Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

– Днем шел с факелом, обмазанным горючей смолой, а ночью прятался в маленьких пещерках, куда зверю не залезть. Тут таких множество.

– Они могли напасть всей стаей.

– Горные львы живут и охотятся поодиночке и скорее передерутся меж собой, чем нападут группой.

– Откуда знаешь?

– Изумрудный Гарани в своем труде «Все земные твари» описал маргарских горных львов, а здешние точно такие же. Видно, в свое время часть откочевала сюда, – охотно пояснил проводник.

Безопасности ради на ночь караванщики ставили свои фургоны в круг, а по центру импровизированной крепости жгли костер. Стража менялась каждые два часа. Дежурили по четверо, и один из часовых был непременно лангером. В тангарских караванах хозяин несет вахту так же, как и его подчиненные, без всяких скидок на возраст и достоинство. И если кому и было тяжко, то только Торвардину, и то морально. Его двойственное положение в обществе сородичей превращало каждое дежурство в пытку. Молодые тангары, совершенно не понимая, как вести себя с лангером, который одновременно имеет столь же невысокий общественный статус, как и они сами, предпочитали за самое разумное с Торвардином ничего общего не иметь. Его игнорировали точно так же, как чистокровные орки – Сийгина. Но Сийгин привык, а Тор – нет.

– Ага! – сказал Пард. – Вот теперь ты почувствуешь себя в шкуре эша.

Шкура эта оказалась тесна и крайне неудобна. Особенно если все время помнить, что ты сам на себя ее натянул. На привалах Тор сидел в сторонке, не принимая участия в разговорах сородичей, незваный и, главное, нежеланный собеседник.

– Я стал настолько другим, что даже не верится, – признался он Яримраэну. – Я словно уже и не принадлежу к своему народу. Мне претят их замкнутость и исконная тангарская приверженность вековым традициям. Все эти запреты дурацкие, жесткие правила.

– Ты считаешь, что традиции эльфов менее стойки, а предубеждения менее глубоки? – невесело усмехнулся принц-изгнанник. – Ты сильно заблуждаешься. Устои сильны именно тем, что дают опору всем и каждому без исключения. Даже тогда, когда в том нет никакой нужды.

– Да, наверное, кому-то надо каждый миг своей жизни ощущать за своей спиной мудрость предков, но если чувствуешь в себе силы стать чем-то большим…

– Тогда ты идешь в лангеры. Ты так и сделал.

– Но я не перестал быть тангаром…

– А Сийгин не перестал быть орком, – снова перебил Торвардина принц. – А я бы и рад оставаться просто эльфом, но кровь моего отца не дает мне быть самим собой, как я всегда этого хотел.

Кровь Пламенного Дома – непростое наследство. Когда твои глаза синее самого синего моря, когда твои волосы словно платиновое знамя, когда твоя шея просто не умеет гнуться в поклоне пред достойнейшим из достойных, когда самая прекрасная и любимая женщина страшится могущества имени твоих предков… В самый раз только и желать каждый миг своей проклятой жизни втоптать эту кровь в самую вонючую грязь. Да поглубже!

– Не суди своих сородичей, сын Терриара, они видят лишь то, что их научили видеть, – твое бритое лицо.

– Я знаю. Нельзя судить о Парде по всем оньгъе, нельзя по мастеру Роканду – о всех людях. Но от этого мне еще тяжелее. Для вас я – равный. Не только для лангеров, для всех остальных, кто не тангар, тоже. А для родичей я всего лишь неженатый парень, которому каждый бородач может указывать, что делать и как жить.

Яримраэн сощурился на тоненький серпик Сирин и философски заметил:

– Не зря ведь жрецы твердят, что мы все покараны богами и разделены на четыре народа.

– Жрецы каждый раз болтают все, что им в голову взбредет. Что ни век, то новую глупость, – вмешался в беседу Мэд Малаган, известный всей степи своим неверием ни в богов, ни в Пеструю Мать. Оставалось только гадать, как такому богохульнику сама же Предвечная и благоволит. – Люди и нелюди каждый раз вертят своей верой, как затертой скатертью. В одном месте пятно найдется – другой стороной перевернут.

– О тангарах такое не скажешь, – заступился за веру предков младший из подручных Анарсона – троюродный внук кузена сводного брата матери его супруги, совсем молоденький мальчик по имени Юртарин. – Каноны Священного огня незыблемы.

Тор благоразумно промолчал. Они с Мэдом спорили время от времени на божественные темы до хрипоты, и аргументы у эрмидэйца порой даже его самого наводили на странные мысли.

– А ну-ка, изложи мне постулаты своей веры, Юртарин, – азартно попросил Малаган, предвкушая неплохое развлечение.

– Огонь был началом, огонь станет концом! – гордо продекламировал тангар.

– Отлично! Дальше.

– Душа есть пламя, разум есть свет, вера есть жар, плоть есть пепел.

– Красиво сказано, – вздохнул Сийгин.

– Это истина! Творец высек лишь искру, из которой родился Священный огонь, породивший наши души, давший свет нашему разуму, и жар веры согрел остывающий пепел плоти.

– Действительно, сказано замечательно. Настоящая поэзия, мальчик. Но почему же из поэтических строчек сделали настоящий культ? Разве непонятно, что все это иносказание? Но нет! Гораздо проще, а главное, доходнее строить святилища, собирать десятину в пользу огнежрецов и принуждать покупать святые лампадки. Какая связь между символом огня и реальным огнем, на котором мы кипятим воду и варим кашу?

– Любой огонь священен! – воскликнул ошеломленный богохульством Юртарин.

– Даже такой?

Малаган дунул-плюнул на свой кулак и когда раскрыл ладонь; на ней плясал крошечный веселый лепесток пламени.

– Это волшебство. Фокус.

– А ты палец в него сунь. Если иллюзия, то ожога не будет, – ласково посоветовал Мэд. – Ну?! Боишься.

Юный тангар вспыхнул нескрываемой обидой, крепко сжал губы и решительно накрыл своей ладонью огонек.

– Ай!

Как и положено в таком случае, на коже вздулся пузырь ожога.

– Чем я не Творец, раз могу разжигать и тушить огонь по своему усмотрению? – ухмыльнулся эрмидэец. – Или, скажем, тот же Альс, который зажигает пламя единственным словом.

Все поглядели на безмятежно дрыхнущего эльфа, наблюдавшего уже, пожалуй, свой четвертый или пятый сон.

– А он может?

– Еще как! Только редко пользуется своим даром, – уточнил Яримраэн. – По принципиальным соображениям.

– Твой… фокус и настоящий Священный огонь вещи разные.

– Огонь везде одинаков, раз он обжигает и ранит. Я умею вызывать пламя, но я не равняю себя с Создателем и не тщусь именовать себя проводником его воли.