Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Молодой Острейл из Ранчестера стоял, дрожа, на внешней стене, и думал о словах, сказанных однажды его отцом.

Служить принцу — это здорово. Посмотришь малость на мир, как будешь на солдатской службе, парень. Так говорил Фирсфрам, положив тяжелую загрубевшую руку потомственного фермера ему на плечо. Мать молча смотрела на них заплаканными глазами. Может, попадешь на Южные острова, а может и в Наббан, и нечего тебе будет бояться этого ветра с Фростмарша, будь он проклят.

Отца его больше нет в живых. Он пропал прошлой зимой, волки утащили его в тот жуткий холодный декандер… волки, а может и что другое, потому что от него и следа не осталось. А сын Фирсфрама, так и не отведавший южной жизни, стоял на стене под ударами леденящего ветра и чувствовал, что холод проникает до самого сердца.

Мать и сестры Острейла приютились внизу вместе с сотнями других, оставшихся без крова, они поселились во временных бараках под защитой тяжелых каменных стен Наглимунда. За этими стенами можно было укрыться от ветра, не то что на высоком посту Острейла, но даже самые толстые стены не могли заглушить ужасной музыки начинающейся бури.

Испуганный Острейл не мог отвести глаз от темного мутного пятна на горизонте, которое расплывалось, приближаясь, как серые чернила, налитые в воду. Это было пятно пустоты, как будто кто-то стер живое вещество реальности. Это была точка, где само небо, казалось, прорвалось, и, словно через воронку, сбрасывало в мир взвихренную массу туч. Колючки молний то и дело блестели на вершинах облаков. И все время, все время мерно звучал барабанный бой, далекий, как стук дождя по высокой крыше, настойчивый, как стук зубов Острейла.

Сейчас горячий воздух и сказочные горы в солнечных пятнах далекого Наббана все больше и больше напоминали сыну Фирсфрама истории из Книги, рассказанные священниками, — воображаемое утешение, помогающее спрятать ужас неотвратимой смерти.

Буря пришла. Бой барабанов пульсировал, словно осиный рой.

Фонарь Деорнота замигал от жестокого ветра и едва не погас; рядом с ним в холодную тьму, пронизанную вспышкам молний, смотрел Изорн, сын Изгримнура.

— Божье древо, темно, как ночью, — простонал Деорнот. — Только что было полдень, а я почти ничего не вижу!

Рот Изорна был раскрыт, челюсть отвисла, и только губы безмолвно шевелились.

— Все будет хорошо, — сказал Деорнот, напуганный ужасом сильного молодого риммера. — Это просто буря, какая-то новая злобная пакость Прейратса… — произнося это, он уже знал, что лжет. Черные тучи, скрывшие солнце и принесшие ночь к самым воротам Наглимунда, принесли с собой и тяжелый страх, давивший, словно каменная крышка гроба. Какое же нужно было магическое действо, какое злобное колдовство, чтобы воткнуть ледяную стрелу ужаса в отважные сердца защитников Наглимунда?

Гроза надвигалась на них. Сгусток тьмы, распространившийся далеко за стены замка, нависал над самыми высокими башнями. Голубые вспышки молний простреливали его. Сжавшийся в страхе город на мгновение возникал, как мираж или видение, и снова исчезал в непроглядной тьме. Барабанный бой эхом отскакивал от внешней стены.

Когда молния еще раз блеснула поддельным дневным светом, Деорнот увидел нечто, заставившее его резко обернуться и с такой силой схватить руку Изорна, что молодой риммер испуганно вздрогнул.

— Приведи принца, — глухо сказал Деорнот.

Изорн поднял глаза. Странное поведение Деорнота заставило его на время забыть о своем суеверном страхе перед грозой. Лицо эркинландера обмякло, стало пустым, словно мешок из-под муки, ногти с такой же силой вонзились в руку Изорна, что потекла кровь.

— Что… Что это?

— Приведи принца Джошуа, — повторил Деорнот. — Ступай!

Риммер, в последний раз оглянувшись на своего друга, осенил себя знаком древа и побежал по стене к лестнице. Онемевший Деорнот с тяжелым, как свинец, сердцем стоял и думал, что лучше бы ему было погибнуть у Бычьей Стены — и даже умереть в бесчестье — только бы не видеть того, что было сейчас перед ним.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Когда Изорн вернулся с принцем и Ярнаугой, Деорнот все еще молча смотрел вперед. Не было нужды спрашивать, что он увидел, ибо молнии освещали всю округу.

