Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

И отклонили вопрос. Это было позавчера. Но Соколов на этом не успокоился: нельзя оставлять в армейской массе непрояснённые пятна. И узнал, кто задавал вопрос, из 8-й армии. И провёл с ними отдельно работу. И сегодня (а совещание теперь шло каждый день, не закрываясь) тот же самый выступил и сказал:

– Буржуазная печать истолковала мой вопрос о Красной гвардии как протест против вооружения рабочих. А мы просто хотели выяснить: какова численность, из кого состоит. Я извиняюсь перед собранием, что неосведомлённость меня и моих товарищей заставила задать этот вопрос. Да, рабочие, вышедшие в февральские дни безоружными против трёх тысяч протопоповских пулемётов, – завоевали себе право на оружие. Революционный пролетариат пусть стоит на страже свободы!

Знал Соколов, что Ленин будет доволен. Соколов и сам был большевиком, до самой войны, а потом стал вне фракций. Большевики обвиняли его, что он погряз в трясине меньшевизма, но это неправда, он независимый; что он ушёл в лагерь социал-патриотов, – и тоже неправда. Соколов был даже очень против войны, и справа его числили неисправимым пораженцем, – но с войной надо балансировать осторожно. Вот например, как ни странно, а Исполнительный Комитет после апрельских бурных дней алогично сдвинулся в защиту продолжения войны. И фронтовые делегаты разно говорили. И приходится разъяснять им, что мир нельзя заключить в несколько дней.

С большевиками Соколов старался никак не рвать. Держал при себе помощником „Меча” Козловского, совсем ленинского человека. И Шляпникова поддерживал в ИК не раз. (Шляпников прошлой осенью мнился фигурой, но с ленинским приездом оказался дутой величиной, оттеснён совсем.) В апреле при нападках на Ленина, при опасности ему – Соколов всегда голосовал за него.

Совещание фронтовых делегаций шло отлично! Приезжал охотно Некрасов, сегодня выступал Шингарёв. Теперь вызывали Гучкова и Милюкова, а те упирались, не шли, то больны, то заняты. Больны? – хорошо, мы не будем разъезжаться, хотя и кончился срок наших полномочий.

Тряханём министров!

Это по-пролетарски!

После апрельских убийств постановил ИК образовать собственную следственную комиссию и вести расследование независимо от правительственной. Как первый юрист – туда вошёл конечно и Соколов. И понимал, что и тут сослужит большевикам. Среди семи членов, правда, было пять меньшевиков – Венгеров, Гальперин, Фрумкин, Крохмаль и Авилов (другой, не большевик), но они не решатся вредить, а Авилов даже дал выгодные показания в прессе. А седьмой – большевик Красиков, союзник.

Но так необъятны силы Соколова – в любой момент готов и ещё в какую комиссию!

И вот нашлась ещё такая: избрать четырёх комиссаров для постоянного контроля над Главнокомандующим Петроградским военным округом. И Соколов – попал туда! Но вошёл и поручик Станкевич. Этот – не наша кость, с этим будет трудно.

Но и Корнилов, тёмный хитрый генерал, за апрельские Дни прижат неплохо, почти отняли у него распоряжение войсками.

Дожать его ещё.

Ой, много-много забот у Николая Соколова.

А – хочется стать сенатором!

111

Петроградские газеты начинали уже травить ожидаемый в Ставке офицерский съезд: не должно быть двух офицерских съездов, достаточно одного петроградского!

Они оба и назначены были на 7 мая, в один день. Но петроградский съезд проступал как липа: с численным превосходством тыловых военных чиновников и даже, объявили, допускается, чтоб офицеры выбирали от себя на съезд депутата-солдата! – ещё что выдумайте! И порядок дня там ожидался политический, и чуть ли не сливаться с Советом рабочих депутатов.

Но почему же в Ставке не могут собраться делегаты от ста тысяч боевых офицеров Действующей Армии – и решить, что надо для блага родины?

Воротынцев выступит непременно. Хотя речей-речей и так уж чересчур. Повернуть события может только Сила. А съезд офицеров – изолированных, затравленных, разве может стать такой силой?

Но – что сумеешь высказать всем тем, если вот одного близкого Сергея Маркова, и с глазу на глаз, – никак не убедить?

– Я согласен, Сергей Леонидыч, выйти из войны одним -это некрасиво, это будет даже позорное пятно перед Европой. Но эти пятна в истории не навечно. И не такое забывалось. А что делать, если мы к этому уже всё равно скатились? Мы – в пропасти, уже летим.

– Но союзники не только морально этого не простят – они нас реально накажут.

– Прервут нам кредиты и техническое снабжение? Так мы и в войну от них не много получали. А нам и давно пора стоять на своих ногах. И на своих деньгах.

– Да прежде всего – интернируют наши бригады во Франции.

