизация с еще более неожиданным запретом спиртного, новобранцы, толпами повалившие на призывные пункты, возмутились. Беспорядки захватили 30 губерний Европейской России и 10 — Азиатской.

Направленность бунтарства была, однако, узнаваемой: перед лицом большой войны хотелось расправиться со старыми обидчиками. В Бугульме толпа, вооружившись кольями, напала на полицейских стражников. В Ставропольском уезде после разгрома лавок и магазинов мобилизованные попытались захватить казначейство; в столкновениях с полицией погибли двое из них. В Пермской губернии было убито 47 бунтовщиков, ранено 68. Наиболее масштабный бунт произошел в Барнауле. Мобилизованные разгромили банк, магазины, дома местных купцов. На их усмирение отправилось три роты солдат, две сотни казаков с двумя орудиями. Было убито 112 человек. В целом в Алтайской губернии было предано суду около 1400 бунтарей. Всего за время с 19 июля по 1 августа 1914 г. в 27 губерниях было убито 12, ранено и избито 94 должностных лица; среди бунтовщиков насчитали 247 убитых, 258 раненых{2071}.

В других местностях бунтовщики обычно ограничивались погромом винных и продуктовых лавок. Порой требовали бесплатной выдачи табака, отправки на фронт полицейских, принимались громить еврейское население{2072}. В Могилевской, Минской, Киевской, Волынской и Подольской губерниях пострадало более 50 помещичьих имений. В Саратовской губернии число убитых рекрутов исчислялось десятками; наблюдались случаи хулы в адрес императора. Порой крестьяне заявляли: «Триста лет царствует… его мать, помощи никакой не дает, а на войну берет, он называется не Царь, а кровопивец, когда нас возьмут на войну и дадут энту штуку, то мы с ним справимся»{2073}. Это не было результатом пропаганды социалистов. Их антивоенная деятельность успеха не приносила{2074}. Антивоенные настроения того времени — плод преувеличений последующих лет. В реальности все было гораздо сложнее.

Накопленное социальное недовольство, соединившись со страхом перед неведомым, принимало этнофобское воплощение. Новобранцы распевали: «Уж вы немцы, азиаты, из-за вас идем в солдаты»{2075}. В столице толпа сбросила герб германского посольства и закинула его в Мойку. Погромщиков разгоняли с помощью пожарных брандспойтов{2076}. «Больше нет фигур на крыше посольства, окна выбиты и чернеют, мебель, картины, белье выкинуто и сожжено, флаг и герб разодраны, портрет Вильгельма сожжен, хрусталь и посуда побиты — бесконечное варварство», — комментировал случившееся искусствовед H. H. Пунин{2077}. И это было лишь началом антинемецкой истерии.

Война подсказала объект «праведного» гнева. В октябре 1914 г. на собрании Московского купеческого общества было решено расследовать деятельность австрийских и германских фирм. Пошли соответствующие слухи. Было разграблено несколько продовольственных лавок и магазинов, пострадали кондитерские магазины Эйнем. Нападение на последние было спровоцировано заявлением одного из владельцев (единственного российского подданного из четырех братьев, этнических немцев Гейс) о том, что их фирма «русская». Газеты тут же раскрыли «правду» и призвали к бойкоту товаров Эйнем. Полиция не нашла в этих публикациях ничего предосудительного. И лишь когда дело дошло до уголовщины, полицейские арестовали 21 погромщика, обнаружив среди них людей, замеченных ранее в попытках грабежа{2078}.

По иронии судьбы толчок погромному настрою дал сам император, как-то заявивший столичному городскому голове: «Отчего много у вас немцев?.. Я приказываю всех выслать…»{2079} Сыграло свою роль и предвоенное недовольство остзейскими баронами. Ситуация накалилась настолько, что Верховный главнокомандующий Николай Николаевич потребовал от газетчиков прекратить нападки на «обладателей нерусских фамилий… честно несущих службу царю и родине»{2080}. Однако германофобия усиливалась. «Слыхал, что командовал X армией Сивере, балтийский немец, — записывал в дневнике известный правый деятель Л.А. Тихомиров 14 февраля 1915 г. — Раньше командовал Эверт — православный… Что это за манера назначать балтийцев?» Впрочем, слухи о «предателях» Тихомирову тоже не нравились{2081}.[152] Сам он уже не мог понять, где правда, а где ложь. Между тем всякое неординарное событие подогревало страсти. «…Говорят, вчера у Преображенской заставы было побоище из-за дороговизны, вмешалась полиция, и Модлю (злословили, что этот жандармский полковник сменил фамилию на Марков) проломили голову», — записывал в дневнике историк А.В. Орешников в апреле 1915 г.{2082}

Печально знаменитый московский немецкий погром случился в атмосфере всеобщего разочарования, вызванного отступлением русских армий от Перемышля. Возможно, сказалось и то, что верховный главнокомандующий не ко времени был награжден бриллиантовой саблей «за освобождение Червонной Руси». Появились характерные наветы: евреи якобы распускают слухи о том, что русские генералы сдали крепость немцам за 14 млн. рублей{2083}. Однако ради показного «единения народов России» евреев трогать не полагалось. Зато о предстоящем «погроме немцев» заговорили еще 16 мая{2084}.

Рабочие принялись составлять списки лиц, подлежащих увольнению (включая в них не только этнических немцев){2085}.

Начало погрому положил «бабий бунт» 26 мая. Среди женщин, лишившихся подработки в Комитете великой княгини Елизаветы Федоровны, распространился слух, что заказы переданы австрийской фирме «Мандль»{2086}. Начались демонстрации, рабочих поддержали городские низы. Полиция не рискнула разгонять буянов, действующих под прикрытием патриотических плакатов, портретов императора и государственных флагов. К тому же полицейские знали, что их особенно ненавидят за освобождение от мобилизации в армию.