Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

— Мёртвому припарка твои пинки, — заявила тётка, — снеси к болоту, утопи.

— Так убью, — юный живодёр припал на колено и нанёс мешку три быстрых и сильных удара кулаком — так бьют крутые парни в американских боевиках.

Мешок молчал, но шевелился.

— Постой, я сбегаю за монтировкой, — мелкий сорвался с места.

Оставаться безучастным не было сил. Я подошёл.

— Бог в помощь, миряне. А чем я могу?

— Сильно обяжешь, если мимо пройдёшь.

Это баба так высказалась, но я проигнорировал.

— Так понимаю, Божью тварь жизни лишаете? А не боитесь?

— Чего? — толстуха вызывающе вздёрнула три подбородка.

— Воспитать из недоросля убийцу — сейчас он на животное руку поднял, завтра на человека.

— Мужик должен уметь защищаться.

— От мешка?

Примчался мелкий с монтировкой:

— На.

Но я перехватил её.

— Так значит, не боитесь?

— Кого, тебя? — живодёр, ободренный заступничеством матери, начал дерзить.

— Бога.

— А ты кто такой?

— Я и есть Бог.

Согнул руками монтировку в дугу и бросил в сторону. Очевидцы остолбенели.

— Во, блин, — шевельнулся живодёр. — Что тятьке скажем?

— Скажи, чтоб выпорол тебя как следует.

Взвалил мешок на плечо и прочь пошёл.

За околицей присел в густых лопухах. На ощупь стал знакомиться с содержимым крапивного узилища. Что имеем? Лапа, лапа, голова — наверно, псина. Досталось, брат, тебе — за что, если не секрет? Цыплёночка загрыз? Нехорошо. Ты его жизни лишил, а они б тебя.

— Не дёргайся, не дёргайся, — это я уже голосом. — Сначала поработаю с твоею головой, потом уж отпущу, не то ты убежишь и опять в какую-нибудь историю врюхаешься. Знаю я вас, дворовых псов. Кстати, как зовут тебя?

Ни черта я не знал собак — ни держал своих, с чужими не общался. Впрочем, вру — Катюше на день рождения подарили с Наташей щенка белого пуделя, и он жил в нашем доме. Кстати, что-то нынче его я не приметил….

Стиснул в ладонях собачью голову, попробовал проникнуть в её компьютер через мешок. Удалось. Огляделся — конечно, навороты не как у homo sapiens, но не прост, не прост собачий мозг. Вот эта пульсация откуда? Наверное, болевые ощущения. Уберём….

Давай-ка, брат, мы тебя перевоспитаем. Ведь бывают же умные собаки, о которых восторгаются — только что не говорит. Или это от дрессуры? У тебя пусть будет от природы….

Ковырялся в извилинах собачьего мозга, не торопясь, не считаясь со временем. А оно светило отпустило на покой и подтянуло к околице из берёзового колка туманную марь.

— Ну что, Артемон, в путь иль заночуем тут? — развязал мешок, выпуская на свободу лохматого пса.

После двух-трёх неудачных попыток он встал на ноги, часто вздрагивая всем своим кудлатым существом, побрёл прочь, припадая на четыре лапы.

— Что, больно? Врёшь. Ноги переломаны? Да ты б на них и не поднялся. Готов поверить, рёбра не целы — дай срок, срастутся. Куда направился?

Собака скрылась в лопухах. Ну, знать, судьбе навстречу. А мне дорогу надо выбирать. Поднялся, огляделся. В лощине, ещё свободной от тумана, светился костерок. Рыбаки, охотники, мальчишки?

Оказалось, сторож Митрич коней хозяйских пас.

— Не страшно одному-то? — получив разрешение, присел к огню.

— Это умышленнику надо опасаться, мил человек, — старик усмехнулся. — Коньки ретивые — враз копытом зашибут.

Будто в ответ на его слова, едва различимые во мраке лошади забеспокоились, зафыркали, забили о земь подковами.

— Волк? — высказал догадку.

— А хоть бы, — Митрич спокойно ковырял палкой угли костра. — Это они стаей на одного смелые, а теперь его вмиг стопчут.

Выкатил из костра несколько закопченных картофелин.

— Угощайся.

Меня вдруг осенило.

— Я сейчас.

Разломил картофелину, отошёл в темноту и позвал свистом.

— Кто там у тебя? — спросил Митрич.

— А никого, — оставив картофелину на кочке, вернулся к костру. — Пёс дворовый приблудился, да где-то не видать.

— Пёс? Ну, тогда понятно — псу, если не бешенный, лошадку не испугать.

Кони действительно скоро успокоились.

— А волку?

— Волчий запах их в ярость приводит. Тут такая свистопляска зачнётся — уноси-ка, серый, ноги, пока цел.

Картошка похрустывала горелой коркой на зубах.

— Вкусно, — говорю. — Давно не ел.

— Сейчас чайку сварганем из трав душистых — Митрич поставил над костром треногу, подвесил котелок с водой. — А ты можешь приступать.

— К чему?

— Как к чему? Я тебя попотчевал — твой долг теперь мне рассказать: откуда ты, куда, зачем?

Подумал, резонно и начал издалека:

— В старину по земле волхвы ходили. Как думаешь, зачем?

— Волхвы-то? Любимцы богов? Думаю, веру несли в народ.

— Они ж язычники!

— А мы кто? Атрибут лишь поменялся, а праздники все те же.

Ну, ладно. Не хотелось пускаться в теологические дискуссии. У меня мелькнула одна спасительная (в смысле, от могилы) мысль, и мне хотелось её откатать.

— Как думаешь, сейчас есть волхвы?

— Я не встречал.

— А кто перед тобой?

Митрич, усмехнувшись:

— Вроде не пили.

— Не веришь? Докажу.

— Скудесничаешь? А накрой-ка скатерть-самобранку, чтоб всё, чего сейчас хочу, на ней было.

— Хочешь, навсегда тебя избавлю от чувства голода и жажды? Есть хотеть не будешь и….

— И помру.

— Вечно будешь жить и не болеть.

— А взамен тебе отдать святую душу? Да ты, приятель, сатана.

— Может и он, — ладонь распростёр над костром — она пропала.

— Гипноз? — напрягся Митрич.

— Нет. Изменён угол преломления — она прозрачной стала.

Собеседник громко сглотнул слюну, поднялся:

— Пойду лошадок погляжу.

Ушёл и не вернулся.

Я ждал его. Ждал с кольями селян, машин с мигалками. Тщетно. Так и просидел всю ночь в компании пасущихся коней.

Туман с пригорка стёк в лощину. Звёзды, не успев и разгореться, поблекли — коротки ночи, спаявшие закатные багрянцы с рассветной радуницей.

Мне расхотелось закончить путь земной у потухшего костра — встал и пошёл неведомо куда.

Огромный солнца диск, неяркий, не слепящий, прилёг на кромку горизонта, готовясь переплыть простор небесный.

Остановился на обочине автострады, раздумывая, куда пойти. Боковое зрение перехватило какое-то движение — змея ползёт через дорогу. Присмотрелся — какая ж это змея? Это…. Глазам не верю — серая дикая утка, приникнув вся к асфальту, идёт через него. А за нею жёлтыми комочками, вытянувшись вряд, раз, два, три, четыре…, восьмеро утят. Ну, и нашла ты, Шейка Серая, место для круиза!