Пушкин - Юрий Лотман

LI, 7–8 — Или, нежней, как мотылек… — Образ, связанный с любовью Ленского к Ольге, возвращает нас к строфе XXI (11–14) второй главы:

В глазах родителей, онаЦвела как ландыш потаенный,Незнаемый в траве глухойНи мотыльками, ни пчелой.

Одновременно в этой же финальной строфе четвертой главы звучит противопоставление скептика (того, «кто все предвидит, Чья не кружится голова» — 9-10) и энтузиаста, который «покоится в сердечной неге» (5), что, конечно, ассоциируется с антитезой Онегин — Ленский. Наконец, эта же финальная строфа содержит основное для всей главы стилистическое противопоставление условной литературности («как мотылек») и грубой реальности, подчеркиваемое стилистическим диссонансом: «покоится в сердечной неге» (демонстративный «поэтизм») и «как пьяный путник на ночлеге» (прозаизм).

Сводя эти лейтмотивы воедино, П всем ходом повествования подготовил конечное торжество скепсиса над иллюзией и прозы над поэзией. Тем более резко неожиданными являются заключительные (9-14) стихи строфы, сменяющие подготовленные оценки диаметрально противоположными: авторская точка зрения неожиданно сдвигается в сторону поэтических иллюзий и «сердца», а холодный «опыт» объявляется «жалким». Неожиданная концовка демонстрирует многоплановый характер пушкинского повествования в EO.

ГЛАВА ПЯТАЯ

О, не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана!

Эпиграф из заключительных стихов баллады Жуковского «Светлана» (1812). «Светлана» — вольная обработка сюжета баллады Бюргера «Ленора» (1773), которую Жуковский также перевел под названием «Людмила». «Светлана» считалась образцом романтического фольклоризма. Даже «архаист» Кюхельбекер, писавший, что, кроме нескольких отрывков в «Руслане и Людмиле» и нескольких стихотворений Катенина, русская литература вообще лишена народности, признавал, что «печатью народности» ознаменованы стихи в «Светлане» (Кюхельбекер, с. 457). Рифма: «Татьяна — Светлана» (см.: III, V, 1, 3 и V, X, 5, 6) звучала для уха читателей тех лет шокирующе, поскольку «Светлана» не бытовое имя (оно отсутствует в святцах), а поэтическое, фольклорно-древнерусский адекват поэтических имен типа «Хлоя» или «Лила». Именно как поэтический двойник бытового имени оно сделалось прозванием известной в литературных кругах Александры Андреевны Протасовой-Воейковой (П, конечно, об этом знал, будучи тесно связан с ее другом Жуковским, а также с влюбленным в «Светлану» — Воейкову А. И. Тургеневым и сойдясь в 1826 г. с Языковым, который именно в это время, как дерптский студент, считал своим долгом пылать к ней страстью). А. А. Воейкова, Саша в быту, в поэтизированном мире дружбы, любви, литературы была Светлана. Имя же героини EO было подчеркнуто бытовым и простонародным, звучащим «антипоэтически», а не просто нейтрально. Соответственно и заданное эпиграфом «двойничество» Светланы Жуковского и Татьяны Лариной раскрывало не только параллелизм их народности, но и глубокое отличие в трактовке образов: одного, ориентированного на романтическую фантастику и игру, другого — на бытовую и психологическую реальность.

I, 4 — Снег выпал только в январе… — Реальная погода осенью 1820 — зимой 1821 гг. не совпадала с пушкинским описанием: снег выпал исключительно рано, 28 сентября 1820 г. Карамзин писал Дмитриеву из Царского Села: «Выпал снег» (Письма Карамзина… с. 294). Правда, снег лежал недолго; 14 октября 1820 г. Н. И. Тургенев сообщал брату Сергею в Константинополь из Петербурга: «Мы живем между дождем и грязью, в физическом и нравственном смысле» (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.-Л., 1936 с. 316). Данное обстоятельство имеет значение, поскольку слова П в примечании к тексту EO: «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю» (VI, 193) — толкуются иногда излишне прямолинейно: любые реалии, входя в текст романа, получают значение художественных деталей.

II, 1 — Зима!.. Крестьянин торжествуя… — Стих вызвал возражения критики, основанные на тех же соображениях, что и выпады Б. Федорова и М. Дмитриева. Столкновение церковнославянского «торжествовать» и «крестьянин» побудило критиков сделать автору замечание: «В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством. Крестьянин торжествуя выражение неверное» («Атеней», 1828, ч. I, № 4).