– Тоже не на век, подержат – потом отпустят. А нечего было их туда и посылать.

– А – если прямо пошлют на нас войска?

– Не раздвоиться им. А как пошлют? Через Архангельск?…

– Через Владивосток. Японцев и китайцев.

– Э-э-то вилами писано. А мы тут погибаем – страшней и быстрей.

Марков уже прежде отвергал по-главному,- но, быстрый, сметливый, вот невольно втягивался в обсуждение, покручивал генштабистский серебряный аксельбант на груди:

– Ну а если немец пойдёт на нас, оставленных, по всему фронту?

– Вы же видите: вот не идёт. Хотя нас сейчас только толкни, мы и покатимся. Да Германия как рада будет освободиться от Восточного фронта.

– И бросит все силы на запад. И тем непростительней нам перед союзниками.

– Ничего, у них теперь Америка.

– Ну, разберём варианты, – всё больше втягивался Марков. – Если союзники победят Германию без нас – они же нам всё равно не простят.

– Воевать против нас после войны? Не будут, их общество откажется.

– А если, благодаря нашему выходу, наоборот, Германия победит союзников? – то как она потом на нас обернётся? Какое иго нам навяжет? В рабов превратит.

– Германии победить Антанту с Америкой? За год – не успеет, а потом будет поздно: не выдержит, истощится. А мы за то время, может, уже оправимся, укрепимся, не такая будет армия, не такой тыл. Да хуже сегодняшнего – с нами ничего не может быть. Продолжать войну при сегодняшнем развале – мы теряем себя уже наверняка и полностью. Россию как таковую. Сейчас нам платить, – настаивал, переклонился к Маркову, – самим существованием России! разве вы не видите?? Нет, всякий выход – лучше. Есть поговорка: соломенный мир лучше железной драки.

Запомнил от того вагонного спутника, донца.

– Но – не для офицера! – жёстко видел Марков. – Не можем мы, не можем никак выйти из войны без огромных потерь.

– А народ, совершающий революцию, всегда страдает. Это неизбежно. Конечно, Государь мог выйти из войны без малейшей потери земли и без выплаты репараций. А сегодня – У нас нет такой сильной власти, чтобы выйти благополучно. А выйти не-об-хо-димо!

Марков отрывисто расхаживал по кабинету, снова садился в своё кресло, запрокинувшись. Думал. Его густые стриженные бобриком волосы не колебались при том никак.

– Недовоёванная война! – это что? это значит – через несколько лет снова война. Значит, с порога – новая гонка вооружённых сил.

– В нашем сегодняшнем – этим уже не испугаешь. Хуже – не будет.

– А если Германия – да вдруг помирится с Англией и Францией – за счёт нас? За счёт нас – почему бы им не помириться? И – дели нас, бери кто хочешь, со всех сторон.

О-о-о-ох, только и мог выдохнуть Воротынцев.

И сабля остра – но и шея толста. Как, правда, всё предвидеть?

Но хоть бы и сто раз был прав Марков, а я бы не нашёл аргументов, – а всё равно из войны надо выходить, выходить, выходить. Как никогда опасно – но и нужно как никогда.

– Да Георгий Михалыч! Да в какую компанию вы попадаете и меня тянете? Вместе с Лениным?

Вместе с Лениным?… Это – уже ставил перед собой Воротынцев. Ловушечное положение?

– Нет, не вместе! – напрягся. – Раньше него!

Убедить Маркова? И скольких ещё потом? Сгорая:

– Да вот, вчерашний ваш отчёт о печати на фронте. „Окопная правда”, „Солдатская правда”, просто „Правда”, и все лживые листовки, – они же льются! их же каждый день читают во всех дивизиях! Поймите: „Кончать войну!” - уже брошено! и этого не завернуть, не остановить! И это захватит солдат до конца, я знаю! Это – уже к прошлой осени созрело, только подожги! Потушить этого – уже нельзя. Но надо – перехватить! Выйти раньше самим – для спасения России! А Ленин – больше раздору, гражданская война, он так и зовёт открыто! Он ищет – для международного пролетариата, не остановится платить и кусками России.

Марков осваивался. Не оттолкнулся.

Воротынцев горячо смотрел в быстрые умные его глаза. Да! – он был идеален для ядра сопротивления. И глазами – ещё напор! Призыв.

– Но – какими силами додержать фронт?

– А вот – какими? Я думал. Думал. Отдельных здоровых частей – кавалерийских ещё можно набрать. И казачьих. А пехоту – надо отделять здоровую часть от больной. Надо найти форму перестроя, извлекать сохранившихся воинов из нынешних частей. Как вот сейчас – национальные части отделяются – стянуть и нам здоровое, боевое в отдельные кулаки. Каждый такой один батальон будет стоить сегодняшней расхлябанной дивизии. Они – и удержат узловые места фронта, если надо.