Неисчислимая армия подходила к Наглимунду. Среди бушующей штормовой мглы вырос бескрайний лес ощетинившихся пик. Млечный путь горящих глаз мерцал в темноте. Снова зароптали барабаны, и буря обрушилась на город и замок, гигантский бурлящий шатер дождя, черных туч и леденящего тумана.

Глаза смотрели вверх, на стены — тысячи сияющих глаз, полных злобного ожидания. Белые волосы развевались по ветру, узкие белые лица были обращены к неприступным стенам Наглимунда. Наконечники пик отливали голубым во вспышках молний. Захватчики в гробовом молчании всматривались во тьму могучей армией призраков, бледные, как слепая рыба, бестелесные, как лунный свет. В тумане за ними шествовали другие длинные тени, закованные в доспехи, с громадными, шишковатыми дубинками. Снова раздался раскат барабанной дроби, и все стихло.

Милостивый Эйдон, даруй мне спасение, молился Изорн. В Твоих руках буду я спать, на Твоем лоне…

— Что это, Джошуа? — спросил Деорнот тихо, как бы из простого любопытства.

— Белые Лисы, норны, — ответил принц. — Это подкрепление, которого ждал Элиас. — Он устало поднял руку, как бы прикрывая глаза, чтобы не видеть призрачного легиона. — Это дети Короля Бурь.

— Ваше преосвященство, прошу вас, — отец Стренгьярд тянул старика за руку, сначала осторожно, потом со все возрастающей силой. Старик цеплялся за скамью, как клещ, маленькая фигурка в темном саду.

— Наш долг молиться, Стренгьярд, — упрямо ответил аббат Анодис. — Встань на колени!

Нарастающий стучащий стон бури все усиливался. Архивариус подавил растущую паническую потребность бежать — куда-нибудь, куда угодно.

— Это… это не естественные сумерки, ваше преосвященство, вы должны войти в дом, я прошу вас. Пожалуйста.

— Я знал, что напрасно остался здесь. Я говорил принцу Джошуа, чтобы он не сопротивлялся законному королю, — жалобно добавил Анодис. — Бог гневается на нас. Мы должны молиться, чтобы Он указал нам верную дорогу, мы должны помнить Его мученичество на древе… — он конвульсивно взмахнул рукой, как бы отгоняя муху.

— Это? Это делает не Бог, — ответил Стренгьярд, его обычно добродушное лицо теперь было нахмуренным и суровым. — Это работа вашего «законного короля» и его домашнего колдуна.

Епископ не обращал на архивариуса внимания.

— Благословенный Узирис, — бормотал он, двигаясь к заросшей клумбе львиного зева, — припадающие к Тебе смиренно раскаиваются в грехах своих. Мы перечили Твоей воле и, поступая так, навлекли Твой праведный гнев…

— Епископ Анодис, — нервно и раздраженно закричал Стренгьярд. Он сделал шаг вслед за стариком и остановился, пораженный густым, вихрящимся холодом, спустившимся на сад. Он все усиливался, и когда архивариус задрожал, звук барабанного боя стих. — Что-то… — Ледяной ветер швырнул капюшон Стренгьярда ему в лицо.

— О да, мы м-м-много грешили в нашем высокомерии, ничтожные и недостойные дети Твои, — пел Анодис, пробираясь через заросли львиного зева. — Мы м-м-молимся… мы… м-м-м-молимся… — старик замолчал на странно высокой ноте.

— Епископ?

На клумбе что-то двигалось. Стренгьярд увидел искаженное лицо старика с широко открытым ртом. Казалось, что-то схватило его. Грязь вокруг взметнулась тучей брызг, мешая разглядеть происходящее в зарослях. Епископ закричал тонким, пронзительным голосом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Анодис! — вскрикнул Стренгьярд, бросаясь к нему. — Епископ!

Крик прекратился. Стренгьярд застыл над скорчившимся телом епископа. Словно показывая заключительную часть какого-то сложного трюка, епископ медленно перекатился на бок.

Его лицо было залито кровью. Черная голова торчала из земли подле него, словно кукла, выброшенная ребенком. Челюсти головы быстро двигались. Улыбаясь, она повернулась к Стренгьярду. Ее крошечные глаза походили на белую смородину, спутанные бакенбарды намокли в крови епископа. Существо протянуло длинную руку, чтобы подтащить тело старика поближе, и в этот момент еще две руки высунулись из земли с другой стороны. Священник попятился. Крик камнем застрял у него в горле. Земля снова содрогнулась — тут, там, со всех сторон. Тонкие черные руки, извивающиеся, как мокрые змеи, ползли из-под земли на свет.