5-6 — Бразды пушистые взрывая… — Ср. «Первый снег» Вяземского (см. с. 259).

10 — В салазки ж у ч к у посадив… — «Жучка» зд.: не имя собственное (строчная буква!), а цитата из детской речи — обозначение беспородной крестьянской собаки. При нехудожественном пересказе выделение было бы передано выражением: «как они называют».

III, 6–7 — Другой поэт роскошным слогом

Живописал нам первый снег…

Другой поэт — П. А. Вяземский. К стихам 6–8 П сделал примечание: «Смотри: Первый снег, стихотворение князя Вяземского» (VI, 193).

III, 14 — Певец Финляндки молодой! — П (VI, 193) отсылает читателей к следующим поэтическим картинкам:

Сегодня новый вид окрестность приняла,Как быстрым манием чудесного жезла;Лазурью светлою горят небес вершины;Блестящей скатертью подернулись долины,И ярким бисером усеяны поля.На празднике зимы красуется земляИ нас приветствует живительной улыбкой.Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;Там, темный изумруд посыпав серебром,На мрачной сóсне он разрисовал узоры.Рассеялись пары и засверкали горы,И солнца шар вспылал на своде голубом.Волшебницей зимой весь мир преобразован;Цепями льдистыми покорный пруд окованИ синим зеркалом сравнялся в берегах.Забавы ожили; пренебрегая страх,Сбежались смельчаки с брегов толпой игривойИ, празднуя зимы ожиданный возврат,По льду свистящему кружатся и скользят.(Вяземский, с. 130);

Сковал потоки зимний хлад,И над стремнинами своимиС гранитных гор уже висятОни горами ледяными.Из-под одежды снеговойКой-где вставая головами,Скалы чернеют за скалами.Во мгле волнистой и седойИсчезло небо. Зашумели,Завыли зимние мятели(Баратынский, II, с. 160–161).

Несмотря на комплиментарный контекст, начало пятой главы имеет полемический характер по отношению к традиции элегического изображения русской зимы и картин северной природы. П очень любил стихотворение Вяземского «Первый снег», сознательные и бессознательные цитаты из которого в изобилии встречаются в его сочинениях (см.: Розанов И. Н. Князь Вяземский и Пушкин (К вопросу о литературных влияниях). — «Беседы», I. М., 1915, с. 57–76; Бицилли П. М. Пушкин и Вяземский. — Годишник на Софийский университет, вып. 35, 1939). Известна также исключительно высокая оценка П поэтического дара Баратынского. Тем более знаменательно, что для утверждения права поэта на картины «низкой природы» он избрал полемическое сопоставление именно с наиболее высокими достижениями «роскошного слога».

IV–XXIV — Строфы, погружая героиню романа в атмосферу фольклорности, решительно изменили характеристику ее духовного облика. П не сгладил этого противоречия, противопоставив демонстративному заявлению в третьей главе «она по-русски плохо знала» (III, XXVI, 5) также явно программное «Татьяна (русская душою)…» (V, IV, 1). П привлек внимание читателей к противоречивости образа героини:

Так нас природа сотворила,К противуречию склонна(V, VII, 3–4).

Пушкинский принцип противоречия как построения сложного целого тонко почувствовал И. Киреевский, писавший: «Только разногласие связует два различные созвучия» (Киреевский И. Нечто о характере поэзии Пушкина. «Московский вестник», 1828, ч. VIII, № 6, с. 191). О принципе противоречия в EO см.: Лотман Ю. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975, с. 8–32.

IV, 14 — Мужьев военных и поход. — В отдельном печатном издании главы было: «мужей», но в издании 1833 г. П изменил форму на простонародную, введя тем самым в текст точку зрения гадающих служанок.

V, 5-14 — Ее тревожили приметы… — «Заяц пересечет дорогу — несчастье», «поп попадет навстречу — путь несчастлив», «кот умывается — к гостям» (Зеленин Д. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии. «Живая старина». СПб., 1905, вып. I–II, с. 12–13). П. А. Вяземский к этому месту текста сделал примечание: «Пушкин сам был суеверен» («Русский архив», 1887, № 12, с. 577). Рационалисты XVIII столетия относились к народным поверьям, приметам и обычаям отрицательно, видя в них результат непросвещенности и предрассудков, которые использует деспотизм, а в суеверии народа — условие похищения у него с помощью обмана и мнимых чудес исконного суверенитета.